Я весь во внимании, сухо отозвался Ховард.
Женщина среднего возраста с надломленной душой, коллекционирующая полосатые носки и пережившая смерть любимого ручного дракончика! Вам нравятся ручные драконы?
Терпеть не могу, вздохнул он.
А полосатые носки? с надеждой уточнила писательница. Все любят полосатые носки.
Госпожа
Прицилла Алеф! Если что, это мое настоящее имя. Не какой-то там выдуманный псевдоним.
Прицилла, перешел Ричард на доверительный тон, напомните: в каком жанре ваш роман?
В комедийном.
Прекрасно.
Вы тоже считаете, что юмор перспективное направление в литературе?
Тут вы правы: юмор перспективен и любим Раздался тихий стук, словно он побарабанил пальцами по столу. Вы что-нибудь слышали о книге Амалии Блум?
Да кто же о ней не слышал? в голосе писательницы зазвучали возмущенные интонации. Ужаснейшая безвкусица с отвратительным названием. Я прочитала эту «Порочную страсть», чтобы понимать, от каких книг следует держаться подальше. Вы знаете, что в ней есть картинки? Неприличные!
Да, я сам выбирал эти иллюстрации.
Но это же эротика ради эротики! воскликнула писательница. У героев вообще нет никаких шрамов!
Вот именно! Раздался щелчок пальцами. Прекрасный пример, как автор понимает желания своих читательниц! А что смешного в хромоногом, одноглазом маге и побитой жизнью любительнице ручных драконов? Шутить над ними грешно.
Но
И несмешно.
Последовала долгая пауза, а потом вдруг странный звук, словно девица заквакала. Неожиданно стало ясно, что Прицилла Алеф рыдает.
И что же мне сделать? провыла она.
Переписать.
В смысле? Похоже, писательница резко передумала плакать и поперхнулась от испуга. Сколько глав?
Все.
С самого начала до самого конца? ужаснулась она и напомнила: Я в первый-то раз эту книгу писала пять лет.
Бедняжка! Мне-то всего ничего переписывать, а у нее там целая пачка. За пять лет точно не одну сотню страниц накропаешь.
Прекрасно! Встретимся с вами в этом же кабинете еще через пять лет. Удачи, госпожа Алеф, без особых церемоний выставил он девушку за порог. И рукопись тоже заберите.
Низко опустив голову и прижимая к груди пачку рукописных листов с надорванной упаковкой, писательница вылетела из кабинета, промчалась через приемную и выскочила в коридор.
Через некоторое время Ховард тоже вышел и на ходу рявкнул:
Виола, идем!
Спрашивать, куда меня поведет раздраженный опекун, постеснялась. Может, наконец решил накормить. Есть, признаться, очень хотелось. С ночи, кроме булочки с изюмом, во рту больше ничего не было. Еще чуток погрызла лакированный кончик пера, пока сидела в приемной, но исключительно случайно. По дурной привычке.
Иду! обрадовалась я и нырнула под стол за саквояжем.
Правда, когда выныривала на поверхность, так ударилась затылком о крышку, что с чернильницы со звоном свалилась крышечка, а перед глазами поплыли звездочки.
Что вы делаете? раздался сдержанный вопрос.
Достаю свои вещи, потирая ушибленную голову, простонала я.
Вы потащите сумку с собой? Ховард недоуменно выгнул брови. Позвольте спросить: зачем?
Вдруг ее украдут? Или дверь кабинета запирается на замок? въедливо уточнила я.
У опекуна сделался такой вид, словно ему очень больно отдавили ногу высоким каблуком. Без лишних комментариев с его стороны, я засунула сумку обратно, аккуратно подпихнула ее носом туфли и, пригладив ладонью торчащие в разные стороны темные волосы, бочком вышла из-за стола.
Я готова, господин Ховард.
Но никто не способен подготовиться к длинному изнурительному дню в издательском доме «Ховард и сын»! Мы не собирались обедать, как требовал организм, здравый смысл и, будем честны, законы гостеприимства, а отправились любоваться на акварельные картинки к какой-то книге (скверные, перепутали садовые ромашки и астры).
Еще мне вручили блокнот для записей, чтобы все слова опекуна были законспектированы. Слышала как-то, что за его величеством Карлом Фердинаном Пармиинским личный писарь тоже записывал каждый звук. Я делала как тот писарь, но плохим почерком Пока не потеряла блокнот где-то между этажами. Вместе с ручкой с золотым пером. Понятия не имею, куда они делись. Семь раз перед Ричардом извинилась возможно, ручка и блокнот были ему дороги.
А после путешествия по зданию издательского дома, закончившегося неловкой потерей, из цветочной феи мне пришлось превратиться в злобную гаргулью и защищать грудью дверь в кабинет опекуна. К нему пыталась прорваться дама с ручным драконом. Дракон шипел, мадам тоже шипела и почти выпускала дым из ноздрей. Было страшно, но дверь я отстояла!
Потом оказалось, что именно эту визитершу Ховард очень ждал. Мне пришлось скакать за ней с извинениями и повядшим без водички «символом надежды на новые перспективы». Дама попыталась символ вышвырнуть, а цветочки, между прочим, такого жестокого обращения не заслужили! Цветочная фея тоже не заслужила и вспомнила, что она, конечно, за десять лет в пансионе получила налет благородности, но совсем благородной не сделалась. В общем, лазейка для дурного поведения оставалась
Ричард Ховард рвал и метал. Мысленно. В смысле, он так грозно и напряженно смотрел в окно, что было странно, как ему еще не свело шею. Я прижимала к груди спасенный букет в изодранной бумаге. Из прорехи вылезала колючая лапка боярышника и доверчиво цеплялась за рукав платья с перепачканным чернилами белым манжетом.
Опекун развернулся и окатил меня тяжелым взглядом. На фоне большого окна его высокая фигура в темном костюме выглядела значительной и мрачной.
Буду откровенным, Виола, ледяным голосом, от какого по спине побежали мурашки, проговорил он. Нам с вами не по пути!
В первую секунду я не поверила своим ушам: он меня отпускает? Вот так запросто?
Правда?! В голосе прозвучала почти неприличная радость. Я могу прямо сегодня уйти?
Сегодня? Сейчас! Вместе со всеми вещами.
От возбуждения я вскочила на ноги.
Спасибо, господин Ховард! Огромное спасибо! Вы были прекрасным опекуном. Очень заботливым Нет, вы, конечно, были не очень заботливым, но вовремя платить за пансион тоже своего рода забота. Так ведь? И я благодарна за хорошее отношение, но нам на самом деле пришло время разойтись в разные стороны
По мере моей пламенной речи с Ричарда сходил гнев. Лицо медленно вытягивалось, в нем проявилось недоумение, быстро сменившееся удивлением. Он спрятал руки в карманы. Из-за этих нервирующих изменений к концу тирады я начала терять уверенность.
И я хочу забрать родительское наследство. Не прямо сегодня, но лучше все-таки сегодня, медленно произнесла я, приглядываясь к нему. Почему вы так на меня смотрите?
Как на ростовщика, лично заявившегося выбивать долг! Может, у него деньги в дело вложены: в книжки с картинками, магазинчики с журналами, а я пришла требовать наследство?
Виола Фэйр? вымолвил он, и его глазах наконец-то появилось узнавание.
Здравствуйте, господин Ховард, зачем-то поздоровалась я, словно не он целый день тянул из меня жизненные соки, как хищная мухоловка из маленькой безобидной мухи.
Ты очень выросла.
Я окончила пансион.
Уже? удивился он. Почему не написала, когда приедешь в столицу?
Я писала вашему секретарю.
Мы задумчиво посмотрели в сторону открытой двери в приемную, и в кабинете повисло неловкое молчание. По всей видимости, личный помощник сбежал от господина Ховарда раньше, чем рассказал о скором визите подопечной. И случилась страшная неразбериха.
В конечном итоге больше всего повезло букету: он дождался вазу с водой и теперь на подоконнике счастливо грелся под солнечными лучами. От капли живительной магии первоцвет вернул свежесть и гордо поднял головки с желтыми мелкими соцветиями. Боярышник все еще обижался. Темно-зеленые жесткие листики ершились, а колючки щерились. Обидели благородное растение!