Впрочем, она могла бы стать еще объемнее, если бы не тот факт, что история Венеции то слишком богата событиями, то, наоборот, слишком бедна. Рассказать о раннем периоде, от которого дошло не так уж много первоисточников, да и те зачастую противоречат друг другу, можно довольно быстро. Но по мере того, как республика набирала силу, картина становится все более и более сложной. Период с XIII по XVI в. от латинского завоевания Константинополя и основания венецианской торговой империи до затяжной и печальной истории французского вторжения в Италию и до того душераздирающего момента, когда против Венеции ополчилась едва ли не вся цивилизованная Европа, так насыщен событиями, что порой я даже сомневался, смогу ли когда-нибудь довести свой труд до конца, а если и смогу, захочет ли хоть кто-то его прочесть. Но затем история внезапно замедляет ход. Читателям, которые удивленно вскинут брови, обнаружив, что в последней части книги целому столетию уделено меньше внимания, чем раньше уделялось десятилетию, и с облегчением скажут, что автор, похоже, выдохся, я могу лишь напомнить, что такие же подозрения навлекали на себя все историки Венецианской республики, на каком бы языке и в какую бы эпоху они ни писали свои труды. Все дело в том, что XVII в., по сравнению с предшествующими, был действительно скуден на политические события, а XVIII столетие (если не считать его заключительного десятилетия) вышло еще того скуднее. И если бы не это счастливое обстоятельство, мне пришлось бы потратить на книгу еще несколько лет.
Но за все упомянутые трудности я вознагражден с лихвой. Чего стоит один только исключительный характер Венеции ее неповторимая индивидуальность! Из всех городов Италии, еще хранящих былое величие, только Венеция основана и выпестована греками. Не случайно именно здесь находится самая большая в мире византийская церковь, где все еще совершаются христианские богослужения и где господствует патриарх. Даже перестав зависеть от Константинополя, Венеция еще долгое время смотрела на Восток, повернувшись спиной ко всей остальной Италии. Кошмарные хитросплетения средневековой итальянской политики, гвельфы и гибеллины, император и папа, бароны и гражданские общины до всего этого ей не было дела. И к тому времени, когда она наконец снизошла до создания континентальной торговой империи, характер ее уже полностью сложился по свойственному только ей причудливому образцу.
Это во-первых. А во-вторых, город поражает своей неизменностью. Воды лагуны защищали его от всех захватчиков, кроме самого последнего (и кроме более коварного врага, пришедшего уже в XX в., а именно автомобиля), так что и по сей день Венеция во многом сохраняет тот же облик, в котором она представала миру не только при Каналетто, но и во дни Карпаччо и Джентиле Беллини. Столь очевидную победу над временем в любом городе пришлось бы признать необычным явлением; но коль скоро речь идет о красивейшем городе мира, это уже не просто феномен, а истинное чудо. Вдобавок это редкостный подарок для историка, помогающий воссоздать по крайней мере, в воображении гораздо более живую и ясную картину минувших эпох, чем это возможно в любом другом городе Европы.
Впрочем, что касается воображения, то я старался крепко держать его в узде, памятуя о том, что книга, которую я пишу, не художественная. Но и основательным научным трудом ее тоже не назовешь: временной период, который она охватывает, слишком велик, и мне приходилось продвигаться вперед любой ценой, зачастую в ущерб подробному анализу событий. Единственная поблажка, которую я себе позволил, это время от времени упоминать о постройках и памятниках, украшающих Венецию и по сей день, да и то лишь в тех случаях, когда они имели непосредственное отношение к описываемым событиям. В остальном я стремился лишь к одному: излагать историю как можно более лаконично и связно. И единственное, о чем я жалею, что эта задача выпала на долю мне, а не моему отцу, который справился бы с ней четверть века назад не в пример виртуознее.
Нередко можно наблюдать, как огромные волны миграции захлестывают какую-нибудь страну, изменяя ее облик и открывая новую эру в ее истории. Но совсем другое дело горстка беженцев, выброшенная судьбой на песчаную отмель шириной в несколько сотен туаз[1], давшую им приют, но не давшую территории для развития. И тем не менее все новые переселенцы стекаются на эти зыбкие пески, где нет ни растительности, ни питьевой воды, ни строительных материалов, ни даже места для строительства, никакой основы для промышленности, необходимой, чтобы выживать и укреплять почву под ногами. И вот уже они являют народам своего времени первый пример правления, регулируемого законами, создают, по существу, на болотах и раз за разом возрождают могучий флот, ниспровергают великую империю и собирают богатства Востока. Прошло время, и потомки этих беженцев стали определять политическое равновесие Италии и господствовать на морях, фактически превратив все государства Европы в своих данников, и, наконец, свели на нет усилия наций, объединившихся против них в союз. Это, несомненно, великий подвиг человеческого духа, заслуживающий самого внимательного рассмотрения.
Пьер Дарю. История Венецианской республики
Часть I
От варварских нашествий до Четвертого крестового похода
Вопрос: Что есть море?
Ответ: Прибежище в невзгодах.
Алкуин. Беседа детей в вопросах и ответах
1
Истоки
(до 727 г.)
Сэмюэл Роджерс. ВенецияНемногие бежали от того,Кто похвалялся: «Там, где конь прошел мой,Трава уж не растет», но беглецыВенеции начало положили.Сперва они гнездились, точно чайки,Над бездной моря, на песках зыбучих,Под ветром, дувшим с севера и с юга,И каждый шаг давался им с трудами;Но время шло, и вот уж над волнами,Как бы могучим выдохом пучины,Вознесся город золоченых шпилей,Театров и украшенных соборов,Арена славы и оплот сиянья,Себе не знавший равных за века.
В некотором смысле Венеция до сих пор лежит в колыбели, из которой когда-то вышла. Пожалуй, во всем мире не найдется другого большого города, которому удалось бы сохранить в своем непосредственном окружении так много от первоначальной атмосферы породившей его среды. Путешественник, приближающийся к Венеции будь то с моря, как и подобает к ней приближаться, или по суше, через мост, или даже по воздуху, видит все ту же плоскую и пустую водную гладь, все те же болота и тростниковые заросли, среди которых некогда нашли приют первые венецианцы; и поражается, с каждым разом все сильнее, не просто неосуществимости, а чистому безрассудству их затеи. Это причудливый мир мир венецианской лагуны: около 200 квадратных миль соленой воды, большей частью мелкой, человеку по пояс, но изрезанной глубокими каналами, по которым венецианские корабли столетиями пролагали путь в открытое море; усыпанной отмелями отложениями ила, который веками несли сюда с Альп Брента, Силе и другие, еще более могучие реки, наподобие По и Адидже; ощетинившейся несметными рядами столбов и свай, которые вбивали в песчаное дно как приметы невидимых, но важных деталей местности: рыболовных угодий и вершей для омаров, затонувших кораблей, тянущихся под водой канатов и якорных цепей, мелководий и предпочтительных маршрутов для лодочников, занимающихся перевозками между городом и островами. В любое время года, при любом освещении лагуна кажется до странности бесцветной: вода здесь не настолько глубока, чтобы обрести насыщенную бархатистую синеву Средиземного моря или терпкую зелень, обычную для других областей Адриатики. И все же она бывает прекрасна в особенности осенними вечерами, когда дни становятся короче и поверхность лагуны блестит, точно масло, под низким, туманным солнцем. Так прекрасна, что невольно задаешься вопросом: почему знаменитые венецианские художники, зачарованные все, как один, великолепием своего города, уделяли так мало внимания его окрестностям? Будь на их месте голландцы, они бы знали, что делать! Впрочем, венецианскую школу всегда отличала жизнерадостность, а лагуна, при всей своей красоте, бывает невыразимо печальной. И спрашивается, кто в здравом уме решился бы покинуть плодородные равнины Ломбардии, чтобы основать поселение (не говоря уже о городе) среди этих болотистых, малярийных пустошей, на этих крохотных песчаных островках, поросших пыреем, беззащитных игрушках течений, приливов и ветров?