Кружево - Ирэн Блейк

Ирэн Блейк

Кружево

Я не помню места, где родилась, помню только лицо матери и ручей вода, в котором была ледяной.

Помню деревянную прялку и белую пряжу, которую сосредоточенно ткала мать, на продажу нахмурив своё волевое лицо.

Помню, как жужжало колесо, как двигались её руки, мотая клубок.

Помню, как сама впервые взяла в руки прялку и первые трудовые мозоли, исколотые пальцы.

Помню первый вышитый цветок, на носовом платке это был голубой подснежник. Как корпела над ним, не единожды исколов пальцы.

Помню поцелуй матери, её нежную улыбку и гордость во взгляде, когда она пришла домой с рынка, выгодно распродав все, что принесла с собой.

Сколько лет мне тогда было?

Не помню, не помню, не помню. Ничего больше не помню кроме своего имени Эмбер. Наверное, так назвала меня моя мать из-за цвета глаз.

И снова просыпаюсь со слезами на глазах. Торопливо одеваюсь, расчёсываю волосы и умываюсь в серебристом тазу ледяной водой, который каждое утро дожидается моего пробуждения.

В узкой комнатушке с маленьким окошком стоит только кровать, прялка, сундук для вещей, на тяжёлой крышке которого лежат нехитрые вещи: гребень, округлое зеркальце, несколько лент и пояс для платья вот и всё.

Я одета в тёплое белое платье, волосы заплетены в косы, которые чтобы не мешали, уложены вокруг головы.

За окном вершины гор покрытые ледяной коркой снега. Тонкий серп месяца сверкает серебром. Черное небо сияет мириадами звёзд. До рассвета ещё далеко.

Я привычно встала так рано, потому что помогаю на кухне трудолюбивой Гертруде справиться с завтраком. Я люблю замешивать тесто и печь булки, слушая истории женщины из деревни.

В коридоре холодно и на стенах блестит лёд точно драгоценные камни. Шерстяное платье согревает, но всё равно пока иду, изо рта вырывается пар. Коридор длинный и множества дверей, комнатушек таких же, как мои покои заперты.

Такие же как и я ученицы Мистрис ещё видят сладкие сны. Хотя, едва ли кто из них ещё помнит о лете, о тепле.

Мы же постоянно проводим дни и ночи в царстве вечной зимы, где незаметно из памяти прошлая жизнь исчезает.

Мистрис лишь ругает, да изредка хвалит, когда довольна качеством нашей пряжи. Тогда она лучезарно улыбается, её ярко-голубые и такие же холодные, как зимнее небо глаза, сверкают.

Пребывая в хорошем расположении духа, она снисходит до общения с нами. Тогда мы узнаём ответы, и находится время для волшебства.

Мистрис оживляет ледяные фигуры застывшие навечно в бальном зале и в перерыве между занятиями они танцуют для нас, выполняя замысловатые и изящные па.

Скоро, говорит она, скоро на небосклоне взойдёт полярная звезда и тогда в замке будет бал. Старайтесь, усердней, с поощрением произносит Мистрис и подходит к каждой ученице. При этом, не упуская из виду ни единой ошибки, ни единой торчащей нитки, ни единого растянутого шва.

Мы не обсуждаем это, но все прекрасно знают, каким образом Мистрис намечает в свои любимицы.

Только самые усердные, самые старательные девушки могут попасть в её свиту. Каждый год проходит отбор, каждый год в один и тот же день назначается бал. На который все девушки не зависимо от возраста в тайне мечтают попасть.

Сегодня Гертруда хмурая, и усталая, поэтому и утренняя овсяная каша подгорела.

Я проверяю как там булочки с корицей и изюмом, а также помешиваю закипающее в чане какао.

Она рассказывает, что её дети заболели.

Гертруда всю ночь не отходила от их постелей, прикладывала ко лбу холодные компрессы.

Бедняжка, совсем измучилась. И не кому помочь бедной женщине кроме подслеповатой матери её покойного мужа.

Вот она и работает у Мистрис, лишние вопросы не задает. А со мной порой забывается и доверительно болтает.

Вот я из этих разговоров и узнаю, как живут другие люди за ледяной стеной. Да тайком вздыхаю.

За завтраком Мистрис объявляет нам задания на день.

Сегодня по графику намечен зачётный день и каждой ученице впервые будет дана в руки шерсть хрустальных ягнят, пасущихся в предгорье, там, где в снегу растут удивительные цветы, тающие в тепле. Шерсть ягнят переливается на свету всеми цветами радуги, точно чудное полярное сияние. Она ужасно холодная и чтобы не отморозить пальцы все ученицы в обязательном порядке надевают перчатки.

Завтрак Гертруде удалось спасти и никто из учениц не почувствовал в каше горечи от подгоревших овсяных зёрен.

Мистрис же всегда трапезничает в своих покоях. И по секрету от Гертруды, я знаю, что она предпочитает мороженное и вынутые из ледника фрукты.

Как и остальные ученицы, после завтрака я накидываю на плечи тёплую шаль, белоснежно-белую, как и моё платье.

Вместе мы спускаемся вниз по лестнице с прозрачными ступенями, сквозь которые зияет холодная пустота. Спускаться вниз, всегда чуток меня пугает.

Дальше мы идём по чёрно-белому точно шахматной доске полу и сворачиваем в арку, за которой следует узкий коридор с огромными витражными окнами со вставками из цветного стекла с узорами диковинных северных животных.

Когда в редкий погожий день сюда заглядывает солнце, то стекло будто бы оживает, сияя яркими красками от проходящих сквозь него солнечных лучей.

Длинный коридор ведёт в другое крыло северо-восточное. В нём проходят наши занятия. Здесь почти круглые сутки кипит работа.

Выпускницы академии усердно ткут белоснежное кружево, кроят и шьют бесподобные наряды для Мистрис.

В тёплых сапожках покрытый снегом пол и ледяные лестницы не страшны для наших чувствительных к холоду ножек.

Мы, не сговариваясь, кутаемся в шали и стараемся быстрее зайти в комнату для занятий. Судя по воодушевлению на лицах, девушкам не терпится приступить к работе.

Мы взяли перчатки в шкатулках, стоящих на высокой полке, рядом с всякими мелочами и иголками. Затем надели перчатки на руки, приготовившись к работе.

. Перчатки тонкие и почти прозрачные, они защищают от ледяной пряжи.

И вот уже все ученицы на своих местах. Быстро вертится веретено и ткётся пряжа. Никто из девушек не разговаривает, и я молчу, слежу за потрескивающим точно от электричества белоснежным клубком ниток, лежащих у меня на коленях.

За единственным окном в комнате вся та же бесконечная снежная белизна. Серое небо и белые пики гор, которые заостряются когда медленно, но неукротимо подступают сумерки.

Руки и ноги так давно привыкли к работе в быстром темпе, что я умудряюсь изредка бросать взгляды то за окошко, то на других девушек и их клубки лежащие на их коленях.

Пять клубков ниток были у меня готовы, как зазвенел колокольчик и с потоком холодного воздуха к нам зашла Мистрис, чтобы оценить работу каждой ученицы.

За окном почти стемнело, и наш урок был окончен.

После был простой, но вкусный ужин. В столовой звенел девичий смех, обсуждали завтрашний выходной. Я съела кусочек рыбного пирога и запила сладким чаем. Разговоры мгновенно смолкли, когда в столовую зашла, шурша своим серебристым платьем Мистрис.

Завтра я уезжаю в Графство. Джессика Милдред и Эмбер зайдите ко мне, когда закончите ужинать, объявила она свои распоряжения и так же покинула столовую, как и вошла с высокоподнятой головой и идеальной осанкой

Услышав своё имя в объявленном списке, я удивилась.

Никогда не думала, что Мистрис выделит меня среди прочих. Тем более что Джессику и Милдред она хвалила не раз.

Мне же изредка доставались её скупые улыбки, хотя другие девушки уверяли в обратном, мол, такая у Мистрис избирательная тактика.

Мистрис всегда принимала в зале, где проходили балы. С серебристыми распущенными волосами, с нежной прозрачной кожей и яркими голубыми глазами в которых навечно застыла холодная голубизна зимних небес, она казалась пределом совершенства.