Я иногда завидую Сене он живёт без рефлексий, как полевая трава. Я так не умею. Я пытался сменить род занятий, но раз за разом в итоге оказывался с пистолетом перед трупами. «Увы, Анна, я снова сделал это» Пришлось принять как предназначение. Когда я прочитал «Тёмную башню» Кинга, меня чуть не разорвало: «Это же про меня! Я тот самый Стрелок! Я такой же, как он!». Я даже пытался заиметь себе такой позывной «Стрелок», но не прижилось. Прижилось прозвище «Македонец». За то, что стреляю с двух рук3.
Привет, Македонец, Ингвар достал из бара бутылку. Я не большой любитель алкоголя, но он из тех, с кем проще выпить, чем отказаться. Давно не виделись, да?
Давно, да, я не спорю и беру стакан. Виски с содовой? Сойдёт и виски.
Я приехал в ресторан
С золотого прииска
Ведро водки заказал
И котлет по-киевски!
радостно потирая руки, продекламировал Ингвар. Он меня бесит этой клоунской манерой по любому поводу нести какую-то рифмованную поебень. То ли сам её сочиняет, то ли башка этим дерьмом забита. Тот ещё мудак, но дела с ним иметь можно.
Мне б золотишка прикупить, не стал я изображать светскую беседу. Ты в курсе.
Я-то в курсе Но
Что-то не так?
Вот ей-богу, Македонец, не знал бы я тебя столько лет, подумал бы, что подстава.
Я, было, напрягся, но он замахал руками.
Нет-нет, это не наезд, просто такие совпадения косяком пошли, что уж не знаю, что и думать. Я же вообще-то не по золоту, ты знаешь. Просто иногда помогаю людям. А тут мне один человек, которого я сто лет не видел, приносит, а второй, которого я тоже, что характерно, давно не встречал, сразу хочет купить.
Ну и что? не понял я. Есть спрос, есть предложение, есть гармония в мире. В чём проблема?
Вот в чём.
Ингвар засунулся в огромный сейф, порылся там и, вынырнув, протянул мне монету.
Видел такие?
Я посмотрел на шестеренку с микроскопом на реверсе крупной монеты и кивнул.
Доводилось. Не ожидал увидеть у тебя.
А я, вот не удивлен, что ты видел, прикинь? Не зря я в совпадения не верю!
К этой чеканке есть некоторый специфический интерес.
Да-да, я в курсе. И знаю, что за неё бывает. А ты ведь знаешь, кто такие чеканит, да?
Разговор принимал довольно опасный оборот и, по-хорошему, надо было на этом его заканчивать и уходить Ингвар не единственный барыга в городе, нашел бы через кого золото взять. Но я не стал обострять.
Знаю. Это экспортный золотой рубль Русской Коммуны. Очень чистое золото, но оборот его довольно хм специфический.
Ты проводник, Македонец? спросил Ингвар в лоб.
Задавать такие вопросы не только неприлично, но и небезопасно. Проводники не любят внимания. Тихая это профессия, непубличная.
Нет, ответил совершенно честно. Не стал спрашивать: «Какого вагона?».
Но ты связан с этой темой, так?
Связан.
Тогда забирай! он вытащил из сейфа плотный мешочек и гулко брякнул им по столу. Двадцать пять монет.
Это приличный капитал, осторожно сказал я. Они ценятся выше золота по весу.
Да? Ингвар махнул рукой. Не знал. Я их по цене лома взял. Но неважно забирай по весу. Для меня это горячий товар, а для тебя, как я понимаю, проблемы нет?
Нет, признал я, но, если ты в курсе темы, то мог бы и сам пристроить.
Я вчера в первый раз своими глазами видел другой мир, неожиданно признался Ингвар. Я не очень в курсе темы, но, чтоб я сдох как же я хочу быть в курсе!
У меня с собой не хватит налички, чтобы выкупить прямо сейчас, предупредил я его, буду готов завтра.
Все равно забирай, я завтра подготовлю остальную часть, за все и расплатишься разом. Не хочу у себя хранить.
Я пожал плечами и сгреб увесистый мешочек в карман.
И ещё, вспомнил о нужном. Мне опять нужен ствол. Лучше всего такой же, болгарский «макар» с глушаком.
Да что ты их, жрёшь что ли? удивился Ингвар. Нет, не говори, не хочу знать. Завтра будет.
Тот, из которого я дагов пострелял, я закинул в реку зачем мне палёный? Остался второй, но с одним мне неуютно. Я ж Македонец.
Артём
Этим утром Артём проснулся от внутреннего беспокойства. В последнее время его часто охватывали какие-то смутные ощущения. То ли что-то вот-вот произойдёт, то ли оно уже произошло, но не тут, то ли всё-таки тут, но он не заметил. Довольно дискомфортно.
Артём спросонья пошарил рукой по постели Ольги не было. Уже не первый день он просыпался в одиночестве. Его подруга? Женщина? Жена? смывалась тихо и рано, уносясь по своим непостижимым делам. Смешно сказать, но он до сих пор не мог окончательно определиться, кто для него Ольга. С самого первого его дня в Коммуне они жили вместе, делили постель и скромный здешний быт, но про то, чтобы пожениться, речь не заходила ни разу. Впрочем, тут, как ни странно, спокойно относились к таким формальностям Артём ожидал каких-то махровых пережитков Империи, вроде «Семейного кодекса», парткомов и профкомов, заглядывающих под каждое одеяло. Это, как и многое другое, оказалось ерундой жизнь в Коммуне вообще ничуть не была похожа на тот образ, который он себе составил из её истории и своих предрассудков на тему СССР. Слишком мало тут было людей, и слишком жёстко их отжало в центрифуге событий, чтобы не облетела большая часть формальной шелухи. То, что осталось, было странным и поначалу очень непривычным, но многое Артёму скорее нравилось, чем нет.
Институт брака тут присутствовал в форме традиционного «гражданского» то есть, с регистрацией оного в соответствующей базе данных. Это всё, что Артёму было на сей счёт известно. Выспрашивать у Ольги подробности было неловко не стоит разговаривать с женщиной о браке, если ты не собираешься немедленно сделать предложение.
С Ольгой было странно. Она красива, великолепна в постели, покладиста в быту, умна и обладает прекрасным чувством юмора. А ещё у неё роскошная задница. Чего тебе ещё надо, дурень? Ничего не надо, Артём искренне восхищался, глядя на неё. Да, в их паре она была ведущей, и это было непривычно но при этом Ольга умела провести свои решения так ненавязчиво и убедительно, что он не чувствовал себя ущемлённым. Тем более, что она тут как рыба в воде, а он ходит в неофитах. До сих пор не вполне разобрался во многих ключевых моментах функционирования здешнего социума.
Артём встал, наскоро принял душ, оделся и потащился в столовую. Коридоры комплекса были почти пусты здесь принято вставать несколько раньше. Однако у Артёма свой график. Это, кстати, тоже немало способствовало его неполной включенности в местную жизнь. Собственно, кроме Ольги и тех, с кем он непосредственно сталкивался по работе, никакими близкими знакомыми он так и не обзавелся. Впрочем, Артём всегда признавал, что асоциален и вообще довольно унылый в коммуникативном плане тип. Тем не менее, все встреченные в коридоре и на лестнице соседи по жилому комплексу здоровались с ним искренне и благожелательно. Хотя он и не помнил, как их всех зовут, но мог поручиться, что они помнят. Вначале это его напрягало, но потом он принял умолчальную благожелательность за местную норму и успокоился. В конце концов, это его не обязывало ни к чему, кроме ответного приветствия. Если бы он им пренебрег, его немедля бы спросили, всё ли с ним в порядке, и не нужна ли помощь. Самым неожиданным открытием для Артёма стало, что это не формальная любезность, а реальное беспокойство и готовность помочь. Внутренние связи здешнего социума были сильнее, чем он привык, что имело свои плюсы и минусы. Как любая общинность.
В столовой за крайним столиком сидел хмурый невыспавшийся Борух. Артём помахал ему рукой, он сделал приглашающий жест в сторону свободного стула. Взяв поднос, Артём поприветствовал юную смешливую раздатчицу Лиду и прошёлся вдоль стойки, размышляя, стоит ли взять то, что тут оптимистично называют словом «кофе». Увы, настоящий кофе в сельхозсекторе начали культивировать совсем недавно, и до промышленных урожаев было далеко, а из чего делали местный лучше не спрашивать. Судя по действию, кофеин в нём действительно содержался, но вкус, мягко говоря, имел с исходным напитком мало общего. Подумав, что день предстоит непростой, кофе всё-таки взял, налив его из большого подогреваемого термоса с краником, но, чтобы как-то сгладить химический привкус, ливанул в него сливок. Сливки как раз были натуральнее некуда жирные и свежие, только что с фермы. Докинул на тарелку пару горячих бутербродов с варёным мясом, залитым расплавленным сыром на больших ломтях свежего хлеба, и этим ограничился.