Не было не только шрама. Не было и того, что при любом раскладе, в любом случае должно было быть: у него не было пупка! Ив начал поспешно обследовать себя, но всё остальное было на месте, всёили почти всё. Не было шрама на бедре, на месте была потерянная во время аварии мочка левого уха, выпрямились искривлённые в той же аварии пальцы левой руки, и на месте выбитого в юношеской драке глазного зуба, который заменял искусственный, теперь был новый, вполне настоящий. Никакой приемлемой идеи в голову не приходило. Ив несколько секунд сидел и тупо смотрел перед собой. Он клон? Но клоны как новорожденные дети, их мозг хранит смутные тени воспоминаний только на подсознательном уровне. А он всё помнит, он вполне осознаёт себя, как личность, как мероканца или нет?
А что, если это синтезированная плоть? О возможностях гуманоидной науки ходили самые разные легенды. Или её нарастили каким-то образом, пока сам он был, положим, в анабиозе? Это наверняка долгий процесс, и тогда понятно, почему такие волосы
Но сколько тогда времени прошло?! Что стало с его бежавшими на Корту соотечественниками, с мирами, против которых начал свою агрессию Л:вар, с Кинтаной? Каким стал мир теперь? И не всё ли ему равно, раз он здесь и совершенно беспомощен?
И едва он подумал об этом, как возле него произошло какое-то шевеление, которое он уловил краем глаза и тут же развернулся, как ужаленный, упав на руки. То, что он увидел, едва не лишило его мужества, которое он и так сохранял из последних сил: на него смотрели самые жуткие глаза из всех возможных, самые подходящие глаза для самого ужасного монстра! Хрустально-прозрачные, без белков, с бесформенными рваными зрачками, они были невероятно разумными и в то же время совершенно бешеными. И в этом опаснейшем в мире сочетании и заключалась их главная жуть. Ив сохранил внешнее спокойствие только благодаря шоку он был слишком поражён, чтобы отреагировать.
Хорошо. Сказал обладатель взгляда. А теперь попробуй что-нибудь сказать.
Теперь Ив хорошо разглядел и обрамление глаз: массивная шишковатая голова, треугольное отверстие вместо носа, свисавшая почти до подбородка заячья губа. Кроме того, во тьме угадывался непомерно толстый живот, тонкие руки гуманоида без плеч, с четырёхпалыми кистями. Разглядывая всё это, Ив даже не понял вопроса, снова посмотрел в глаза монстру.
Говори что-нибудь. Снова приказал тот. Ив попытался, но пена помешала, забулькав в горле. Он закашлялся, а монстр сказал:
Ясно. И нажал что-то. Короткая, но дикая боль пронзила Ива, от чего он закричал, падая и сворачиваясь в узел. Прекратилась боль так же внезапно, и через пару секунд Ив уже лежал на боку, тяжело дыша и бессмысленно глядя прямо перед собой.
Говори что-нибудь. Снова приказал монстр. Ив напрягся, и из горла его вырвались хриплые звуки пополам с пеной.
Уже лучше. Констатировал монстр, и снова нажал что-то. Приступ боли был дольше, но когда он прошёл, Ив задышал полной грудью, пены больше не было, и сказать он смог достаточно внятно, хоть и севшим от ярости голосом:
Кто ты такой?!
Кажется, не плохое тело. Сказал монстр, не обращая никакого внимания ни на его вопрос, ни на его ярость. Но нужно ещё проверить. Сейчас оболочка растает, и ты встанешь на ноги. Он произнёс это так, что Ив понял: если он не встанет сам, его заставят встать, как только что криком заставили прочистить лёгкие. Поэтому Ив приготовился встать во что бы то ни стало. Оболочка растаяла довольно быстро, Ив почувствовал это по прикосновению более прохладного воздуха к влажной коже, которая тут же съёжилась в ознобе. Острый запах солевого мутанта ударил в ноздри. Это был мутант, не принимавший чистый пска, который убил бы его в несколько месяцев, а вдыхающий очищенный фильтрами дым такой наркоман терял свой первоначальный облик, но продлял свою жизнь на много лет и даже столетий. Этому мутанту могло быть и сто лет, и триста, и тысяча. А ещё и Ив содрогнулся, подумав об этом, солевым мутантом, говорят, стал уже Л:вар.
Повинуясь его знаку, Ив сел, напрягая все свои силы, спустил ноги со ставшей неожиданно холодной и неприятной основы и так, сидя, сполз на пол, который оказался совсем близко это мутант был всего лишь по пояс самому Иву. Прислонившись к основе, и на всякий случай опершись о неё руками, Ив стоял и смотрел на мутанта, а тот, отойдя чуть в сторону, стоял и смотрел на него.
Тебе холодно? Спросил, насмотревшись.
Да.
У тебя что-нибудь болит?
Нет.
Ты чувствуешь себя слабым?
Да.
Тебя тошнит?
Нет.
Голова кружится? В глазах двоится?
Нет.
Видишь меня хорошо?
Да! Закипая, отвечал Ив. Что происходит? Почему ты спрашиваешь меня об этом?
Выпрямись. Не обращая внимания на его вопросы и возмущение, потребовал монстр. Ив, помня о том, как его вынудили прокричаться, выполнил приказ, с трудом, но выпрямился.
Отличное тело. Повторил монстр. Это усилие должно было тебя утомить. Можешь сесть и отдохнуть. Через несколько минут за тобой придут.
Кто?!
Мутант и не подумал ответить. Повернулся и ушёл. Свет загорался в полу и гас под его ногами, и совсем исчез, когда мутант скрылся в каком-то мгновенно возникшем и пропавшем проёме. Ив бессильно сполз на пол и закрыл глаза. Он был встревожен, возмущён, но при этом страшно слаб. Сколько он так просидел, он не заметил, не почувствовал. Придя в себя, он огляделся. В темноте светился только маленький клочок пола, на котором он сидел; светился слабо, тускло, так, что он еле еле мог рассмотреть контуры своего тела. Что было вокруг, он не видел, и его это напрягало. Несмотря на слабость, он смог приподняться, потом встать. Немного постояв возле опротивевшей, но надёжной опоры, Ив решился и сделал шаг. Пол под его ногой засветился немного сильнее, он отпустил основу и пошёл. Ноги плохо слушались его, и двигался он медленно и неуверенно. В слабом зеленоватом свете он увидел камеру, возможно, похожую на ту, в которой он сам проснулся, и, движимый почти болезненным любопытством, Ив подошёл к ней ближе. В мутно зелёной жидкости, до краёв наполнившей камеру, плавало что-то совершенно непонятное; подойдя к камере почти вплотную, Ив понял, что здесь тоже есть знакомая трубка, на конце которой висит что-то, больше всего напоминающее клубок внутренностей, который ритмично подрагивал вместе со всей камерой. Ив в сильном смущении и даже испуге отпрянул от камеры, и заметил, что стало как-то светлее.
Нельзя подходить к другим офтам. Раздался позади него голос, говоривший на лингве Бехидже. Нельзя светить.
Ив быстро развернулся. Высокий, почти с него ростом, Бехидже протянул ему серую одежду, пахнущую какой-то гадостью.
Что это? Спросил Ив. Здесь, в камере что это?!
Офту нельзя говорить. Бесстрастно продолжал Бехидже. Нельзя шуметь возле других офтов. Нарушается покой.
Ив прикусил губу. Кажется, такое обращение с ним здесь было нормой. Всё равно он что-то узнает, не сейчас, так после. Он молча оделся, страдая от резкого запаха одежды, и пошёл вслед за Бехидже к стене, в которой при их приближении обозначилась светлая полоса. Бехидже провёл перед ней рукой, в которой зажата была какая-то пластина, и его с Ивом принял крохотный тамбур. По тому, как приподнялся в нём желудок, Ив понял, что поехали они вниз. Не удержался и спросил у Бехидже, куда они едут, и, конечно же, не получил никакого ответа. Снова прикусил губу. Двери тамбура открылись, и Ив зажмурился от яркого света, который принял вначале за дневной. Бехидже потянул его за собой, и Ив послушно пошёл, спотыкаясь и пытаясь рукой нащупать хоть какую-то опору. Прошло какое-то время прежде, чем непривычные к свету глаза проморгались и стали видеть более менее отчётливо. Ив увидел, что они идут по просторному и пустому коридору без окон, и что светится ярким белым светом потолок. Ноги перестали его держать, и он сел прямо на пол. Бехидже повернулся к нему, сказал так же бесстрастно: