В это холодное декабрьское утро они усердно помогали матери, в то время как весёлая толпа девочек и мальчиков, среди которых были отличные конькобежцы, скользила по каналу. Когда они, ярко и пёстро одетые, летели мимо, казалось, будто лёд внезапно растаял и клумбы разноцветных тюльпанов плывут по течению.
Тут каталась дочь богатого бургомистра Хильда ван Глек в дорогих мехах и широком бархатном пальто, а рядом с нею бежала хорошенькая крестьянская девочка Анни Боуман, в тёплой ярко-красной кофте и голубой юбке, такой короткой, что серые чулки домашней вязки были видны во всей своей красе. Каталась тут и гордая Рихи Корбес, чей отец, мейнхеер ван Корбес, считался одним из виднейших граждан Амстердама. А вокруг неё кружили Карл Схуммель, Питер и Людвиг[6] ван Хольп, Якоб Поот и один очень маленький мальчик с длиннейшим именем: Воостенвальберт Схиммельпеннинк. В толпе было ещё десятка два мальчиков и девочек, и все они резвились и веселились от всей души.
Они скользили с полмили вниз по каналу, потом возвращались обратно и неслись во всю мочь. Порой быстрейший из них разворачивался прямо под носом у какого-нибудь важного законодателя или доктора, не спеша скользившего в город, скрестив руки, а порой целая цепь девочек внезапно разрывалась при появлении толстого старого бургомистра, который, пыхтя, направлялся в Амстердам, держа наперевес свою палку с золотым набалдашником. Бургомистр катился на чудесных коньках с превосходными ремешками и сверкающими лезвиями, которые загибались над подъёмом ноги, заканчиваясь позолочёнными шариками, и, если какая-нибудь девочка делала ему реверанс, он только чуть-чуть приоткрывал свои заплывшие жиром глазки, не решаясь ответить поклоном из боязни потерять равновесие.
Не одни лишь гуляющие да знатные господа были на канале. Тут встречались рабочие с усталыми глазами, спешащие в мастерские и на фабрики; базарные торговки с поклажей на голове; разносчики, согнувшиеся под своими тюками; лодочники с растрёпанными волосами и обветренными лицами, пробирающиеся вперёд, грубо толкаясь; священники с ласковыми глазами, быть может спешащие к ложу умирающих; а немного погодя появились дети с сумками за плечами, бегущие во всю прыть к стоящей поодаль школе. Все до единого были на коньках, кроме того закутанного фермера, чья затейливая повозка тряслась по берегу у самого канала.
Вскоре наши весёлые мальчики и девочки почти затерялись в этой пестревшей яркими красками, непрестанно движущейся толпе конькобежцев, чьи коньки сверкали, отражая солнечный свет. Мы, пожалуй, и не узнали бы ничего больше об этих детях, если бы они вдруг не остановились как вкопанные и не заговорили все сразу с одной хорошенькой девочкой, которую вытащили из людского потока, стремящегося в город.
Эй, Катринка! закричали они на разные голоса. Ты слышала? Будут состязания Ты непременно должна участвовать!
Какие состязания? со смехом спросила Катринка. Пожалуйста, не говорите все разом ничего нельзя понять.
Глаза ребят устремились на Рихи Корбес, которая обычно говорила от лица всех.
Слушай, сказала Рихи, двадцатого, в день рождения мевроу[7] ван Глек, состоятся большие конькобежные состязания. Всё это затеяла Хильда. Лучший конькобежец получит великолепный приз.
Да-да, подхватило несколько голосов, пару чудесных серебряных коньков, прямо восхитительных! С такими замечательными ремешками! Да-да, и с серебряными колокольчиками и пряжками!
Кто сказал, что с колокольчиками? послышался слабый голосок мальчика с длинным именем.
Я так говорю, господин Воост, иронически отозвалась Рихи.
Так оно и есть
Нет, я наверняка знаю, что без колокольчиков!
Ну что ты глупости болтаешь!
Да нет же, они со стрелами
А мейнхеер ван Корбес сказал моей маме, что с колокольчиками, раздавалось со всех сторон из уст возбуждённой детворы.
Тут мейнхеер Воостенвальберт Схиммельпеннинк сделал попытку окончательно разрешить все споры:
Нет, никто из вас ничегошеньки не знает! Никаких колокольчиков на них не будет, они
О! О! И хор голосов зазвучал снова.
На коньках для девочек будут колокольчики, спокойно вмешалась Хильда, а на другой паре, той, что предназначена для мальчиков, сбоку будут выгравированы стрелы.
Вот видишь!.. Я же говорил! наперебой закричали чуть ли не все ребята.
Катринка смотрела на них, сбитая с толку.
Кто же будет состязаться? спросила она.
Все мы, ответила Рихи. То-то будет весело! И ты тоже, Катринка! А сейчас пора в школу, поговорим обо всём этом на большой перемене. Так ты будешь участвовать в состязаниях?
Катринка не ответила, но, сделав грациозный пируэт и кокетливо бросив: «Слышите? Последний звонок. Догоняйте!» со смехом понеслась к школе, стоявшей в полумиле на берегу канала.
Все беспорядочной толпой пустились за ней вдогонку. Но тщетно пытались они догнать ясноглазую хохочущую девочку. Она неслась вперёд, то и дело оглядываясь, и глаза её сияли торжеством, а распущенные волосы золотились на солнце.
Прелестная Катринка! Пышущая здоровьем и юностью, воплощённая жизнь, веселье и движение! Немудрено, что этой ночью твой образ образ девочки, всегда уносящейся вперёд, промелькнул в сновидениях одного мальчика. Немудрено, что много лет спустя, когда ты унеслась от него навсегда, час этот показался ему самым мрачным в его жизни.
Глава IV
Ханс и Гретель находят друга
В полдень наши юные друзья толпой хлынули из школы, чтобы потренироваться часок на канале.
Они катались всего несколько минут, как вдруг Карл Схуммель сказал Хильде с усмешкой:
Смотри, хорошенькая парочка появилась вон там, на льду! Вот оборванцы! Не иначе как сам король подарил им эти «коньки».
Они упорные ребята, мягко проговорила Хильда. Должно быть, трудно было выучиться бегать на таких нелепых обрубках. Ты знаешь, они ведь очень бедные. Мальчик, наверное, сам сделал себе коньки.
Карл слегка смутился:
Ты говоришь, они упорные Может быть Но посмотри, как они бегают! Только разбегутся, как уже спотыкаются. Помнишь ту пьесу staccato[8], которую ты недавно разучила? Им бы под эту музыку кататься!
Хильда весело рассмеялась и отбежала прочь. Догнав только что появившихся на льду конькобежцев, она остановилась возле Гретель, жадными глазами смотревшей на веселье.
Как тебя зовут, девочка?
Гретель, юфроу[9], ответила та, слегка робея. Они были почти ровесницы, но ведь Хильда родилась в богатой семье. А моего брата зовут Хансом.
Ханс крепкий малый! проговорила Хильда весело. Возможно, внутри у него тёплая печка. А вот ты, кажется, совсем замёрзла. Хорошо бы тебе одеться потеплее, малютка
Гретель, которой больше нечего было надеть, заставила себя рассмеяться и ответила:
Я уже не очень маленькая. Мне тринадцатый год.
Вот как! Прости, пожалуйста. Мне, видишь ли, почти четырнадцать лет, но я такая рослая для своего возраста, что все другие девочки кажутся мне маленькими. Впрочем, всё это пустяки. Может быть, ты намного перерастёшь меня Только одевайся потеплее: ведь девочки не растут, если они вечно дрожат от холода.
Ханс вспыхнул, заметив слёзы на глазах у Гретель.
Моя сестра не жаловалась на холод, но погода и правда морозная. И он с грустью взглянул на сестру.
Ничего, сказала Гретель. Когда я катаюсь на коньках, мне тепло, жарко даже Благодарю вас за заботу, вы очень добры, юфроу!
Нет-нет! возразила Хильда, очень недовольная собой. Я бестактная, жестокая, но я это не со зла. Я только хотела спросить тебя то есть если
И тут Хильда запнулась, не решившись заговорить о том, ради чего подбежала к ним. Ей стало неловко перед этими бедно одетыми, но полными достоинства ребятами, хотя она и хотела оказать им внимание.