О Джерри, мне кажется, вам лучше остаться в машине, сказала Мерседес.
Как? Лишить себя удовольствия продолжать изучение генеалогии семейства Гарсиа?
Ну тогда обещайте ничего не говорить, сказала она, умоляюще поглядев на меня своими глазками, синими, как васильки. Пожалуйста, Джерри, ни слова.
Но я же ничего никогда и не говорю, запротестовал я. Если бы я действительно высказал все, что думаю, вся их таможня провалилась бы в тартарары.
А разве не вы на днях сказали, что при диктатуре вы ввозили и увозили свои вещи и у вас никогда не было неприятностей, а теперь, при демократии, на вас смотрят как на контрабандиста?
Ну и что. Разве человеку возбраняется высказывать свои мысли? Даже при демократии? Последние три недели мы только и делаем, что боремся с этими умственно отсталыми личностями из таможни, и ни одна из них, видно, не способна сказать что-либо членораздельное, а может лишь посоветовать обратиться к очередному сеньору Гарсиа, который сидит дальше по коридору. Я потерял три недели драгоценного времени, тогда как мог бы снимать и собирать животных.
Руку, руку, неожиданно и громко сказала Жозефина. Я высунул руку в окно, и мчавшаяся за нами лавина автомобилей, скрежеща тормозами, внезапно остановилась, потому что Жозефина уже стремительно бросила «лендровер» наперерез движению в боковую улицу. Позади нас замирал вопль ярости и были отчетливо слышны крики: ¡animal![3]
Жозефина, я настоятельно прошу вас заблаговременно предупреждать нас о ваших поворотах, сказал я. Жозефина обернулась ко мне с ослепительной улыбкой.
Зачем? спросила она просто.
Неужели не понятно? Это даст нам возможность подготовиться к встрече с Всевышним.
Но разве вы у меня хоть раз попадали в аварию?
Нет, но, по-моему, это только вопрос времени.
В этот миг мы вновь проскочили через перекресток со скоростью сорок миль в час, и таксисту, ехавшему по поперечной улице, пришлось пустить в ход все тормоза, чтобы не врезаться нам в бок.
Урод, невозмутимо сказала Жозефина.
Жозефина! Никогда не употребляйте подобных выражений, запротестовал я.
Почему? невинно спросила Жозефина. Вы же употребляете.
Это не довод, резко возразил я.
Но употреблять их одно удовольствие, правда? с удовлетворением сказала она. У меня их уже большой запас. Я знаю «урод», я знаю
Ладно, ладно, перебил я. Я верю вам. Но ради бога, не употребляйте их в присутствии своей матери, а то она не разрешит вам водить мою машину.
Все-таки, думал я, в помощи красивых молодых женщин есть свои отрицательные стороны. Правда, мало кто может устоять перед их чарами, но, с другой стороны, слишком уж у них цепкая память на крепкие англосаксонские словечки, к которым я вынужден прибегать в минуты волнения.
Руку, руку! опять сказала Жозефина. Мы снова помчались наперерез движению и, оставляя позади себя разъяренное стадо автомобилей, подкатили к массивному и мрачному фасаду Адуаны.
* * *
Мы вышли из Адуаны три часа спустя. Наши мозги оцепенели, ноги ныли, и мы упали на сиденья машины.
Куда же теперь? спросила Жозефина безразличным тоном.
В бар, в любой бар, где я могу получить порцию бренди и пару таблеток аспирина.
Окей, сказала Жозефина, отпуская сцепление.
Завтра, наверно, все кончится успешно, сказала Мерседес, пытаясь поднять наш поникший дух.
Послушайте, сказал я немного резко, сеньор Гарсиа, да благословит Господь его синебритый подбородок и окропленную одеколоном шевелюру, помог нам как мертвому припарки. И вы это прекрасно знаете.
Нет, нет, Джерри. Он обещал отвести меня завтра к одному очень высокопоставленному чиновнику Адуаны.
Его зовут Гарсиа?
Нет, сеньор Данте.
Как знаменательно! Только человек с именем Данте может выжить в этом аду сеньоров Гарсиа.
Вы чуть не испортили все дело. Зачем вы спросили, не отца ли его портрет висит у него в кабинете? Вы же знали, что это Сан-Мартин, с укором сказала Мерседес.
Да, знал, но я чувствовал, что если не скажу какую-нибудь глупость, то мои мозги начнут щелкать, как старомодные штиблеты с резинками.
Жозефина подкатила к бару. Мы уселись за столик, стоявший на краю тротуара, и, прихлебывая из стаканов, погрузились в унылое молчание. Вскоре мне удалось стряхнуть тупое оцепенение, которое всякий раз навевает на меня Адуана, и я снова обрел способность говорить не только о ней.
Одолжите мне, пожалуйста, пятьдесят центов, попросил я у Мерседес. Мне нужно позвонить Марии.
Зачем?
Ладно, откроюсь вам она обещала мне найти местечко, где бы можно было приютить тапира. В гостинице мне не разрешают держать его на крыше.
А что такое тапир? поинтересовалась Жозефина.
Это такое животное, ростом почти с пони и с длинным носом. Оно похоже на маленького слона-уродца.
Не удивляюсь, что в гостинице вам не разрешают держать его на крыше, сказала Мерседес.
Но тапир совсем еще младенец, он всего со свинью.
Ну что ж, получайте свои пятьдесят центов.
Я нашел телефон, разобрался в сложностях аргентинской телефонной системы и набрал номер Марии.
Мария? Это Джерри. Как дела с тапиром?
Видите ли, мои друзья в отъезде, и у них его пристроить нельзя. Но мама говорит, что его можно принести сюда и держать в саду.
А вы уверены, что это будет удобно?
Ну, это мамина идея.
А вы думаете, она знает, что такое тапир?
Да, я сказала ей, что это маленькое животное с мехом.
Не совсем точное зоологическое описание. Что же она скажет, когда я нагряну к вам с существом величиной со свинью и почти безволосым?
Раз уж он будет здесь, то ничего не поделаешь, резонно заметила Мария.
Я вздохнул.
Хорошо. Я завезу его сегодня вечером. Ладно?
Ладно, и не забудьте захватить для него немного корму.
Я вернулся к Жозефине и Мерседес. Весь вид их являл собой неутоленное любопытство.
Ну, что она сказала? спросила Мерседес.
Сегодня ровно в шестнадцать ноль-ноль мы приступаем к операции «Тапир».
Куда мы его отвезем?
К Марии. Ее мать разрешила держать его в саду.
Боже милостивый! Ни в коем случае! сказала Мерседес трагическим тоном.
А почему бы и нет? спросил я.
Там нельзя его оставлять, Джерри. Садик у них совсем крошечный. И, кроме того, госпожа Родригес очень любит свои цветы!
Какое отношение это имеет к тапиру? Он будет на привязи. Все равно его надо куда-то девать, а это пока единственная возможность пристроить его.
Хорошо, отвезем его туда, сказала Мерседес с видом человека, который знает, что он прав, и не скрывает этого, но не говорите потом, что я вас не предупреждала.
Хорошо, хорошо. А теперь поехали завтракать, потому что в два часа мне надо захватить Джеки и заказать билеты на обратный путь. После этого мы можем ехать за Клавдием.
За каким это Клавдием? удивленно спросила Мерседес.
За тапиром. Я окрестил его так потому, что со своим римским носом он вылитый древнеримский император.
Клавдий! хихикнув, сказала Жозефина. Урод! Вот смешно!
* * *
Итак, в четыре часа пополудни мы втащили упиравшегося тапира в машину и поехали к Марии, купив по дороге длинный собачий поводок и ошейник, который пришелся бы впору датскому догу. Мерседес была права садик оказался крошечным. Размером он был футов пятьдесят на пятьдесят этакая квадратная яма, окруженная с трех сторон черными стенами соседних домов, с четвертой стороны была верандочка с застекленной дверью, которая вела в апартаменты семейства Родригес. Из-за высоты окружающих зданий во дворике было сыро и довольно мрачно, но госпожа Родригес сотворила чудо, оживив его цветами и кустиками, которые неплохо прижились в этой темноватой дыре. Яростно награждая Клавдия пинками, мы протащили его через весь дом и привязали в саду к нижней ступеньке лестницы. Учуяв запахи сырой земли и цветов, он благодарно засопел своим римским носом и глубоко, удовлетворенно вздохнул. Я поставил рядом с ним миску с водой, положил груду рубленых овощей и фруктов и ушел. Мария обещала позвонить мне в гостиницу утром и сказать, как освоился Клавдий. Верная своему слову, она так и сделала.