Ночью тридцать первого октября - Римъ Эдельштейн

Римъ Эдельштейн

Ночью тридцать первого октября

Ветер завывал со страшной силой, и всё усиливался. Гул его нарастал, как гул двигателя самолёта, набирающего высоту. Что-то жалобно дребезжало, позвякивало. Хлопал ставень большого окна с неимоверным упрямством. Порывы его распахивали, а потом жестоко захлопывали. И так повторяли раз за разом Стекла в этом окне не было очень давно его разбила оголтелая ребятня ради сиюминутного удовольствия Казалось, в темноте здания длинного и крайне мрачного топали шаги. Тот, кто шёл, будто замирал, прислушивался, а потом снова топал сюда

Слабая электролампочка покачивалась из стороны в сторону, но световой круг был от неё настолько мал и слаб, что Геннадий не сдержался и включил свой небольшой фонарик, направив его луч в сторону повторяющихся звуков Луч ухнул в черноту, натыкаясь на прямоугольные и квадратные ящики, уставленные у стен. Некоторые стояли друг на друге. На каждом из этих ящиков виднелись громоздкие проржавевшие замки.

Янович как-то хрипло хмыкнул, будто обращая на себя внимание Геннадия. Он ходил желваками и оценивающе оглядывал сухого однорукого парня с небольшим фонариком, что вглядывался в темноту большого склада, силясь рассмотреть мнимых нарушителей. Узкое и встревоженное лицо его красноречиво передавало все аховые эмоции, зиждущиеся у него внутри.

 Тут подростня бегает,  пояснил Янович с извиняющимися нотками в голосе.  Просто топни ногой, рявкни! Они обдрищутся и утекут отсюда. Но это тогда, когда совсем потёмки настанут Пока ещё вечер. Сегодня вообще караул! Особенный день.

 Что в нём особенного?

 Ты разве не знаешь? Тридцать первое октября же. Хэллоуин, как говорит молодёжь. А по мне так Последний день месяца, и всё.

Геннадий передёрнулся, но посмотрел на Яновича с явным недоверием. Этот крайне высокий парень выглядел так, будто ему хотелось быть где угодно, но только не здесь. Янович же пообщался с ним недолго, но и этого общения ему хватило, чтобы понять: Геннадий пошёл ночным сторожем на склад только лишь от безысходности. На своей прошлой работе металлургическом заводе он лишился правой кисти, и теперь не мог найти нормальную работу Янович сам знал, что ночными сторожами к нему на склад просились лишь алкаши одни, а этот парень не потерял ясного взгляда.

 А что в ящиках?  спросил натянуто новый сторож, и Янович даже почесал затылок. Он уже отвечал на этот вопрос, но, видимо, парнишка совсем перетрухал.

 Чучела, я же уже объяснял,  ответил Янович.  Большая партия от охотничьего сообщества. Конечно, не только чучела Черепа, кости. Шкуры тут точно нет Это только зимой, иначе попортятся Никто, конечно, серьёзный на склад не полезет тут же не алмазы лежат, в ящиках-то. Но вот подростня-то эта Как они называются? Которые везде бегают, лазят

Геннадий не знал, как они называются, но подробности про кости и черепа его напугали.

 И это всё надлежит продать продолжал Янович, которого, его знакомые, с колоссальной вероятностью, называли «Яныч».  А я им уже заколебался объяснять ну кому я это смогу продать сейчас?! Тут же провинция, кто это покупать-то будет?! Кто будет из этого делать себе обереги? Или просто Для красоты. Поставить бы в уголок чучелко красивое Да, парень? И любоваться

Любоваться Геннадий не хотел. Уж чучелами точно. Ему бы сейчас собрать денег, чтобы расплатиться за квартиру, которую он снимал у сварливейшей бабки седой и рябой. Она требовала деньги день-в-день, без всяких опозданий, и каждый раз грозила ему выселением.

«Запомни!  говорила она, поднимая кверху скрюченный старческий палец, чтобы подчеркнуть важность своих слов.  Если не будет платы, не будет и жилья! И мне всё равно, что у тебя случилось. Мне никто не помогает. Почему я должна помогать тебе?»