Как он рыдал на похоронах! «Голубушка моя верная! женушка моя родная!..»
И щемило у Алексеевны сердце от этих детских воспоминаний.
Всегда молчала мать и поддакивала, вздыхала и поминала их, крестясь и шепча молитвы за упокой их добрых душ.
Но в ту ночь как нашло что-то на нее. Прощается, что ли, думала потом Алексеевна. Исповедуется? Решила все тайны открыть? И тоскливо ей делалось от таких мыслей
Любовь, любовь как голубки жили А все-таки изменял свекор свекрови! дедушка твой!
Да ты что?! Не верю! Мама, не выдумывай напраслины, это грех
Взрослая ты теперь, можно и рассказать. Бабушка твоя сама мне все поведала.
Как это? Когда? Перед смертью?
Нет когда с сыном ее я поругалась и разводиться хотела, с отцом твоим
Ну, расскажи. Если тебе это нужно.
А тебе не нужно?
Не знаю я как любила их обоих, так и буду любить вечно. Да и не верю я.
Мать повздыхала, но уж, видно, зацепила дочка ее своим неверием, и она продолжила.
Было дело после войны уже. Поехали старики из деревни своей в столицу, проведать детей старшего сына, с войны который не пришел. Мать их умерла, растила их бабушка, сватья то есть старикам. Моложавая, да и им-то всего под пятьдесят тогда. А сватья красавица была бабушка твоя говорила, что такой красоты не видела.
Так бабушка у нас сама красавица! Неужто лучше нее?
Лучше не лучше, а городская, столичная, модная, накрашиваться умела, фигура складная. Бабушка-то худенькая была.
И что дальше? К чему это все?
А к тому! Одинокая она была, овдовела давно. Вот на деда нашего глаз и положила, даром что сват.
И что? Знаю я про эту поездку, одну ночь они в Москве ночевали всего! У внуков!
Вот эта ночь-то и была памятная, роковая.
Алексеевна слушала с замиранием сердца. Словно ее взяли за руку и силой тащили в запретную волнующую тайну. Сама она была натура страстная и влюбчивая, и предчувствовала тут страсти небывалые и много выдумки! Образы высокой худенькой бабушки и статного круглолицего деда ожили перед глазами.
Дедушка-то очень хорош был собой, на него и в старости заглядывались. Видно, бес попутал, продолжила мать, словно вглядываясь в полумрак своей уходящей жизни и промелькнувшей мигом молодости.
Уложила гостей сватья в одной комнате, внуков в другой, а сама в третьей осталась. Спокойной ночи сватам пожелала, после угощения с вином. И вышла, глянув на них печально и завистливо. Среди ночи услышала бабушка сквозь сон тихий шепот. Глаза приоткрыла: стоит рядом с дедом сватья и за руку его тянет с постели. И увела из комнаты. Не поймет бабушка, что случилось. А в квартире тихо. Внуки молчат, спят. Ни звука. Время идет
И вдруг встала бабушка, свекровь моя, тихонько и пошла босиком в коридор. Все слышала, что там у сватьи за закрытой дверью было, все поняла. Постояла на холодном полу, но дверь не толкнула, вернулась в свою кровать и легла, лежит и плачет тихонько, без всхлипов. Семерых детей ему родила В семнадцать лет женился мол, спасу от любви нет любил а она-то как его любила!
Вернулся муж и лег рядом молча. Но понял, что бабушка не спит. Спрашивает:
Что не спишь?
Да сон плохой приснился
Какой?
Тебя я потеряла в лесу заблудилась и выход не найду.
Помолчал дед. И вдруг согнулся, схватил горячей рукой под одеялом ее ступню. А ножка-то ледяная Все он сразу понял. Уехали наутро, и больше не ездил он к сватье. Внуки подросли сами приезжали проведать. Вот так-то, а ты думала, не изменял
И еще было Показывали бабушке, потом уже, ребенка в деревне, баба одна вдова неизвестно от кого принесла. А ребенок-то, говорят, вылитый твой Иван Бабушка день выбрала, пошла на другой конец деревни, увидела этого мальчишку вблизи вылитый Ничего деду не сказала, и он ей тоже никогда не говорил о сыне нагулянном. И никто не знает этого, кроме меня. Обе мы с ней плакали тогда, и об отце твоем тоже
Молчала Алексеевна. Потрясение великое испытала. Могла бы мама унести тайну с собой открыла. И хорошо, что рассказала. Любовь-то никуда не делась. Понимание пришло Что жизнь штука сложная. Все не объяснишь в ней, не разложишь по полкам: плохое, хорошее верность, неверность Вместе они, рядом лежат, и для внуков навеки святы.
Экзамен
Нет, не могу. Нельзя быть такой безответственной Хотя проблема в другом Что у вас с речью? Что у вас с памятью? и холодный взгляд голубых глаз Веры Павловны вонзился прямо в зрачки экзаменуемой, которые от ужаса расширились. Ступайте. Только неуд. Пересдача в феврале.
Первокурсница молча встала, отворачивая в сторону лицо, на котором задрожали и запрыгали губы, подавила рыдание и, забрав со стола зачетку, вышла в коридор. Она сдавала экзамен последняя из группы, пропуская и пропуская вперед смелых, перед обшарпанной белой дверью аудитории судорожно листая свою тетрадку конспектов. Поэтому, когда все кончилось, в коридоре никого уже не было. На ее счастье. Зареванная, она еще постояла в раздевалке, потом вышла на улицу и побрела к трамвайной остановке, чтобы поехать в общежитие.
«Манифест Коммунистической партии» работа Карла Маркса и Фридриха Энгельса, в которой авторы декларируют и обосновывают цели написана в 1848 году в чем принципы основные тезисы
В голове у девушки по-прежнему крутились обрывки фраз, которые она не могла произнести перед доцентом Фроловой. Почему, почему она так боялась эту сорокалетнюю Веру Павловну? Как кролик удава! Почему цепенела под ее взглядом и ни на одном семинаре не заговорила членораздельно? Она, отличница средней школы, выпускница с почетной грамотой, любимица пожилой учительницы литературы? всегда просившей ее прочесть перед всем классом свое сочинение образец правильной речи и правильной мысли
Горькие это были слезы, жгучие, стыдные. Слезы полного отчаяния. Позор, провал перед одноклассниками, которые на днях соберутся на первый вечер встречи Убийственная новость для мамы: дочка осталась без стипендии, на что ее кормить в чужом городе? А какая радостная новость для всех троечников, не поступивших в вузы: завалила! отличница липовая! Она ведь не сдаст и с третьей попытки, и с десятой. Ну не может она, не умеет говорить такие фразы, такие слова: оппортунисты, ревизионизм ужас!!!
Подошел ее трамвай, полупустой к вечеру. В скрипучем, дребезжащем трамвае невыносимо разболелась голова. В ней промелькнула отчаянная мысль: зачем жить? как жить? броситься на рельсы и дело с концом все будут жалеть ее и простят ей этот злополучный неуд, первый в жизни
Люда не пошла на вечер встречи одноклассников. Неделю она провалялась на диване, вся в слезах и соплях, с конспектами и порыжевшим от старости учебником истории КПСС. Ко дню пересдачи она выучила абзац первой страницы. Остальное прошелестело в ее голове, не оставив следа.
В назначенный день Люда пришла на пересдачу. Таких было только двое: она и Пашка из другой группы первокурсников. Который без интереса посмотрел на бледную напарницу у него уже было несколько подружек, факультет-то девчоночий. И Пашка не волновался. Он вошел и через три минуты вышел, подмигнув Людмиле. Значит, сдал. Люда тащила билет. Поднесла его к носу и поняла, что не видит слов. Не видит вопросов. Внутри словно что-то замкнуло. Она молчала. Вера Павловна вздохнула и устало спросила:
Ты комсомолкой была? Как же тебя приняли?
И молча протянула ей зачетку с отметкой «удовл.»
Люда прошептала: спасибо. И на ватных ногах вышла в коридор. Ей было невыносимо стыдно. Она была недостойна комсомола. И главное, она абсолютная дурочка, беспросветно тупая. Как жить?
«Удовл.» не радовал, пережитые позор и унижение не позволяли торопиться в общежитие, на глаза соседок по комнате. И Люда, доехав до центра города, пошла на набережную. Там, она знала, можно побыть в одиночестве и поплакать вдали от чужих глаз и ушей. Она выбрала скамеечку в конце набережной, где было безлюдно, присела на нее и, обхватив голову руками, тихонько заплакала. Она плакала, сморкалась в свой розовый с цветочками платок и чувствовала свое полное одиночество и никчемность. Мысль, что она, семнадцатилетняя, чуть не кинулась под трамвай, леденила ее сердце. Неужели когда-нибудь пройдет эта «История КПСС»? Говорят, на следующем курсе ее уже не будет