Джо явно огорчился, вообразив, что я потерял аппетит, и рассеянно откусил от своего хлеба кусок, который, казалось, не доставил ему никакого удовольствия. Он гораздо дольше обычного жевал его, что-то при этом обдумывая, и наконец проглотил, как пилюлю. Потом, нагнув голову набок, чтобы получше примериться к следующему куску, он невзначай поглядел на меня и увидел, что мой хлеб исчез.
Изумление и ужас, изобразившиеся на лице Джо, когда он, не успев донести ломоть до рта, впился в меня глазами, не ускользнули от внимания моей сестры.
Что там еще случилось? сварливо спросила она, отставляя свою чашку.
Ну, знаешь ли! пробормотал Джо, укоризненно качая головой. Пип, дружок, ты себе этак и повредить можешь. Он где-нибудь застрянет. Ты ведь не прожевал его, Пип.
Что еще случилось? повторила сестра, повысив голос.
Я тебе советую, Пип, продолжал ошеломленный Джо, ты покашляй, может, хоть немножко да выскочит. Ты не смотри, что это некрасиво, ведь здоровье-то важнее.
Тут сестра моя совсем взбеленилась. Она налетела на Джо, схватила его за бакенбарды и стала колотить головой об стену, а я виновато взирал на это из своего угла.
Теперь ты, может быть, скажешь мне, что случилось, боров ты пучеглазый, выговорила она, переводя дух.
Джо рассеянно посмотрел на нее, потом так же рассеянно откусил от своего ломтя и опять уставился на меня.
Ты ведь знаешь, Пип, торжественно произнес он, засунув хлеб за щеку и таким таинственным тоном, словно, кроме нас, в комнате никого не было, мы с тобой друзья, и не стал бы я никогда тебя выдавать. Но чтобы так он отодвинул свой стул, посмотрел на пол, потом опять перевел глаза на меня, чтобы враз проглотить целый ломоть
Опять глотает не прожевав? крикнула сестра.
Ты пойми, дружок, сказал Джо, глядя не на миссис Джо, а на меня и все еще держа свой кусок за щекой, я в твоем возрасте и сам так озорничал и много мальчишек видел, которые этакие штуки выкидывали; но такого я сроду не запомню, Пип, и счастье еще, что ты жив остался.
Сестра коршуном налетела на меня и за волосы вытащила из угла, ограничившись зловещими словами:
Открой рот.
В те дни какой-то злодей-доктор воскресил репутацию дегтярной воды как лучшего средства от всех болезней, и миссис Джо всегда держала ее про запас на полке буфета, твердо веря, что ее лечебные свойства вполне соответствуют тошнотворному вкусу. Этот целительный эликсир давали мне в таких количествах, что, боюсь, порою от меня несло дегтем, как от нового забора. В тот вечер, ввиду серьезности заболевания, дегтярной воды потребовалась целая пинта, каковую в меня и влили, для чего миссис Джо зажала мою голову под мышкой, словно в тисках. Джо отделался половинной дозой, которую его, однако, заставили проглотить (к великому его расстройству, он размышлял о чем-то у огня, медленно дожевывая хлеб), потому что его «схватило». Судя по собственному опыту, могу предположить, что схватило его не до приема лекарства, а после.
Укоры совести тяжелы и для взрослого, и для ребенка; когда же у ребенка к одному тайному бремени прибавляется еще и другое, спрятанное в штанине, это могу засвидетельствовать поистине суровое испытание. От греховной мысли, что я намерен обокрасть миссис Джо (что я намерен обокрасть самого Джо, мне и в голову не приходило, потому что я никогда не считал его хозяином в доме), а также от необходимости и сидя, и на ходу все время придерживать рукою хлеб, я едва не лишился рассудка. А когда угли в очаге разгорались и вспыхивали от ветра, налетавшего с болот, мне чудился за дверью голос человека с цепью на ноге, который связал меня страшной клятвой и теперь говорил, что не может и не хочет голодать до утра, а подавай ему есть сейчас же. Беспокоил меня и его приятель, так жаждавший моей крови, а вдруг у него не хватит терпения или же он по ошибке решит, что может угоститься моим сердцем и печенкой не завтра, а уже сегодня. Да, если у кого-нибудь волосы вставали дыбом от ужаса, так, наверно, у меня в тот вечер. Но может, это только так говорится?
Дело было в сочельник, и меня заставили от семи до восьми, по часам, месить скалкой рождественский пудинг. Я попробовал месить с грузом на ноге (при этом лишний раз вспомнив про груз на ноге того человека), но от каждого моего движения хлеб неудержимо стремился выскочить наружу. К счастью, мне удалось под каким-то предлогом ускользнуть из кухни и спрятать его у себя в каморке под крышей.
Что это? спросил я, когда, покончив с пудингом, сел у огня погреться, пока меня не погнали спать. Это пушка стреляет, Джо?
Угу, ответил Джо. Опять арестант дал тягу.
Что ты сказал, Джо?
Миссис Джо, всегда предпочитавшая сама давать объяснения, отчеканила: «Сбежал. Утек» так же безапелляционно, как поила меня дегтярной водой.
Видя, что миссис Джо снова склонилась над своим рукоделием, я беззвучно, одними губами, спросил у Джо: «Что такое арестант?» а он, тоже одними губами, произнес в ответ длинную фразу, из которой я разобрал только одно слово Пип.
Один арестант дал тягу вчера вечером, после заката, сказал Джо вслух. Они тогда стреляли, чтобы оповестить об этом. Теперь, видно, оповещают о втором.
Кто стрелял? спросил я.
Вот несносный мальчишка, вмешалась сестра, оторвавшись от работы и строго взглянув на меня, вечно он лезет с вопросами. Кто вопросов не задает, тот лжи не слышит.
Я подумал, как невежливо она говорит о себе, значит, если я буду задавать вопросы, то услышу от нее ложь. Но вежливой она бывала только при гостях.
Тут Джо еще подлил масла в огонь: широко раскрыв рот, он старательно изобразил губами слово, которое я истолковал как «блажит». Я, натурально, показал на миссис Джо и произнес одним придыханием: «Она?» Но Джо и слышать об этом не хотел и, снова разинув рот, нечеловеческим усилием выдавил из себя какое-то слово, какое я так и не понял.
Миссис Джо, обратился я с горя к сестре, объясните, пожалуйста, мне очень интересно, откуда это стреляют?
Господи помилуй! воскликнула сестра так, словно она просила для меня у Господа чего угодно, но только не помилования. Да с баржи!
А-а-а, протянул я, глядя на Джо. С баржи!
Джо укоризненно кашлянул, словно хотел сказать:
«Я же так и говорил!»
А что это за баржа? спросил я.
Наказание с этим мальчишкой! вскричала сестра, указывая на меня рукой, в которой держала иголку, и качая головой. Ответишь ему на один вопрос, так он тебе еще десять задаст. Плавучая тюрьма на старой барже, что стоит за болотами.
Интересно, кого сажают в эту тюрьму и за что, сказал я с мужеством отчаяния, ни к кому особо не адресуясь.
Терпение у миссис Джо лопнуло.
Вот что, голубчик, сказала она, быстро вставая, не для того я воспитала тебя своими руками, чтобы ты из людей душу выматывал. Не велика бы мне тогда была честь. В тюрьму людей сажают за убийство, за кражу, за подлоги, за разные хорошие дела, а начинают они всегда с того, что задают дурацкие вопросы. А теперь марш в постель.
Брать с собой наверх свечу мне не разрешалось. Я ощупью поднимался по лестнице, в ушах у меня звенело, потому что миссис Джо, в подкрепление своих слов, наперстком отбивала дробь на моей макушке, и я с ужасом думал о том, как удобно, что плавучая тюрьма так близко от нас. Было ясно, что мне ее не миновать: я начал с дурацких вопросов, а теперь собираюсь обокрасть миссис Джо.
Много раз с того далекого дня я задумывался над этой способностью детской души глубоко затаить в себе что-то из страха, пусть совершенно неразумного. Я смертельно боялся кровожадного приятеля, зарившегося на мое сердце в печенку; я смертельно боялся моего знакомца с цепью на ноге; связанный страшной клятвой, я смертельно боялся самого себя и не надеялся на помощь моей всемогущей сестры, которая на каждом шагу шпыняла меня и осаживала. Страшно подумать, на какие дела меня можно было бы толкнуть, запугав и принудив к молчанию.