Даже если сделать скидку на обычный для Кассиодора цветистый слог, впечатление остается однозначным: эти странные морские жители могут быть исключительно полезны для государства, но обращаться с ними следует аккуратно. Однако главная ценность его письма в той картине жизни на лагунах, которую оно рисует (древнейшей из всех дошедших до нас)[5]. Здесь уже обозначены два столпа, на которых в дальнейшем утвердилось величие Венеции, торговля и мореплавание. Уже у первых поселенцев торговля была в крови. Соль, которую они собирали в своих садках, была не только ценным товаром: ее можно использовать для засолки рыбы, которая почти с такой же легкостью добывалась в окрестных водах. К середине VI в. венецианские торговые плоскодонки стали привычным зрелищем на реках Северной и Центральной Италии.
Формировался и морской флот. Во времена Теодориха, по-видимому, он использовался в основном в мирных целях для доставки припасов в Равенну; но вскоре после смерти остготского короля на полуостров снова пришла война. Теодорих вторгся в Италию с благословения Византии, но правил как абсолютный монарх, не желая терпеть вмешательство даже со стороны Константинополя. Под его властью Италия фактически вышла из состава Восточной Римской империи. Хуже того, и сам Теодорих, и многие его подданные были ревностными арианами. Арианство (согласно которому Христос был не истинным богом, а творением Бога Отца, не равным ему по божественности) давно уже было осуждено как ересь, но на первых порах почти все христианские миссионеры проповедовали варварским племенам именно это учение, и в результате оно успело распространиться по всей Европе. Сам Теодорих отличался религиозной терпимостью: он допускал полную свободу вероисповедания, в и частности, сурово преследовал проявления антисемитизма. Но еретические воззрения остготов дали Византии оправдание для начала войны, и в 535 г. император Юстиниан развернул кампанию по возвращению Италии в лоно империи, доверив эту задачу самому выдающемуся своему полководцу Велизарию.
Жителей лагуны война затронула лишь косвенно: властям снова потребовались их корабли, но теперь уже далеко не в мирных целях. В 539 г. Велизарий подступил к стенам Равенны, и венецианцам велели держать гавани наготове на случай, если прибудут греческие суда с подкреплениями, а весь собственный флот направить на помощь византийским войскам, осадившим столицу.
Равенна пала; Италия снова вошла в состав империи, и, хотя мир на полуострове в целом воцарился еще не скоро, старая римская провинция Венетия и Истрия полностью сохранила свои прежние территории и охотно покорилась Константинополю. С точки зрения местного населения, ничего не изменилось к худшему: повседневными делами по-прежнему управляли избранные трибуны, а высшая имперская власть оставалась далеко и взирала на отвоеванные провинции благосклонно. В 551 г. местные жители помогли преемнику Велизария, семидесятилетнему евнуху Нарсесу, доставить морем в Равенну наемников-лангобардов, которые не могли добраться до столицы посуху из-за разлива рек. В благодарность Нарсес, как утверждают, построил две церкви на островах Риальто. Одна из них, носившая имена святых Джиминьяно и Менны (любопытно, что было общего между епископом Модены и малоизвестным фригийским мучеником?), располагалась, по всей видимости, в центре нынешней площади Святого Марка, а другая там, где сейчас стоит часовня Сан-Исидоро. Она была посвящена первому покровителю Венеции святому Теодору Амасийскому, изваяние которого, дополненное крокодилообразным драконом, сейчас украшает западную колонну на Пьяццетте.
За двенадцать лет венецианцы дважды приводили на помощь Константинополю свой флот, теперь уже, без сомнения, ставший самым могучим на Адриатике. За это они, по всей вероятности, пользовались особой благосклонностью имперского экзарха в Равенне и подчиненного ему правителя провинции военного магистра (magister militum). По крайней мере, нечто в этом роде заставляет предположить «Альтинская хроника» потрясающе безграмотная мешанина фактов и легенд, составленная в XII в. и ничего не попишешь! остающаяся одним из основных наших источников информации об этом раннем периоде. В ней обнаруживается несколько путаный рассказ о том, как Нарсес попал в опалу и был смещен после смерти Юстиниана в 565 г., а пришедший ему на смену Лонгин нанес официальный визит жителям лагуны. Обращение венецианцев к высокому гостю стоит процитировать дословно:
Бог был нашим помощником, защитником, покровителем и спасителем, сохранив нас и защитив, и мы спаслись благодаря Его заступничеству, поселившись в лагунах, разместившись в деревянных ладьях Вторая Венеция, которую мы имеем в водных лагунах, является, как можно увидеть, чудесным местом обитания, ибо нет в мире такой власти и такого флота ни у императора, ни у королей, ни у прочих князей, какие есть в этом мире, которые бы заставили нас бояться, что они нас захватят и завладеют нами[6].
Несмотря на скрытый в этих словах вызов, Лонгин удостоился торжественного приема: его встретили «под звон колоколов и такое громкое звучание флейт, кифар и органов, что и грома небесного не услышали бы». Затем венецианские послы отправились с ним в Константинополь и вернулись с первым в истории официальным договором между Венецией и Византией. В обмен на верность и оказание услуг по мере необходимости венецианцы получали военную защиту и торговые привилегии на всей территории империи.
«Альтинская хроника» утверждает, что Лонгин намеренно не стал требовать с них присяги на верность. На этом основании местные патриоты еще добрую тысячу лет твердо стояли на том, что Венеция никогда не подчинялась Византии по-настоящему. Процитированные ранее слова (которые, напомним, были записаны лет через шестьсот после самих событий) еще одно свидетельство этой позиции. Только в последнее столетие историки Византии, пристально и беспристрастно изучившие документальные свидетельства того времени, безоговорочно установили, что первые венецианцы, быть может, и пользовались особыми привилегиями, но все-таки оставались подданными Византийской империи в полном смысле слова и не в меньшей степени, чем их не столь удачливые соседи на материке. Независимость не снизошла на город чудесным образом в миг его рождения: так же как и демократическим институтам, ей предстояло расти и развиваться неторопливым и естественным путем, на протяжении многих лет и, возможно, именно поэтому она продержалась так долго.
С евнухами, как всем известно, шутки плохи: это люди опасные. Отставка Нарсеса, если верить преданиям, повлекла за собой не только прояснение политического статуса Венеции, но и гораздо более серьезные последствия, причем для всей Италии. Старик хорошо служил своему императору. В таком возрасте, когда иные давно уже наслаждаются заслуженным отдыхом, он воевал по всему полуострову, возглавляя одну отчаянную кампанию за другой. Даже потерпев окончательное поражение в битве с остготами у подножия Везувия в 553 г., Нарсес не успокоился. Он тотчас развернул масштабную программу реорганизации и реконструкции на вверенных ему землях и продолжал воплощать ее в жизнь еще целых двенадцать лет, пока, словно гром среди ясного неба, не грянула опала. Когда Нарсеса сместили с должности, ему уже исполнилось восемьдесят семь. Императрица София решила подкрепить отставку тяжким личным оскорблением: она послала бывшему экзарху в подарок золотую прялку и пригласила его прясть в женских покоях, коль скоро он не мужчина. Нарсес, как говорят, ответил: «Я спряду ей такую нить, конца которой она за всю жизнь не сыщет», после чего отправил к Альбоину, королю лангобардов (обитавших на территории современной Венгрии), послов со всеми дарами Средиземноморья, приглашая его прийти и взять страну, порождающую такое изобилие.