Для нашего милого Христодула смерть лошадей стала настоящим горем, но он ни единым словом не осудил их убийц. «Что вы хотите? заявил он с беспримерным добродушием, они такие, какие есть.» С мнением нашего хозяина согласны почти все греки. И ведь нельзя сказать, что бандиты щадят своих соотечественников и показательно суровы только по отношению к иностранцам. Просто грек, ограбленный своими братьями, с самоотречением полагает, что его деньги так или иначе остаются в семье. К бандитским ограблениям местное население относится точно так же, как женщина из простонародья относится к побоям своего мужа: как правило, она искренне восхищается им и всем рассказывает, как здорово он ее бьет. Вот и греческие моралисты жалуются на бесчинства, творящиеся в сельской местности, точно так же как любящий отец осуждает проделки своего сына. Вслух он его ругает, а потихоньку жалеет. Тот же самый отец был бы страшно недоволен, если бы его сын стал похож на сына соседа, о котором нельзя сказать ничего плохого.
К сказанному следует добавить, что в те дни, когда я сошел на греческий берег, самым выдающимся героем Афин считался человек, ставший истинным бедствием для всей Аттики14. В гостиных и в кафе, в парикмахерских, служивших местом встреч простого народа, и в аптеках, где собирались местные буржуа, на грязных улочках местного базара и на пыльных перекрестках центра города, в театрах, на воскресных концертах и на дорогах Патисии люди говорили только и исключительно о великом Хаджи-Ставросе, а если клялись, то только именем Хаджи-Ставроса. Неуязвимый Хаджи-Ставрос, наводящий страх на жандармов Хаджи-Ставрос, великий Король гор Хаджи-Ставрос! Казалось, еще немного (Господи, прости!) и люди начнут молиться на Хаджи-Ставроса.
В одно из воскресений, когда у нас обедал Джон Харрис (это было вскоре после приключившейся с ним истории), я попросил нашего доброго Христодула что-нибудь рассказать о Хаджи-Ставросе, с которым он часто встречался в годы войны за независимость, когда тема разбойничьих нападений была не столь популярна, как в наши дни.
Христодул осушил стакан санторинского вина, разгладил усы и начал длинный рассказ, сопровождая его тяжелыми вздохами. Он поведал нам, что Ставрос был сыном священника греческой церкви, служившего на острове Тино. Никто не знает, в каком именно году он родился: в прежние времена греки не знали своего возраста, поскольку записи актов гражданского состояния есть не что иное, как порождение нынешней эпохи всеобщего упадка. Отец собирался направить сына в лоно церкви, и поэтому научил его читать. В двадцать лет Ставрос совершил паломничество в Иерусалим, после чего добавил к своему имени титул Хаджи, что значит паломник. Когда Хаджи-Ставрос возвращался из Иерусалима в родную страну, его захватили пираты, но он сумел с ними договориться и из пленника превратился в матроса. С этого момента он непрерывно воевал с турецкими кораблями и вообще с любыми судами, на борту которых не было пушек. После нескольких лет службы он решил, что уже достаточно потрудился на своего хозяина и ему пора позаботиться о себе самом. А поскольку у Ставроса не было своего корабля и не было денег на его покупку, ему пришлось заняться тем же пиратством, но только на суше. Восстание греков против турецкого господства дало ему возможность половить рыбку в мутной воде. Он так и не понял, был ли он бандитом или повстанцем, и кем командовал ворами или партизанами. Ненависть к туркам не ослепляла Хаджи-Ставроса до такой степени, чтобы у него пропадало желание разграбить по пути греческое село. Он был рад любым деньгам, откуда бы они ни поступали от друзей или от врагов, путем простой кражи или в результате славной экспроприации. Благодаря столь мудрой непредвзятости он сумел быстро сколотить состояние. Пастухи охотно вставали под его знамена, быстро смекнув, что под началом Хаджи-Ставроса можно неплохо заработать. Вскоре его репутация возвысилась настолько, что он сумел сколотить целую армию. Лидеры мировых держав, поддерживавших греческую войну за независимость, были осведомлены о его подвигах, но ничего не знали об их финансовой стороне. В те времена для всего мира Хаджи-Ставрос стал символом прекрасной и благородной борьбы. Лорд Байрон посвятил ему оду, парижские поэты и ораторы сравнивали его с Эпаминондом и даже с Аристидом15. В Сен-Жерменском предместье для него вышивали знамена. Со всех сторон сыпались предложения об оказании финансовой помощи. Он получал деньги от Франции, Англии и России. Я не стал бы клясться, что он никогда не получал денег от Турции, все-таки он был настоящий паликар. В конце войны случилось так, что Хаджи-Ставрос вместе несколькими руководителями повстанцев оказался в афинском Акрополе, осажденном турками. Свое спальное место он разместил в акропольских Пропилеях16, а по бокам у него разместились греческие вожди, Маргаритис и Лигандас, каждый из которых хранил свои сбережения под подушкой. А когда наступила прекрасная летняя ночь, внезапно рухнула крыша, да так ловко, что раздавила всех, кто находился внутри, кроме Хаджи-Ставроса, который в этот момент вышел на свежий воздух покурить. Он унаследовал богатства своих товарищей по оружию, и все подумали, что он выиграл их в карты. Но тут на голову счастливца свалилась беда, прервавшая его триумфальное шествие: в стране наступил мир. Хаджи-Ставрос поселился со своими деньгами в деревне и стал внимательно следить за развернувшимся в стране удивительным действом. Великие державы, подарившие Греции свободу, сделали попытку учредить в стране королевство. До мохнатых ушей старого паликара теперь долетали весьма неблагозвучные слова: все только и говорили, что о правительстве, армии, общественном порядке. Он чуть не умер от смеха, услышав, что должен представить отчет о своих богатствах в местную префектуру, но резко посерьезнел, когда к нему явился представитель налогового органа и потребовал уплатить годовой налог. Он вышвырнул сборщика налогов за дверь, предварительно облегчив его карманы, полные собранных денег. В результате против него ополчилось правосудие, и он был вынужден уйти в горы. Это было к лучшему, потому что в своем доме он страшно скучал. В какой-то мере он признавал необходимость крыши над головой, но лишь при том условии, что спать он будет не под крышей, а на ней самой.
Его бывшие товарищи по оружию разбрелись по всему королевству. Государство наделило их участками земли, и они, недовольно брюзжа, обрабатывали свои наделы, с отвращением вкушая политый потом хлеб. Но когда отставные бандиты узнали, что их предводитель не в ладах с законом, они продали свои наделы и поспешили встать под его знамена. Что же касается Хаджи-Ставроса, то он, будучи ловким администратором, не стал продавать свои земли, а сдал их в аренду.
Мир и праздность довели бывшего пирата до болезни, но горный воздух его омолодил, да так быстро, что в 1840 году он замыслил жениться. К тому времени он уже разменял шестой десяток, но людям подобного склада старость, как известно, не к лицу. Даже смерть два раза подумает, прежде чем решит к ним наведаться. Он женился на богатой наследнице одного из самых знатных семейств Лаконики, в результате чего между ним и виднейшими деятелями королевства установились весьма дружеские отношения. Жена подарила ему дочь, но из-за того, что она повсюду следовала за своим мужем, несчастная внезапно заболела горячкой и умерла. Он сам воспитал своего ребенка, к которому относился с материнской нежностью. Разбойники приходили посмотреть, как девочка прыгает у него на коленях, и, смеясь, говорили: «Только молока тебе не хватает.»