Но всякий раз, когда вижу полицейскую машину, припаркованную на обочине шоссе или приближающуюся к моему автомобилю, нервничаю, и, к сведению, я белый мужчина средних лет, которого никогда не арестовывали. Я чувствую внезапный всплеск адреналина: потные ладони, металлический привкус во рту. Несколько лет назад, когда я вез свою семью домой из Флориды в Атланту, где мы тогда жили, меня в маленьком городке в Южной Джорджии остановил офицер за превышение скорости на несколько миль. (Многие жители Атланты считают, что полиция Южной Джорджии с особой жестокостью штрафует машины с номерами округов Де-Калб или Фултон, то есть из Атланты.) Меня трясло, хотя я знал, что не совершил ничего, кроме невинного превышения скорости.
Кроме того, полиция нам очень знакома. Если я скажу, что прослушиванием наших телефонных разговоров и отслеживанием перемещений занимается, допустим, Агентство национальной безопасности (АНБ), вы, вероятно, поморщитесь и пожмете плечами. Но название АНБ вызывает в воображении картину бесконечных рядов компьютерных мониторов в незнакомом офисном здании. Полиция нечто более узнаваемое, повседневное, даже рутинное. В отличие от агентов АНБ, полицейские в нашем воображении это люди с лицами.
Однако полиции доступны практически те же возможности наблюдения на уровне улиц, что и Агентству нацбезопасности, и надзор за ее деятельностью относительно небольшой. В Америке и других либеральных демократиях сложная переплетающаяся сеть законов и ожиданий, касающихся неприкосновенности частной жизни, никак не дотянется до полномочий по наблюдению и сдерживанию, доступных даже самому скромному полицейскому участку.
Например, полиция не может прослушивать ваши телефонные разговоры без ордера. Но в большинстве юрисдикций ваши метаданные, то есть содержимое телефона, не связанное с разговорами (в том числе данные абонентов, время и длительность звонков, SMS-сообщения, данные о просмотре веб-страниц, информация о вашем местоположении), защищены гораздо хуже, хотя в совокупности они дают полиции куда больше информации, чем телефонная прослушка: ведь теперь полиция знает, где вы были, с кем разговаривали, что искали в интернете.
По закону вся эта информация является общедоступной, поскольку вы поделились ею со своим оператором телефонной связи. Доктрина третьей стороны гласит: добровольная передача информации третьей стороне (банк, поставщик телекоммуникационных услуг) сводит на нет любые разумные ожидания в отношении конфиденциальности[12]. Поэтому полиция может без ордера получить, например, отчет о движении средств на вашем банковском счете. Суды стали более скептически относиться к этому принципу, но он остается в силе и сегодня, когда для мобильного и онлайн-общения в нем уже нет смысла.
Или рассмотрите публикации в социальных сетях. Они, конечно, общедоступны в разной степени, в зависимости от сервисов и настроек, но гораздо более общедоступны, чем, скажем, ваш личный дневник или сложенный лист бумаги, который вы запираете в тумбочке. Логично, что полиция будет использовать в расследованиях посты подозреваемых.
Офицер одного полицейского управления на Восточном побережье, сокрушенно качая головой, рассказал мне, как часто люди публикуют видео с кадрами собственных преступлений или фотографии, на которых они транжирят преступные доходы. Моя любимая история этого распространенного жанра произошла в Кентукки: парень опубликовал фотографию, на которой одной рукой показывает средний палец, а другой сливает бензин из полицейской машины (в итоге он провел ночь в тюрьме).
Но есть инструменты, при помощи которых власти в огромных масштабах извлекают данные (часто незаметно для пользователя и без его согласия) из сообщений в социальных сетях. Они получают не только содержимое сообщений и идентификаторы пользователей, но и их IP-адреса и адреса электронной почты, номера телефонов, данные о местоположении и историю социальных сетей.
В начале 2019 года ACLU подал в суд на федеральное правительство за то, что оно не ответило на запросы по Закону о свободе информации (FOIA) относительно мониторинга социальных сетей иммигрантов и заявителей на визу[13]. В июле того же года ФБР собирало предложения по созданию инструмента, который позволил бы агентству отслеживать людей по местоположению и искать по ключевым словам в режиме реального времени. Наверняка большинство людей понимают, что полиция может без ордера наблюдать за их общественной жизнью, однако они все еще обеспокоены массовой и безнадзорной слежкой, которую предлагает система Persistent Surveillance. Точно так же большинство наверняка сознает, что социальные сети находятся в открытом доступе и, следовательно, полиция вольна с чистой совестью изучать их при расследованиях, но многие все еще обеспокоены таким безосновательным, интенсивным, скрытым наблюдением в массовом масштабе.
В процессе написания этой книги я слышал, как часто ссорятся друг с другом полицейские и борцы за приватность. Полиция часто думает, будто активисты отличаются наивностью, навязчивостью и рефлекторной нелюбовью к полиции. Активисты часто думают, что полиция обманывает и стремится к контролю. На самом же деле они нужны друг другу. Активисты, как и все остальные, нуждаются в полиции для поддержания общественной безопасности, полиция нуждается в активистах, чтобы вести себя более ответственно. В значительной степени хотя обе стороны признают это с крайней неохотой они извлекают выгоду из работы друг друга.
Небольшое идеологическое примечание: я общался как с полицейскими, так и с аболиционистами (в том числе сторонниками отмены тюремного заключения) и читал их работы. Надеюсь, я правильно понимаю аболиционистов и могу точно сформулировать их основной аргумент: они считают, что социуму будет лучше без полиции, когда сообщества смогут сами устанавливать собственные стандарты преступного поведения и обеспечивать их коллективное соблюдение. Эта точка зрения мне симпатична, но я ее не разделяю. Считаю, что обществу нужны и полиция, и гражданский надзор за полицией. Если вы думаете иначе, надеюсь, виды активности и надзора, которые я одобряю в этой книге, все равно покажутся вам полезными.
Полицейские скажут вам (как говорили мне): они не делают того, чего опасаются борцы за конфиденциальность. Не отслеживают невиновных людей и не составляют на них досье. Им неинтересно заглядывать в окна спален или следить за тем, какие политические митинги посещают граждане. Однако правоохранительные органы, конечно, всегда этим занимались, и новые технологии дают им возможность делать все это и еще много чего с минимальными затратами и усилиями.
Полиция должна иметь доступ к технологиям, которые считает необходимыми для выполнения своей работы. Но она также должна объяснять людям, которым служит, зачем эти технологии нужны и как будут использоваться. Полиция обязана вводить строгие правила использования таких технологий с независимым аудитом, требованиями к публичной отчетности и штрафами за их несоблюдение. Я верю в строгий гражданский надзор за полицией не потому, что полицейские плохие люди, а потому, что наши гражданские свободы не должны зависеть от прихотей и предпочтений государства или от нашей способности предотвратить появление еще одного Дж. Эдгара Гувера. Граждане заслуживают права голоса в принятии решений об их защите.