Сейчас полицию вызову! возмущенно закончила открывшая мне женщина.
Спасибо, не надо.
Я достал из кармана удостоверение:
Пресса.
Дверь открылась шире. Брюнетка недоверчиво изучила мое удостоверение:
Мы уже подписаны на «Горноморскую правду».
Я рад. Но я здесь не за этим.
Мне до вашей радости, как до лампочки.
Ничего не скажешь, беседа двух культурных людей. Я приложился к бутылке. Брюнетка неодобрительно сощурилась на меня. И все же она меня не прогоняла.
Я убрал в карман бутылку и прервал молчание:
Здесь зябко. Позволите пройти внутрь?
Только если не наследите.
Брюнетка развернулась ко мне спиной и скрылась в потемках. Я последовал за ней. Освещение внутри было скудное, и после улицы я ни черта не мог разглядеть.
Будьте внимательней, здесь ступеньки, предупредила она меня в последний момент, когда я уже занес ногу над разверзшейся передо мной пустотой.
Я спустился по крутой лестнице, длиной в три ступени, и оказался в тесном помещении, захламленном коробками, папками и связками бумаги, раскиданными по углам. Также здесь стояли два шкафа, письменный стол, пара стульев и даже одна-единственная покосившаяся выставочная витрина, под запылившимся стеклом которой виднелась какая-то дребедень. Совет заслуженных работников культуры располагался в подвальном помещении жилого дома. Здесь было уютно. Правда, здесь не было окон, но зато было уютно. И тихо. Тихо и уютно. Конторка для маленького, пугливого общественника, который любит тишину и уединение.
Оглядевшись, я снова повернулся к черноволосой грубиянке:
Скажите, а у вас не возникает желания сорвать с себя одежду и выпрыгнуть отсюда нагишом?
Чего-чего?
Просто у некоторых людей в замкнутых пространствах возникает чувство безвыходности, и ими овладевает паника, пояснил я. В такие минуты они способны на самые безрассудные поступки.
Вы что, малохольный? Что вам нужно?
Простите, просто размышлял вслух. Я желаю побеседовать с председателем.
Какое у вас к ней дело?
Сугубо общественное.
Конкретней, я ей доложу.
Я покачал головой:
Конкретика вас шокирует.
Расположить к себе секретаршу мне так и не удалось. К тому же она оказалась не более общительной, чем гардеробщица дворца культуры. После непродолжительной словесной рапировки она все-таки соизволила доложить председателю о моем приходе.
Она подняла трубку телефонного аппарата и набрала короткий внутренний номер. Пришлось подождать соединения.
Александра Александровна, тут к вам журналист секретарша сделала короткую паузу, какой-то. Говорит, вы его охотно примите.
Журналист? в трубке отчетливо послышался сонный голос, вполне возможно, что женский. После минутной паузы динамик вновь прохрипел: Ну пусть войдет, раз приперся.
Секретарша бряцнула трубкой об аппарат и тряхнула черноволосой головой куда-то в сторону.
Пойдемте, я вас провожу.
Она встала из-за стола и направилась к темнеющему в стене дверному проему, которого я сразу не заметил. Я за ней. Мы миновали узкий и плохо освещенный коридор и остановились перед деревянной дверью с блестящей латунной табличкой. Гравировка была выполнена наклонным каллиграфическим шрифтом. Надпись гласила: «Председатель А. А. Липа».
Мы с секретаршей так и стояли друг напротив друга, почти вплотную. С ее внешностью произошла разительная перемена: теперь на ее губах змеилась кривая ухмылка.
Ты ведь не просто так сюда пришел, верно, журналист? Что ей грозит? шепотом спросила она, кивнув подбородком на дверь.
Я икнул и широко улыбнулся:
Как тебя зовут, ангелочек?
Рита.
Ты узнаешь об этом первой, Рита.
Секретарша еще раз оценивающе оглядела меня с ног до головы, цыкнула языком и пошла по коридору, выписывая восьмерки крутыми бедрами. Когда она скрылась, я вошел внутрь.
Глава 8
Здесь было окно. Точнее, некогда это узкое оконце под самым потолком служило вентиляционным отверстием подвала, а сейчас было застеклено и больше напоминало форточку. В отличие от приемной и коридора, кабинет председателя ярко освещался белыми люминесцентными лампами. Выкрашенные в песочные тона стены были наглухо завешаны фотографиями в золоченых рамках. Разглядывать их я не стал и сразу обратил взор на председателя совета.
Это была женщина с фотографии из дворца культуры: лет семидесяти, грузная, низкорослая, с крупной головой, густо покрытой короткострижеными седыми волосами. Ее лицо было одутловатым, обвисшие щеки и зоб скрывали короткую шею, сизый нос прошивала сетка полопавшихся кровеносных капилляров, а над верхней губой пробивались седые усы. Улыбка председателя была почти искренней, а в прозрачных, водянистых глазах блестел огонек любопытства, такой же точно, как при сильном волнении. Ее руки потряхивал легкий тремор. В воздухе вокруг нее висел тяжелый запах водочного перегара.
Добрый день, Александра Александровна. Меня зовут Семен Давидович Киппен, представился я и продемонстрировал ей свое недействительное удостоверение личности.
Здравствуйте, здравствуйте, Семен Дадонович.
Не вставая с высокого черного кресла, Липа жестом предложила мне сесть на стул перед ее столом, колченогий, с засаленной и протертой до дыр обивкой, а сама откинулась на спинку и высокопарно выдала:
И что же вас ко мне привело, позвольте узнать, милостивый государь?
Я сел на предложенный стул:
Да чистая случайность. Увидел мемориальную доску на дворце культуры, и сразу вспомнил о вас, о заслуженном деятеле культуры, влиятельном общественнике. Может, вы сможете мне помочь?
Глаза Липы забегали, а лицо потускнело.
Вы знаете, у меня очень много важной работы она показала рукой на кое-какие бумаги, небрежно разбросанные по столу, как осенние листья по глади Академического пруда.
Признаться, восхищен работой совета заслуженных работников культуры по сохранению культурно-исторического наследия. А ваша личная роль в этом труде просто неоценима.
Похвала Липе понравилась:
Да, мне приходится попотеть над сохранением исторической памяти. Кроме того, особо важно хочу подчеркнуть, что в нашем городе, необыкновенно богатом на знаменательные исторические события, это направление имеет первостепенное значение.
Липа заметно воодушевилась. Однако, несмотря на обуявшее ее красноречие, она не производила впечатления высококультурной и образованной особы. Говорила она гэкая и витиевато. Складывалось впечатление, что пару классов поселковой школы она кое-как все же осилила.
Не тяготитесь грузом ответственности?
Липа настороженно уставилась на меня. Было видно, что в ней боролись испуг с любопытством. Любопытство победило.
Какой ответственности?
Не дай бог, допустить хоть малейшую ошибку, и я не закончил фразу.
Какую еще ошибку?
Ну как же? Культурное наследие требует крайне бережного отношения к себе. Оно не терпит ровным счетом никаких ошибок.
Все верно, несмело подтвердила Липа, явно не понимая, к чему я клоню, но догадываясь, что к чему-то недоброму. Любые ошибки могут стоить дорого в исторической перспективе, и наш совет не имеет ни малейшего морального права допускать халатности в своей работе, закончила она куда более пафосно, чем начала. Ее речь интонационно напоминала мне езду на американских горках.
Не скромничайте, Александра Александровна, вся ответственность целиком и полностью лежит на председателе совета. Благо безграмотному человеку ни за что не стать руководителем такой солидной организации, как ваша, как бы он ни лез из кожи вон.
Вы совершенно правы. Шея Липы пошла покрываться крупными малиновыми пятнами. Я тоже так считаю: да закончи ты хоть десяток университетов, если был дурак дураком, то дураком и останешься, а умный человек, он и с тремя классами образования добьется положения в обществе.