Прежде всего, со времени Октябрьской революции в корпусе все время скрывались офицеры и юнкера разных частей и училищ, и не только бывшие наши кадеты. Скрывались они по разным причинам, одни в течение нескольких только дней, другие подолгу. Знало об этом начальство, но далеко не все, и небольшое число кадет старших классов. Этих «гостей» надо было прятать, кормить, предупреждать в случае возможного обыска. Все это требовало настороженности, а главное внешнего спокойствия и порядка. Некоторые из наших случайных гостей уходили, исчезая на время, потом снова появлялись, иногда приводя с собой другого офицера или юнкера, такого же затравленного и искавшего убежища.
И вот среди них оказалось несколько человек, принесших нам новую «благую весть»: по их словам, разгромленное после октября офицерство начинало сорганизовываться и формировать тайные, подпольные организации, конечной целью которых было свержение советской власти. Рассказывали о средствах, о числе участников и имевшемся оружии, о сети информаторов и агентов. Мы слушали их с затаенным дыханием, переживая все слышанное и гордясь тем, что с нами делятся столь значительными и серьезными известиями. Конечно, со стороны кадет сразу же поступили просьбы о зачислении в организацию, на каковые было отвечено, что скоро мы все понадобимся.
Действительно, в начале февраля 1918 года нам было сообщено, что в конце февраля большевистское правительство собирается переехать из Петрограда в Москву и что офицерская организация решила этим воспользоваться, для того чтобы взорвать поезд и захватить едущих в нем большевиков. Для этого потребуется вооруженная сила, в каковую нам и предлагалось вступить. Вербовка должна была производиться привлечением добровольцев из желающих.
Сообщение это вызвало энтузиазм. Опьяненные величием выпавшей на нас роли, ибо в результатах мы не сомневались, переживали мы оказанное нам доверие. Произведенная вербовка дала 90 процентов добровольцев из роты Его Величества. С гордостью сообщили мы эти результаты нашим друзьям, которые благодарили нас за нашу готовность разделить с ними опасность, и мы стали готовиться к предстоящему выступлению, ожидая более подробных инструкций.
Наконец, приблизительно 25 февраля было получено подтверждение о скором выступлении и было передано распоряжение одному из нас явиться на конспиративную квартиру организации со списком добровольцев, для заготовки им солдатского обмундирования и вооружения. Таковым был избран кадет П-ий, которому и были вручены списки и инструкции. П-ий ушел после обеда и к вечеру не вернулся. Ждали мы его с нетерпением и беспокойством всю ночь, и наконец утром пришел к нам один из офицеров для связи, весь грязный и оборванный, с сообщением, что П-ий со всеми списками попался в ловушку, устроенную на конспиративной квартире. Сам рассказчик едва спасся, уже будучи арестованным, бросившись бежать с набережной Невы по льду под обстрелом.
Сообщение это нас поразило как громом!.. Что было нам делать? После обсуждения решили доложить начальству. И в этот момент мы оценили все мужество наших старых офицеров корпуса, одним уже нашим безумным поступком подвергавшихся опасности быть расстрелянными: они не побоялись ухудшить свое положение еще больше и взять на себя ответственность, объявив учебный год оконченным и распустив всех нас по домам. Всем нам были выданы свидетельства об окончании курса 6-го или 7-го класса корпуса, уезжавшим из Петрограда были даны специальные удостоверения и проездные билеты, подписанные директором и ничего не понявшим из того, что произошло, комиссаром Ульченко. Уезжавшим выдавались вещи, белье, паек на неделю, а ведь все это было неопровержимыми уликами против нашего начальства, уликами в соучастии в заговоре и в попытке нас спасти!
Мы уезжали, а им оставалось расхлебывать заваренную нами кашу!
Во всем пережитом в корпусе за этот год было много яркого и тяжелого, великого и грустного, но в дальнейшем, уже в эмиграции, все ярче и ярче вставало в сознании все величие духа наших офицеров, до конца оставшихся на своем посту для защиты вверенных им кадет и не уклонившихся, несмотря на угрозу им расстрелом, от выполнения своего долга.
28 февраля утром мы были на Николаевском вокзале для отъезда в Москву, а оттуда на юг. Нам потом передавали, что тем же утром 28-го в корпусе был обыск, но никого из состоявших в списках уже не нашли. Несколько офицеров корпуса были арестованы, и их куда-то возили на допрос, но на этот раз они благополучно вернулись в корпус.
Этими событиями история Первого кадетского корпуса как военно-учебного заведения окончилась, как окончился весь период Императорской России.
Б. Павлов[19]
Конец 2-го Московского Императора Николая I кадетского корпуса[20]
Суббота 27 октября 1917 года. Во 2-м Московском кадетском корпусе кончился 3-й урок, и шумная толпа малышей 3-й роты высыпала из классов в коридор. Я кадет первого класса, еще не свыкшийся с жизнью без семьи, и для меня суббота большой день, так как несет отпуск, о котором мечтаешь всю неделю. Весело толкаясь, мы строимся, чтобы идти на завтрак. В конце коридора появляется озабоченный командир роты. После команды «Смирно!» и приветствия он объявляет, что по распоряжению директора корпуса никто в отпуск отпущен не будет: в городе беспорядки и передвижение по нему небезопасно. Рушатся все мои планы на это воскресенье. Для меня это большой удар. Так в первый раз я почувствовал на себе последствия «Великой Октябрьской революции». Потом в жизни было много гораздо более тяжелых ударов, была потеряна Родина и семья, судьба бросала из страны в страну, но для меня это была первая неприятность, связанная с этим событием.
Суббота прошла довольно спокойно. После обеда, хотя это не было разрешено, мы выбегали на плац, там нам было очень интересно. У входа в корпус были поставлены с винтовками парные часовые из кадет 1-й роты, которые лихо, по-ефрейторски, отдавали честь каждому проходящему офицеру. Группы старших кадет важно куда-то переносили ящики с патронами. Мы, первоклассники, с восторгом за ними наблюдали, вертелись у них под ногами и страшно им завидовали.
В этот день я последний раз видел своего отделенного воспитателя, полковника Матвеева, всегда подтянутого, щеголеватого строевика-офицера. Вопреки приказанию директора корпуса генерала Свинцицкого кадетам оставаться нейтральными полковник Матвеев[21] с кадетами 1-й роты присоединился к юнкерам Алексеевского училища и вместе с ними принял участие в борьбе; в корпус он больше не вернулся. Говорили, что потом он с группой кадет ушел на Дон.
Ночь с субботы на воскресенье для нас, младших кадет, прошла спокойно. Только отсутствовали наши дядьки (все низшие служащие корпуса объявили забастовку). Нас трое приятелей сдвинули койки и долго переживали события дня. В нашем лексиконе впервые появилось слово «большевики».
В воскресенье эти самые большевики, поставив орудия около Бутырской тюрьмы (она была видна из наших окон), начали обстреливать Алексеевское военное училище, а также находящиеся поблизости кадетские корпуса. Было несколько попаданий, и в наш, и в 1-й Московский корпус, но никто не пострадал. Выдержали толстые старинные стены Екатерининских времен. В этот вечер мы сидели почему-то по классам; может быть, по инерции предполагалось, что мы должны учить уроки на понедельник. Было темно, электричество было потушено, только изредка класс озарялся вспышками разрывающихся снарядов. Дежурным воспитателем в этот вечер был поручик Данченко, который сидел в конце ротного коридора с группой наиболее перепуганных малышей, успокаивая их. Ходила масса самых невероятных слухов, которые каким-то образом доходили и до ушей первоклассников. Днем мы еще храбрились, с темнотой же настроение начало падать. Две стоячие классные доски мы составили углом в углу классной комнаты, сверху покрыв их висячей классной доской; получилось нечто вроде того, что мы бы теперь назвали иронически «бомбоубежищем». Конечно, места там для всех не хватало, и потому для сидения там установили очередь. Теперь такая «бомбежка» показалась бы безобидной игрушкой, но нам тогда было очень страшно. Так в первый раз в нашей жизни мы понюхали пороху, к несчастью, из своих же русских пушек. Ночью ожидалось нападение на наш корпус, поэтому нас провели по коридору в 1-й Московский корпус, находившийся в том же здании, что и наш. Там мы и ночевали. Утром корпус вывесил белые простыни, и бомбардировка прекратилась. Бессмысленно было изображать, что корпус обороняется, так как защитников фактически не было: кто мог и хотел бороться, как я уже говорил, ушел с полковником Матвеевым. В первый момент была подсознательная радость, что разрывов снарядов больше не будет, а потом даже нам, первоклассникам, стало как-то грустно и немного стыдно, что все так быстро и бесславно кончилось. Днем в наш корпус пришла группа вооруженных красногвардейцев, возглавляемая человеком интеллигентного вида, который заявил, что он назначен комиссаром корпуса. Так 29 октября по ст. ст. на территории корпуса была установлена советская власть. Потянулись однообразные дни ожидания, чем все это кончится.