*
Ну ты брехать горазд, Стёпа! В полет хулигана отправил? Так только в голливудских фильмах бьют, подает голос с толчка Гармонин.
Как в голове запечатлелось, так и рассказываю. Вспоминай, Палыч, что в судебной психологии говорится об особенностях запоминания и запамятования событий в условиях угрозы жизни и здоровью. И вообще, какай там скорее!
Не тяни, Стёпа, где сон? подгоняет Уточкин.
Рассказываю. Во сне той ночью, после сдачи зачетов и драки, где-то под утро Вася Котов подъехал ко мне на сером в яблоках скакуне, отсалютовал парадным клинком и объявил мне трое суток ареста «за избиение гражданского лица, повлекшее его смерть». А я с перепугу полказармы разбудил воплем: «Не надо под арест, в отпуск хочу!»
Сон полезный, заключает Уточкин, проверку версий убийства Парнеева по неосторожности и при превышении пределов необходимой обороны в план включить не забудь!
Ну да! Он, наверное, на часового напал, а тот в пределах необходимой обороны продырявил его очередью из автомата. А потом превысил пределы и раскроил смертельно раненному череп в трех местах, чтобы тот не мешал его в сугробе прятать. Верно я понял, Владислав Андреевич? выходя из сортира, комментирует Гармонин.
Не умничай, Толстый! Мало ли какие еще абсурдные или чудные обстоятельства выяснятся, пресекает пререкания Уточкин.
Умытые и побритые, минуем перекресток гарнизонных дорог и всей конторой останавливаемся, не доходя шагов двадцать до поворота к столовой, так как со стороны штаба дивизии тоже появляется группа военных.
Они, в отличие от местных жителей, одеты не в лётное и техническое, а в повседневное обмундирование.
По двойным широким голубым кантам на брюках угадывается командарм, а по фуражке с красным околышем прокурор армии.
Шеф что-то говорит командарму, отделяется от его свиты, которая останавливается у входа в столовую, и направляется к нам.
Утро доброе, мужики! Выспались? Владислав Андреевич! Условия у вас нормальные? С программой на сегодня определились? не дожидаясь ответных приветствий, спрашивает Шеф.
Определились! Тут у Гармонина есть что сказать по поводу трупа.
Так-так! Толс тьфу, Гармонин! Доложи, пока эти, кивает на стоявших с Командующим авиаторов, не подслушивают. Так от чего он помер-то?
От несовместимых с жизнью двух сквозных огнестрельных ранений грудной клетки и открытых ступенчатых, оскольчатых переломов костей теменно-затылочной области черепа справа.
Тс-с! Шеф подносит палец ко рту и вновь кивает в сторону свиты командарма. Не дай бог раньше времени эти услышат. Никому ни слова о характере ранений. Даже Командующему! И как можно дольше!
Так ведь им для захоронения трупа справку о смерти со дня на день выдадут. Вот все и узнают!
Вот и позаботься, Гармонин, чтобы эксперты эту справку как можно дольше не выдавали. Ну, хотя бы дня три, а то и пять. А остальным, если вас спрашивать будут, объясняйте, что не закончили исследование, оттаивает труп, что это не кусок говядины, а промерзший за зиму мужчина в пять пудов.
С экспертами врач здешней базы дружит. Он в заочной ординатуре военно-медицинской академии на судмедэксперта учится. Ему эксперты всё скажут, продолжает перечить Гармонин.
Вот! Этому ученому ты все в первую очередь и объясни! Расписку о неразглашении данных предварительного следствия у него отбери. Если хочет дальше учиться, то должен молчать, как покойный Парнеев. А пока Слышали? Всех касается! На вопросы командиров, знакомых баб, местных жителей и прочей общественности о причинах смерти Парнеева отвечать, что они и сами всё видели, когда труп нашли. Что зарезали голубчика да голову аж до крови разбили. А подробности эксперты позже точнее скажут. Всё! Завтракать идем.
За столом командира дивизии, куда мы во главе с Шефом приглашены, завтрак проходит неторопливо.
Кто знает, что такое завтрак в летной столовой? Авиаторы, конечно, знают. Но что такое завтрак командира, принимающего вышестоящее командование, знают даже не все авиаторы.
Мне такие командирские столы видеть доводилось. И сидеть за ними тоже. Поэтому, не шибко засматриваясь на сыры, колбасы, окорока и буженину, яйца, фаршированные рыбой и рыбу, фаршированную чем-то еще, соленые грибки, черемшу, папоротник, и т. д. и т. п., от чего отвыкли в карточно-дефицитном Арканске коллеги, пододвигаю к себе скромную тихоокеанскую селедочку с лучком под постным маслицем. Среди серебристо-розовых кусочков переливаются красно-белым перламутром и чем-то желто-стеклянным ее же, селедочкины, молоки и икра.
Из предложенных пяти или шести вторых блюд прошу принести двойную порцию жареной рыбы без гарнира. Мозги перед напряженной работой настойчиво требуют фосфора. От третьего блюда отказываюсь. Не хочется расстраиваться вдруг, как в курсантские времена, подадут чай с запахом сухофруктов, имеющих обыкновение застревать в носиках военных чайников после подачи в них компота на вчерашний обед. Душу греют лежащие в портфеле кипятильник, граненый стакан и пачка натурального молотого кофе.
Завтрак приятен, но почему-то все же завершается.
Первыми, пожелав остающимся приятного аппетита и по-свойски нежно поблагодарив официанток, из-за стола отпрашиваются офицеры штаба дивизии.
Комдив остается с Командующим и сопровождающими его членами комиссии.
Следом, соблюдая тот же ритуал, поднимаются офицеры штаба армии, прибывшие с командармом. Их тоже милостиво отпускают.
По кивку Уточкина мы тоже начинаем заканчивать, дабы оставить Шефа в интимном уединении с авиационным руководством. Но Агафонов, явно вопреки ожиданиям комдива и командарма, нас просит остаться. Что-то сложилось в его руководящей голове, пока он сидел, не прикасаясь к закускам, и на сладкий чай налегал после вчерашнего, наверное.
Напряженное молчание застревает где-то между прокурором и командармом. Чего-то ждут друг от друга.
Не выдержав затянувшейся тишины, просит разрешения выйти из-за стола комдив. Командующий его не отпускает.
Видимо, информацию о результатах вскрытия трупа ждет командарм, а прокурор ждет, когда же уйдет свита командарма и комдива.
Дождавшись, Шеф нарушает свое давешнее указание.
Серьезным до дурашливости тоном говорит:
Товарищ Командующий! Дайте слово коммуниста и офицера, что из всего, о чем узнаете, ничего не скажете ни жене, ни любовнице, ни собственным заместителям, а особенно политработникам, пока вон тот (указывает на меня) в очках старший лейтенант не разрешит. Он у нас уголовное дело примет к производству.
Командующий хмурится, потом видит, как увлеченно, не отрывая взгляда от тарелки, я разбираю двумя вилками жареного хека, и добродушно ухмыляется.
Даю слово!
Так вот, товарищ Командующий, нам уже известно, что младший сержант Парнеев Григорий Григорьевич убит двумя выстрелами из автомата в грудь навылет.
Командующий осматривается выпученными глазами по сторонам и дает волю эмоциям.
Кроме наших, Шефа и комдива рядом никого. Только официантки гремят посудой в противоположном углу столовой.
Командующий не плюется и почти не матерится, хотя, как генерал-полковник авиации, все это делать умеет. Он орет громким шепотом:
Да здесь! Здесь, б
***
***
Выдохнув раздражение, государственный человек берет в нем верх, говорит уже не шепотом, но еще тише.
Раз я обещал, то, конечно, никому ничего не скажу. Однако и вы уж расстарайтесь, ребята! Найдите убийцу! Вот и комдив вам скажет, что как труп обнаружили, так даже в городке, где семьи офицеров и прапорщиков живут, дворы и улицы обезлюдели. Страшно здесь на самом деле. Красноармеец Сухов говорил, что Восток дело тонкое, а уж Дальний и подавно. Знаете, какой контингент здесь веками оседал? Люди, насквозь отмороженные! Злые как собаки! Что зэки, откинувшиеся с дальневосточных зон, что старатели с якутских и магаданских территорий, что наши отставные военные. Никто ничего не боится. Им нигде уже хуже не будет.