Его здоровый глаз увлажнился от обилия эмоций. Гость из капсулы подождал, пока он успокоится, после чего продиктовал ему координаты из закоулков своей памяти. Имя он произносить не стал оно было слишком сакральным, слишком личным для внешнего озвучания. Оно было только его.
Помешивая угли в костре, незнакомец с улыбкой объяснял, что указанные координаты, вероятно, ошибочны, ибо в той местности нет ничего, кроме дикарских прибежищ да холодных скал. Как бы там ни было, дорогу он подсказал и даже сообщил, какие поселения можно посетить на пути туда, чтобы запастить припасами, восстановить силы и добыть сведения. Конечно, ни отдых, ни пища, ни какие бы то ни было другие удобства не требовались нашему выходцу из капсулы а вот информация могла оказаться полезной. Так он и определил для себя дальнейшую точку маршрута, каковой должно было оказаться местечко под названием Паллаза, чье население, со слов незнакомца, пусть и было малообразованным, но все же редко опускалось до откровенного варварства.
На том они распрощались. Незнакомец пригласил выходца из капсулы в Прахград, настоятельно рекомендуя ему познакомиться с Пророком, затушил костер и двинулся на восток. Месяц спустя он найдет свою гибель подле Башни Возрождения, что на Пустыре, где электромагнитный импульс сожжет его имплантаты вместе с мозгом владельца. Он останется лежать рядом с многочисленными братьями, которые, как и он, искали в тех местах обещанного откровения.
И кто знает может, они его нашли?
Между тем наш гость из капсулы двинулся дальше, к городской окраине и за пределы нее. Здесь в изобилии располагались автосервисы, придорожные рынки и гостиницы вернее то, что от них осталось. Силуэты небоскребов теперь маячили в отдалении, напоминая мираж среди пустыни, и вскоре совсем исчезли из виду, спрятавшись за клубившейся над округой дымкой.
Трасса, по которой он шел, служила ранее одним из трех основных въездов в город и должна была привести его прямиком к Паллазе.
ㅤ
***
Автострада была проложена к соседнему городу длинной, почти без изгибов, струной, которая тянулась на многие километры, никуда круто не сворачивая. Вдоль шоссе, примерно в километре от нее, ползли линии электропередач: сгорбленные, лишенные должного ухода, они все сильнее и сильнее сгибались под собственной тяжестью, а часть из них уже рухнула в объятия почерневшей почвы.
Асфальт, по которому некогда в день проезжали тысячи колес, был теперь в особенно плачевном состоянии. Дождевые воды безжалостно подмывали его с боков, вынуждая осыпаться и исходить ветвистыми трещинами. Некоторые из этих чудовищных расколов были настолько глубоки, что образовывали широкие балки, в которые при желании можно было поместиться с головой; другие обнажали здоровую землю, из которой вверх, к свету, тянулись кустарники и высокие травяные стебли. Тут и там валялись проржавевшие остовы покореженные, перевернутые, полые оболочки техники, разбитой в авариях или брошенной своими владельцами. Механическому скитальцу показалась странным практически полное отсутствие костей, хотя его слух не улавливал признаков живности, которая могла бы позаботиться о покойниках.
Эта трасса, пусть она и была четвертована ветрами, изувечена водами и унижена временем, все же сохраняла для выходца из капсулы функцию путеводителя, единственного оплота топографической ориентации и упорядоченности на мили вокруг. Чтобы убедиться в этом, достаточно было взглянуть на тот удручающе мертвецкий пейзаж, который ее окружал.
Если город в его деспотичном запустении можно было сравнить с холодным и отрешенным Хельхеймом, то сельская местность всем своим видом наталкивала на мысль о недавно бушевавшей в ней Геенне. Пожары неизмеримой силы словно пылали здесь еще вчера они начисто выжгли окрестные нивы и поселки, спалили леса, уничтожили рощи. Огонь, наверняка имевший химическое происхождение, не оставил на теле природы ни единого росточка, опалив каждую горстку земли, каждое деревце, каждый куст.