Да вам, друг мой, кажется, нехорошо Вы посидите тут немного, ну а я пойду к гостям.
Стефан благодарно кивнул и развернул послание Марека, едва за графом закрылась дверь.
Брат,
я пишу тебе эти строки по дороге домой. Я долго был вдали от родины, но, кажется, пришло время вернуться. Скоро тебе придет письмо, сообщающее о тяжелой болезни отца. Не беспокойся, старик здоров, но ему нужно, чтобы тебя отпустили в Бялу Гуру. Он желает созвать всех старых друзей. Думаю, ты понимаешь, о чем пойдет речь. Я знаю, сколько сил ты потратил, чтобы добиться нашей свободы, но, кажется, иначе, чем железом, мы ее не добьемся. Очень прошу тебя: приезжай. Ты нужен в Бялой Гуре.
Встретимся дома,
Марек.
Стефан сложил письмо, сперва убрал его в карман, затем с сожалением вытащил и кинул в камин.
Им не хватило. Добрая Матерь, им не хватило. Мало им было крови. Мало воронья.
Вот только сам Стефан ни виселиц, ни крови не видел. Его отправили во Флорию за несуществующим оружием для повстанцев, а когда он вернулся все уже было кончено.
И именно поэтому отказаться теперь он не мог.
Обещанное письмо пришло через несколько дней. Лотарь, забыв обиды, выслушал историю о болезни отца с сочувствием. Стефан заставлял себя смотреть ему в глаза.
Разумеется, поезжайте, Белта. Но обещайте мне, что не станете слишком задерживаться. Вы понимаете, что в нашей ситуации вы нужны мне, Стефан.
Я не посмел бы задержаться, ваше величество.
Что еще за холодное «не посмел бы»? Все еще дуетесь на меня, князь? Впрочем, сейчас это неважно.
Цесарь погрузил перо в чернильницу на малахитовой подставке, пробежал глазами текст выездной грамоты и размашисто подписал. Он все еще выглядел усталым и каким-то отсутствующим.
Я безмерно вам благодарен, ваше величество.
Мне жаль вашего отца. Надеюсь, вы успеете уладить свои разногласия.
Он единственный догадывался, что Стефан покинул Бялу Гуру не только из-за желания защитить семью. Князь Белта никогда бы не обмолвился об этом но умение читать мысли, как сказал когда-то совсем юный Лотарь, является непременным признаком дружбы.
«А теперь, подумал Стефан, глядя в голубые беззащитные глаза своего цесаря, я его предаю».
Глава 1
Белогория (Бяла Гура), западная провинция Остланда
В пути его не задерживали. Когда не право рождения, то пожалованная цесарем бумага избавляла князя от всяких проверок. Карета ехала раздражающе медленно, вихляя и подскакивая на испещренной ухабами дороге, мимо безнадежных елей и голых деревенек.
Стефан ожидал увидеть у Стены вереницу повозок, но на дороге было пусто. Верно, за границы Державы выпускали немногих.
Хмурый квадратнолицый державник забрал у него сопроводительные письма и исчез надолго. Стефан, которому все труднее было сдерживать нетерпение, вышел из кареты и задрал голову вверх, рассматривая Стену. Снизу где-то на два человеческих роста Стена была настоящей, сложенной из серого камня. Над камнем воздух застилала густая полупрозрачная пелена. Будто бельмо огромное, настолько видно глазу. Построенная магами Стена, которую ни взять, ни разрушить, ни пересечь без разрешения. Ни с той стороны, ни с этой.
Когда державник вернулся, поежившись, отдал бумаги и махнул рукой, Белта едва сдержался, чтоб не подогнать возницу. Они остановились в деревушке, кривыми избами наползавшей на бывшую границу. Небо залили знакомые чернила, пахнущие сладковато и пряно, как южный ветер. Стефан, не выдержав жары и гвалта постоялого двора, вышел прогуляться и дошагал до самого края деревни. Он долго стоял у дороги, вглядываясь в бесконечно спокойную ночь, будто надеясь увидеть вдали светящийся купол храма на Белой горе. Храм светился всегда с тех пор, как его построили: белоснежный купол отражал и разливал вокруг солнечный и лунный свет даже в пасмурные дни и безлунные ночи. Говорили, что тускнеет он только в часы бед и войн, когда Матушка оплакивает своих погибших.
Собственное ребячье нетерпение было Стефану смешно, однако, вернувшись на постоялый двор, он понял, что сердце успокоить не удастся. Он разбудил кучера, велев, как отоспится, ехать следом, а сам попросил у хозяина коня. Выведенный во двор каурый нехорошо всхрапнул, заржал и дернулся в сторону, едва Стефан протянул руку к поводьям. Видно, амулет, притупляющий животное чутье, почти растерял свою силу. Хозяин бросил на Стефана недоверчивый взгляд и крючковатыми пальцами сотворил «рогатку». Не иначе, заподозрил в князе самого Гнилого.
Впрочем, для них мы все гнилое семя
Что-то вы ему, ваша светлость, не приглянулись, не без злорадства заметил хозяин.
После долгих уговоров конек все же позволил себя оседлать.
Куда ж вы, в самую-то ночь?
Стефан только рассмеялся. В отличие от большинства людей, в темноте он видел прекрасно.
Остаток пути он проделал в седле и позже стал жалеть об этом: с непривычки все разболелось. К имению Белта он подъехал ранним утром, под оглушительный щебет проснувшихся птиц. Над ровными голыми каштанами, вставшими вдоль дороги как в карауле, небо розовело, в яркую щель на горизонте пробивалось солнце. Где-то сипло запела пастушья свирель.
На перекрестке, там, где от дороги отстегивалась другая, ведущая к особняку, ждала его Добрая Матерь.
Стефан спешился, подошел ближе к каменному постаменту, украшенному венками из цветов, и опустился на колени прямо в жухлую траву перед статуей, которая стояла, разведя руки и склонив голову. Стефану всегда казалось, что она и вправду похожа на его мать веселую добрую Катажину, которую ему никогда не пришло бы в голову назвать мачехой. Или хоть мысль эта была кощунственной на ту, которую он никогда не знал, ту, что давно лежала на перекрестке дорог, пригвожденная к не желающей принять ее земле.
Стефан молился про себя, чувствуя, как постепенно сползает с плеч, уходит усталость.
Наконец он встал, отряхнул с плаща приставшую траву и, распрямившись, увидел в конце дороги ворота своего дома.
Спешившись во дворе, он ожидал почему-то, что Рудый прибежит его встречать. Но собака, верно, давно издохла, и Стефан замер посреди двора, заполненного дневной суетой. Он озирался по сторонам, как зевака, вдруг ничего не узнавая: ни серой громады отчего дома с гербом над дверями, ни двора, ни людей.
Пан Стефек! раздалось где-то сбоку. Пан Стефек!
Молодая девушка в платье с яркими лентами подбежала к нему и остановилась в полушаге, явно поборов желание броситься ему на шею. Приехали!
Белта смотрел на нее, не узнавая, пока она, улыбаясь во весь рот, не спросила:
А пан мне гостинчика не привез?
Ядзя!
Когда он уезжал, Ядзя, дочка управляющего, была совсем еще маленькой. Она любила встречать братьев, когда они возвращались домой из поездок, и без церемоний лезла к ним в карманы в поисках гостинцев. Так что они с Мареком привыкли в городе покупать яблоко ли, леденец для Ядзи.
Будет гостинчик, пообещал он, все еще не веря, что эта взрослая девушка маленькая Ядзя. Следом в повозке едет.
Спасибо. Она присела, придерживая широкую юбку, не сводя с него любопытного взгляда, и тут же вскочила. Хозяйке-то сказать надо! Радость какая!
Я уже вижу, Ядзя, донеслось сверху.
Он поднял голову и увидел Юлию та опиралась на перила каменной лестницы. И его тоскливо, невыносимо потянуло обратно в Остланд; туда, где ветер почти начисто вымел его сердце, где холода заморозили его душу и он ощущал себя животным в спячке, без особых чувств и желаний.
Стефан не видел Юлию столько лет должна она была подурнеть? Да и сам он разве мало пережил, разве не стал умнее?
Но вот ведь Он вернулся и все вернулось.
Юлия была совсем такой, как в его воспоминаниях. Будто время специально сохранило ее для Стефана, чтоб подразнить. Высокая, статная, с гордой прямой спиной, прозрачно-светлой кожей и чуть отрешенным взглядом. Тем, кто не знал о ее происхождении, и в голову бы не пришло, что старый Белта взял жену из низкого рода.