Там труп, вместо ответа послышался голос, и Полина его узнала.
Сильвестр Васильевич! крикнула она удивленно и тоже заглянула в кусты. Там на земле вполне целый, по крайней мере внешне, сидел преподаватель по кличке Пират и бредил.
Ты его знаешь? удивился Вовка.
Это мой коллега, он тоже, вернее, он главный от института в лагере, ну то есть в группе, ответила Поля.
Вот умеешь ты объяснить, похвалил ее молодой человек. Ладно, давай смотреть масштаб бедствия.
Там труп, там труп, я видел, деда убили, он хотел что-то сказать, и его убили, повторял бессвязно мужчина.
Вовка тем временем ощупал Сильвестра Васильевича и недоуменно хмыкнул:
Что ж, ушиб ребер, синяк будет на всю бочину, а так, Васильевна, ты в рубашке родилась или, как я уже говорил, он. Тут уж и не поймешь, кому больше повезло. Хотя Вовка почесал затылок и добавил: Возможно, ты ему башку сдвинула.
Ну это ведь мелочи, постаралась закрепиться на радостной ноте Поля.
Это для кого как, вздохнул Вовка. Некоторые с рождения так живут, а кому-то и некомфортно будет.
Вы не понимаете, надо полицию вызывать, прервал их спор потерпевший и встал на ноги. Было видно, что голова у него идет кругом, но он, схватившись за бок, где был ушиб, все же сделал несколько шагов на дорогу к машине.
А может, ну ее, полицию, предложил Вовка, обращаясь к мужчине. Вы живы, девушка не виновата, вы выскочили на дорогу, как бешеный, я свидетель. Да и Гера подтвердит.
Да при чем здесь ваша Полина Васильевна! истошно закричал мужчина, видимо, собрав все силы. Там в деревне, в двухстах метрах труп деда, его убили при мне!
Какого деда? было видно, что Вовка наконец понял, что все серьезно, и перестал ерничать.
Того деда, что Влада вчера нашел? спросила Поля, тоже поняв, в чем дело.
Да, кивнул Сильвестр и, охнув, опять схватился за бок. Надо вызывать полицию.
А вы почему сразу не вызвали? недоумевая спросил Вовка. И как это при вас убили, а вас почему-то пожалели? допытывался парень, уже не улыбаясь.
Было видно, что Сильвестр замялся с ответом.
У меня не было с собой телефона, ответил он, а почему меня не тронули, не знаю.
Надо ехать на турбазу и оттуда звонить, сказала Полина, глядя на свой телефон, который показывал «нет сети».
Когда с охами и ахами пострадавшего погрузили в машину, Вовка подошел к Полине и тихо сказал:
Слышь, Васильевна, а ты этого хорошо знаешь?
Ну как растерялась Поля. Год работаем в одном коллективе, но близко не сталкивались, разные кафедры. А что? тут же уточнила она.
А то, что когда он говорил, что у него не было телефона, то автоматически потрогал карман. Сто процентов, что телефон там. Отсюда вопрос: зачем врет? сказал Вовка, взглянув почему-то в небо.
Да мало ли зачем люди врут, сказала Полина, пристально посмотрев на молодого человека. Вот ты точно врешь. На человека из глуши ты не похож, а ведешь себя странно.
Принимается, согласился Вовка и, сев на пассажирское сиденье, поинтересовался у Герасима: Гера, ты все еще в панике или уже в истерике?
Но Герасим не ответил, а молча смотрел на Сильвестра Васильевича. Он не узнавал взрослого, серьезного и авторитетного человека, который непрерывно гладил свою бороду и, словно бред, повторял одни и те же слова:
Деда убили, при мне убили Я видел его мертвые глаза
20 октября 1825 года
Крым
Георгиевский монастырь
(Балаклава)
Какой же воздух в Крыму вкусный! сказал Пашка и вдохнул своими огромными мужицкими ноздрями. Вот, казалось бы, продолжил он рассуждать, Таганрох недалеко от Крыму, а все одно не то. Здесь можно одним воздухом наесться, никакой еды не надобно.
Александру нравился этот парень. Он был не просто справным конюхом, личным кучером любимого скакуна Марса, но и добрым и чистым человеком. А еще при этом носил знаковое для Александра имя Павел.
Еще мальчонкой Александр одарил его своей милостью, когда однажды тот без стеснения подошел к императору на охоте, протиснувшись между ног достопочтенных господ, и смело сказал: «Зря вы, Ваше Превосходительство, так затянули удила, это же животина умная, она вас еще более слушаться будет, коли вы с ней ласково». «Ты кто?» спросил тогда мальчонку Александр. «Пашка я, конюха тутошного сын», представился парень. Когда его отец прибежал и упал в ноги к императору, моля пожалеть глупое дитя, государь уже сделал все выводы и определил мальчонку на свою конюшню в помощники конюхам, обязал при этом обучить его мастерству кучера, да и грамоте в придачу. Тот оказался не глуп и к двадцати годам уже ухаживал за любимым скакуном государя. Пашка знал, что иногда, когда император бывал в хорошем настроении, ему позволялось делиться своими мыслями, которые одолевали его постоянно.
Александр I удивился бы, узнай он, что Пашка прекрасно видел, что императору порой нравились его рассуждения, его мирские мысли, и старался порадовать иной раз государя заготовленными историями. Иногда, целый день холя и лелея Марса, он прикидывал, что бы еще такого сказать государю, чтобы тот улыбнулся. Если быть до конца откровенным, то Пашка считал себя приближенным к Александру, потому как состоять при любимом скакуне это же почти как при самом императоре. Когда он поделился по глупости этой мыслью с Иваном, что следил за лошадьми в упряжках, тот высмеял Пашку, сказав, что заезжал в Париж император на Эклипсе, значит, он и есть любимый скакун, а Марс так, просто хороший конь, и не более. Очень тогда обиделся Пашка на Ивана за такие слова и еще шибче стал начищать и без того красавца Марса. Когда ему велели собираться с царем в Таганрог, то все грустные мысли сразу вылетели из головы, потому как лучшего подтверждения, что Марс любимый скакун, придумать было сложно.
И вот сейчас, когда император приказал приструнить коней, видимо, чтобы насладиться красотой природы, Пашка решил развлечь государя, как и раньше. Он внимательно следил за выражением лица императора: если хоть один уголок губ призывно поднимался вверх, замолчать Пашку мог заставить только обед или сон.
Эти размышления отвлекали Александра от глобального, позволяя насладиться чем-то совсем простым. Например, таким, как сейчас, как сказал конюх, вкусным воздухом Крыма.
Я-то в Балаклаве и не был ни разу, продолжал Пашка, видя, что государь не против его откровений.
Сейчас император ехал в открытой карете, а Пашка трусил рядом на Марсе, давая государю полюбоваться жеребцом.
Александр любил брать с собой своего скакуна и пересаживаться иногда на него, чтобы вновь почувствовать скорость и прыть, хотя, чего врать, он хотел почувствовать себя молодым. Тем сильным мужчиной, по которому вздыхали все дамы.
Но за весь путь от Таганрога до Балаклавы Александр так и не сел на Марса. Мысли, воспоминания просто окружили его, как умирающего. Такого не было даже тогда, когда горела Москва и Наполеон хозяйничал там, а сейчас вдруг накатило и не просто не отпускало, а затягивало в свой омут.
Место, куда мы направляемся, не простое, Божье место, вдруг сказал Александр Пашке, чем очень напугал его. Обычно все их общение сводилось к обсуждению здоровья и настроения Марса.
Когда же Пашка разглагольствовал, император просто молчал, позволяя ему развлекать его своими неловкими рассуждениями, но чтобы сам государь вступил с ним в разговор такого не было ни разу. Поэтому двадцатилетний Пашка, сын конюха, ставший по воле Божьей, заботе Богородицы и милости государя кучером императора и слугой любимого скакуна Александра I Марса, замолчал и стал слушать с открытым ртом, боясь пропустить хоть слово.
Император подал знак остановиться и подошел к краю отвесной скалы, взглянув в бушующее осеннее море. Он был так величественен и прекрасен в своем белом мундире, что Пашке захотелось опуститься перед ним на колени. Государь смотрел вдаль с мыса Фиолент, и казалось, что он знает что-то большее, чем положено простому человеку.