И ее справки из травмы. Следы насилия, которых не могло быть.
Но губернатор на славу постарался, спасибо Насте.
Ну и долго мы будем играть? сел на нары, закурил по приобретенной в камере привычке, и усмехнулся. Нас пишут, и я знаю об этом, сам работал в подобной системе. Так нужно мое признание, да? Но зачем, если доказательства неоспоримы?
Слышь, ты меня стукачом только что назвал?
Спокойно, киваю Вепрю, и он обратно садится, на удивление послушно. Ну я не такой тупой, и сразу просек, что тебя специально ко мне посадили. Камера двухместная, здесь содержатся не обычные подследственные, а своеобразная элита, к которой ты не относишься. Так вот: никого я не насиловал, и закроем эту тему. Ах, да, угощайся.
Глазами указал на передачу из дома, и вдохнул в легкие дым.
Губернатор не идиот, и он знает, что Лилю я не насиловал. Меня ведь проверяли, прежде чем Настю мне подсунуть в невесты, и все они знают, что не способен я на подобное. Но любое неосторожное слово, брошенное Вепрю, могло послужить причиной обвинительного приговора.
А значит, нужно держать себя в узде, и больше молчать. Тем более, у меня это отлично получается.
Воронцов, посетитель. Три шага вперед, и не двигаться.
Камера открывается, и я послушно выхожу с ними лучше не спорить, чтобы в карцере не оказаться. Здесь хоть условия мягкие: конвой есть, но в наручниках водят лишь убийц.
Меня просто сопровождают к комнате свиданий, и я сначала думаю, что адвокат пришел. Но меня ведут дальше, заводят в переговорную, где за стеклянным стеклом я вижу Серого.
Привет, беру трубку, и здороваюсь с приятелем, которого чертовски рад видеть. Отец уступил свое свидание? В этом месяце оно последнее.
Да, уступил.
Я рад, искренне говорю, ведь так оно и есть.
Один лишь Серый, хоть и раздражает меня своим двинутым энтузиазмом, но зато не смотрит, как собака побитая. И не жалеет меня, как отец с матерью. Просто поддерживает, и этого достаточно.
Ева что о ней слышно? Ты звонил ей?
Давай лучше о тебе поговорим.
Серый, давай лучше о Еве. Меня достали эти хреновы тайны. Просто скажи, где она, и как она! как же бесят эти недомолвки, а о Еве все предпочитают молчать, и даже родители, которые узнали нашу с ней историю, глаза отводят.
Каникулы. Дома она, отрывисто отвечает Штерн. Мы не общаемся, и хватит на этом.
Не хватит. Твою мать, ты можешь нормально объяснить мне, что случилось? Она не выходит на связь?
Серый криво улыбается, и пожимает плечами. Не хочет говорить о ней, или
С ней все в порядке? Хоть это скажи! прошу, а сам холодею: вдруг с Евой беда, потому все и молчат о ней, чтобы меня не расстраивать.
С ней все в порядке. Говорю же, каникулы, она дома. Не местная ведь, уехала. Я вот зачем пришел, лицо друга застывает маской, скулы заостряются. Я женюсь скоро, Яр. Свадьба в сентябре.
Первая мысль на Еве женится. Я в СИЗО, Серый на свободе, и выбор очевиден: зачем ей насильник, если рядом есть Сергей Штерн, который безумно влюблен?
Тогда все логично и все понятно.
На Насте. Она скоро станет моей женой, я должен был тебе сказать. А еще знай: совсем скоро ты выйдешь, сейчас я могу тебе это пообещать.
Глава 3. Ева
На вокзале шумно, народ с чемоданами, все целуются, провожают друзей и близких.
Идем с мамой по платформе, я ем мороженку.
Три месяца назад я так же шла, держала в руках вафельный стаканчик, а потом меня окрикнул он.
Сергей.
Он женится, и это в голове не укладывается, тогда, на перроне, мне показалось на секунду, что я ему нужна, правда.
Но он женится.
Эта мысль всю ночь калечила мозг, и на утро никуда не исчезла.
И я роняю мороженку.
Ева, ну что ж ты, огорчается мама и быстро смотрит по сторонам. Носком туфли пинает вафельный стаканчик с дороги. Рассеянная ты какая-то, он везет чемодан, колесики скрипят. Она косится на меня. Ты сама-то доедешь? Не заблудишься?
Мама, ну не в первый раз же, останавливаюсь возле поезда. Не выспалась.
Меньше надо в интернете сидеть, она передает мне чемодан. А утром я слышала, тошнило тебя? она щурится.
Вчера ваша годовщина была, в глаза ей вру. Переела, похоже, сегодня проснулась, а в животе будто бы булыжники лежат.
Я тебе сразу говорила, не налегай на соленья, она наклоняется и клюет меня в щеку. Кратко обнимает, поправляет на плечах платье. Ты имидж сменила? замечает вдруг.
Вздыхаю.
Мне надоели очки и хвосты, и серые балахоны тоже, мне нравятся распущенные волосы. И летние платья.
Мне хочется женщиной себя чувствовать, настоящей, элегантной, как мама, я ведь сама жду ребенка. Мышь или мышара, или как там меня называли Сергей и Ярослав осталась в прошлом. Я Ева Снежинская, и все у меня получится.
Деньги на квартиру я тебе переведу, дает напутствия мама. Но смотри, Ева, кругом много мошенников, досконально все проверяй. И сразу, как найдешь квартиру пиши мне. А еще лучше первое время пожить в общежитии, чтобы никуда не торопиться, спокойно искать.
Поняла, обнимаю ее и отстраняюсь. Я поехала.
Звони, Ева.
Она остается на платформе, и даже когда я нахожу свое место в поезде и сбрасываю сумки на кровать мама до сих пор стоит там, вижу ее в окно.
Прижимаюсь носом к стеклу, машу ей, и глаза на мокром месте, а внутри растет чувство вины.
Родители так обрадовались, что я передумала бросать институт, папа даже решил, что хватит с меня общежитий, лучше снимать квартиру, я ответственная и учусь прекрасно, пусть и не послушала их, после школы уехала так далеко.
А я не стала спорить, квартира это гораздо удобнее, чем комната в общаге. В моем положении.
Поезд трогается, выворачиваю шею, смотрю на удаляющуюся фигурку мамы и плюхаюсь на кровать.
В сторону отъезжает дверь.
И в купе заваливается высокий взъерошенный парень в серой толстовке. А за ним второй. Те же густые волосы, небрежная челка падает на глаза, на губах блуждающая улыбка, они оба явно не спали всю ночь и сейчас страдают похмельем.
Какая у нас соседка, говорит тот, что в толстовке и подмигивает. А я боялся, что тут тетка будет сидеть и яички колоть об стол, а потом с луком, с солью
И курочку вареную в фольге, как в анекдотах, поддакивает второй и плюхается на нижнюю полку, напротив меня. Признавайся, он кивает на мою сумку. Взяла с собой курочку?
Есть вагон-ресторан, сдержанно отвечаю и с тревогой наблюдаю за ними. Я права, они навеселе, выгружают на стол бутылку дорогого спиртного, кока-колу, черный шоколад и лимон.
Лимон умеешь нарезать? Тонко, обращаются ко мне.
Качаю головой.
Жаль. Вадим, тогда ты хозяйничай, говорит парень в серой толстовке Вадиму.
Тот достает красивый, инкрустированный белыми камнями, складной нож. Двигает к себе лимон.
С тоской наблюдаю за приготовлениями, эти парни чем-то напоминают Сергея и Яра, такие же веселые, беззаботные, самоуверенные, готовые от жизни брать все, как к в ночь нашего знакомства в клубе. Уже не студенты, и так же, один в классическом черном костюме.
А второй стягивает толстовку и остается в белой майке, под которой угадывается тренированное тело.
Ты виски с кока-колой будешь или чистый? перед моими глазами появляется выский пластиковый стаканчик.
Я беременна, неожиданно вылетает у меня.
Они переглядываются и присвистывают.
А у меня в ушах эхом звучит моя собственная фраза. Впервые я сказала это вслух, не самой себе, а кому-то.
Не родителям, не Оле, не Сергею и не Яру, а случайным попутчикам.
Куда едешь? Вадим опрокидывает в себя виски и забрасывает в рот тонкий кусочек лимона.
На учебу. Четвертый курс
Студентка, они чокаются стаканчиками. А мы аспиранты, представляешь, мы и аспиранты.
Они разражаются хохотом, и я невольно улыбаюсь. Вижу их двоих, как на ладони, брендовая одежда, стойкий запах парфюма, легкая небритость лучшие друзья, безответственные мажоры, которых высокопоставленные отцы взялись воспитывать.