На стену лезет, нагловато усмехнулся Дитрих. Он стоял возле решетки, как бы закрывая обзор массивной фигурой. Я старалась пилить тихо, чувствуя, как на пальцы сыплется ржавчина. У тебя никогда женщины на стену не прыгали, лейтенант, от экстаза?
Чего тебе? хмуро спросил сонный, от того и злой лейтенант.
Дело есть, произнес Дитрих. В его голосе чувствовалась улыбка.
Глава девятая
Я пилила, понимая, что решетка не поддается. Изо всех сил я пыталась спилить хотя бы один прут, чувствуя, как на потные пальцы осыпается ржавчина и прилипает к ним. У меня уже руки устали! Одной рукой я крепко держалась за прутья, а второй пилила. Сейчас рука отвалится. Я отчаянно сдувала волосы с лица, остервенело пытаясь снова попасть пилкой в собственный надпил.
Так бы сразу и сказал! усмехнулся лейтенант, звякая ключами. Послышался скрип за спиной, и камера открылась.
Держи, дружочек, похлопал по плечу его Дитрих. До меня только дошло, что нас выпускают.
Дорогая! На выход! скомандовал Дитрих, спокойно покидая камеру.
Я звякнула пилочкой, слезла со скамейки, отряхивая руки и глядя на лейтенанта, закатывающего глаза: «Живее!». Я задушу этого негодяя своими руками!
Выбежав из камеры, пока не передумали, я стремглав устремилась к выходу. Ничего! Я еще успею все дошить!
Так это и был твой дерзкий и опасный план побега? возмутилась я, видя, как Дитрих заслонил собой проход. Но внутри я обрадовалась, что не придется отсиживаться в камере до утра.
А что? По-твоему, он не дерзкий и не опасный? усмехнулся Дитрих, отряхивая свой дорогущий костюм. Мы стояли во внутреннем дворике участка.
Стоять! послышался далекий, задыхающийся голос лейтенанта, который спешил за нами на улицу. Неужели он передумал?
А вот и страшная погоня. Чувствуешь, как адреналин застилает глаза, заметил Дитрих, поворачиваясь к запыхавшемуся лейтенанту. Да-да?
Вы это задохнулся молодой лейтенант и замолчал, словно забыл, что хотел сказать. Вы только не пишите в газете об этом!
Постараюсь, усмехнулся Дитрих. Это все?
Но молодому лейтенанту нужны были гарантии.
Дайте слово джентльмена! потребовал лейтенант, который несколько минут назад получил взятку.
Конечно! Слово джентльмена! легко кивнул Дитрих, пока я пыталась осторожно сбежать. Но меня неглядя схватили за плечо, не давая мне улизнуть.
Лейтенант вернулся в участок. Я попыталась освободиться, но рука в перчатке цепко держала меня, не давая уйти.
Отпустите! Мне нужно в ателье, строго произнесла я. У меня заказы недошитые! Завтра утром клиенты придут! А у меня ничего не готово!
Подожди, усмехнулся Дитрих. Ты, как-никак моя жена. И нам нужно решить несколько вопросов.
Я отказываюсь быть вашей женой! Я не хочу быть женой человека, который сидел в тюрьме! съязвила я, вспоминая, что не прострочила подъюбник.
Вы что? Думаете, что я здесь постоянно? спросил Дитрих, изобразив такую обиду, что я остановилась. Между прочим, я честный человек, который принадлежит высшему свету. Про меня много что говорят, но большая половина из этого неправда!
И тут послышался звук подъезжающей кареты, который гулко отдавался от каменных стен. Красивая карета остановилась напротив нас, а я ожидала, что из нее кто-то выйдет, но из нее так никто и не вышел
Хозяин! послышался хриплый голос кучера. Вы куда запропастились! Я починил колесо, а вас нет! Я к этому святоше! А вас там тоже нет! Я к этой в ателье! И там закрыто! Я к борделю Мадам Жюли, в котором вы бываете по пятницам и средам! Но девочки сказали, что сегодня вас не было! Красотка Сиси передает вам привет!
Значит, честный язвительно начала я, но кучер еще не закончил.
Потом я вспомнил, что сегодня у герцога Баррингтона пьянка. И поехал к нему. Вы же ни разу не пропускали его пьянки! прокашлялся кучер. Но и там вас не было!
О, потянула я многозначительно и глядя на «честного джентльмена».
И тут до меня дошло, что вы у любовницы! заметил кучер. Я туда! Но ни у мадам Лореаль, ни у мадам Дэрвиль, ни у мисс Шарлотты, ни у мадам Каттерфакс вас тоже не было!
Да неужели? прищурилась я, глядя на Дитриха, который только что мне доказывал, что слухи о нем преувеличены.
И тогда я сообразил, что вы здесь! Собственно, как обычно! отчитался кучер, пока я смотрела на мужа.
И какие конкретно слухи про вас преувеличены? ядовито спросила я, понимая, что молва даже слегка приуменьшила!
Про то, что я помогаю приюту для бездомных, заметил Дитрих, затаскивая меня в карету. Трогай! Не переживай, мы не надолго.
Ну, раз ненадолго, то это хорошо. Побыстрее бы от него отделаться!
Мы проехали не так много, чтобы я успела все обдумать. Карета свернула, и остановилась возле респектабельного дома.
Это был самый дорогой и престижный район, который мог себе позволить не каждый аристократ, предпочитающий жить в городе. Но были и такие, которые не любили городской шум и суету. И они жили за городом в роскошных поместьях.
Богатые дома на этой улице были слегка похожи, особенно ночью. Многоэтажные, с большими окнами, залитые огнями. Возле многих стояли шикарные экипажи, где-то слышались музыка и смех. Пока город спал, жизнь здесь кипела страстями и бурлила шампанским.
Яркие фонари освещали всю улицу, а от одного фонаря отделалась тень и бросилась к нам. На ходу тень что-то выронила, а потом остановилась, вернулась и неуклюже, роняя несколько раз подряд, подобрала.
Мистер Бергендаль! послышался запыхавшийся мужской голос, а в свете окон и фонарей над домом я увидела молодого, вихрастого юношу в старом сюртуке, который несся к нам на всех парах.
Мой взгляд тут же оценил крой, ткань, и я поняла, что юноша ужасно беден, но не хочет этого показывать. На шее у него был длинный фиолетовый летний шарф, обмотанный несколько раз, чтобы прикрыть потертости на плечах и вороте сюртука. От этого вид у юноши был поэтичный и слегка растерянный.
Он был кудрявым, светлым с карими собачьими глазами на миловидном лице. Легкая щетинка проклевывалась над верхней губой, но, дальше расти отказывалась. В руках у юноши был потертый кожаный блокнот и магическое перо.
Я знала таких юношей со взором страстным и горящим, поэтичных и вечно влюбленных. Обычно они были мелкими клерками, наемными работниками, счетоводами, но в душе оставались немножечко поэтами! Каждый из них считал своим долгом безответно влюбиться, чтобы остаток жизни страдать!
Но и тут все было загвоздка.
Разве можно посвящать стихи и любовь какой-нибудь уставшей горничной с опухшими от вечной беготни ногами? Или прачке, с красными от щелока руками? Или торговке с облезающим от палящего солнца носом? Конечно же нет! Объект их страсти всегда был прекрасен и редко достижим!
Такие, как Фогс влюблялись в тонкое кружево перчатки, в стройную ножку, показавшуюся из-под пышных дорогих юбок, в осиную талию с расшитом корсете, за которую снимали красавицу с подножки кареты. В томный и скучающий взор, которым она по обыкновению своему окидывала все вокруг, в идеальные локоны, которые служанка укладывала полдня.
«Прекрасная богиня!», шептало им влюбленное сердце, не давая покоя ни днем, ни ночью. Они дежурили под окнами, рисовали тонкую ножку в изящной туфельке, томный изгиб лебединой шеи и вздыхали, вздыхали, вздыхали. Вздыхали под окнами роскошных домов, прячась в тени фонаря, вздыхали сидя на скамеечке, когда красавица совершала променад. Посвящали ей тысячи стихов и красивых слов. А некоторые, особо отважные, даже присылали их ей.
Они ревниво следили за каждым кавалером, с которым она появлялась. И напивались вдрызг в тот день, когда родители выдавали ее замуж.
Но если вдруг судьба улыбалась им, и красавица отвечала взаимностью, то часовня Бесподобного Елауария объединяла влюбленные сердца.