Ой, горе ты моё луковое
Научила дева Тугодума правильно себя вести; в доме и везде кругом убралась. Чисто и свежо теперь в его логове.
Никакой ты не людоед! Пожурила как-то Сильбина Тугодума. Кости обгладывают волки, а тебе и на руку, что люди слагают легенды о людоеде в лесу. А на самом деле ты и мухи не обидишь, глупыш, и в могилках твоих пусто.
Так прожила она с циклопом целых полгода; жила и горя не знала. Вела хозяйство, а Тугодум и пальцем её не трогал. Великан таскал коромыслом воду в вёдрах, тащил борону на поле; девушка мастерила, вышивала, вязала, собирала в лесу грибы, ягоды, орехи. Так и жили, тем и питались, покуда не нагрянули в лес нежданные гости, разбойники с большой дороги, которым море по колено и царский указ не ходить в лес пустое место. Убили они Тугодума, и жилище его сожгли.
Не успела, опоздала! Вскрикнула, почуяв неладное, Сильбина и ринулась в разваленный, уже потухший домище-пепелище, роняя на землю корзинку с зеленью: увы, мёртв был великан, валяясь с простреленной стрелою грудью.
Что ж вы делаете, люди?! Как же так Плакала сиротка, завидев удаляющиеся силуэты. Это ж самосуд! Тугодум не людоед
И схватилась за сердце, и повалилась оземь.
«Какая же я несчастливая и невезучая! Почему меня покидают все те, к кому я привязываюсь?», царапала ногтями землю Меченая.
И пошла к бурному потоку ледяному, дабы утопиться, покончив раз и навсегда, и увидела отраженье своё в воде.
Уродина! Уродина! Уродина! Драла она седые космы и била ладонью по шраму. От тебя шарахается всё живое
Наревевшись вдоволь, Сильбина понуро, уныло, беспристрастно, отстранённо зашагала прочь от пепелища, некогда являвшегося ей жилищем, не раз тоскливо оборачиваясь.
И надо ж было такому случиться спустя некоторое время, уже поздним вечером дорогу деве перегородил какой-то слащавый на вид мужчина лет тридцати пяти от роду, с ярко-алыми губами, заострёнными ушами и мощной шеей, хитрыми глазёнками и мощными скулами; черноволосый, жгучий, обаятельный брюнет. Такие однозначно альфонсы, ловеласы и невесть что ещё; Сильбине этот тип сразу не понравился.
Сиротка всё же попыталась прошмыгнуть мимо симпатичного нахала, но не тут-то было: тот, недолго думая, схватил её за руку.
Далёко ль путь держишь, о красавица? Овеял, очаровал тот муж своими сладкими речами. И его вовсе не смутил внешний вид Сильбины, её изуродованная физиономия, ведь сорвал наглец с сиротки капюшон.
Сбил с ног и повалил он деву прямо на тропе, хоть та отчаянно сопротивлялась. И видели сие и лесник, и дровосек, и грибник и хлебопашец, проходящие мимо, возвращавшиеся этой тропой в свои дома, но и пальцем не пошевелили, чтобы вызволить несчастную.
Не та ли это золушка, что свела в могилу Уго? Задал вопрос один.
Не та ли это девица, что подстелила людоеду? Задал вопрос другой.
Не та ли это сирота, что испекла принцессе яблочный пирог отменного и запаха, и вкуса? Спросил тут третий.
Не та ли это выпь, что всех в своё болото окунает, ведь несёт одни несчастья? Прозвучал следом четвёртый.
И не сделали ничего, и вот: пыль от них уже вдали.
Отчаянно, но, всё ещё успешно отбиваясь, Сильбина получила кулаком в лицо, и вот, левую щеку не отличить теперь от правой. А злопыхатель всё не унимался. И ведь надкусил уже сочную, спелую шейку своими клыками, впившись накрепко и страстно, как вдруг почувствовал почти равную себе. Отпрянул он в глубоком разочаровании.
Отчего ж умолчала, что в роду твоём имелись красные ведьмочки? Раздосадовано протянул вампир (а ведь это был именно он), помогая деве встать.
Клянусь, я не знала. Отряхиваясь после упорной борьбы, ответила ничего не понимающая Сильбина.
Глянул мучитель на неё как-то очень странно. И вот: страшно обиделся вампир; весь как-то сразу осунулся. Он посчитал, что его самым наглым образом обманули и предали. И заторопился вампир в отхожее место, и ныне оно ему самая вотчина.