Буторин достал портсигар, раскрыл его, предлагая собеседнику взять папиросу. Тот глянул на простенький дюралевый довоенного выпуска портсигар, на папиросы, потом посмотрел майору в глаза. Папиросу взял аккуратно двумя пальцами, но как-то без охоты. Но тут же пояснил, дунув в гильзу папиросы, замяв зубами ее конец:
Благодарствую, конечно. Гостям всегда рады, коли с добром. А табачок ваш для наших мест непривычный.
Ну, и я не всегда папироской балуюсь, пожал плечами Буторин. Приходится и мне махорку курить А что, бывает, приходят и не с добром? Мир ведь теперь на белорусской земле, выбили мы вражину далеко на запад. Не вернутся, это уж точно. Гоним взашей!
Ты, майор, я смотрю по эмблемам на погонах, офицер пехотный, затянувшись несколько раз, проговорил мужчина. Да только вопросы задаешь не такие. Да и частей тут воинских не видно. Не на постой же сватать к нам свою часть пришел. Негде тут стоять полторы хаты и два сарая. Да бабы с детишками голодные. И моя пара рук на все про все. Так-то вот. Ты ежели с чем пришел, так говори прямо, не наводи тень на плетень. Я калач тертый, партизанил в этих краях.
Да знаю я, Андрей Богданович, спокойно сказал Буторин. Все про тебя знаю. И что партизанил, что ранение имеешь, медаль. Что до войны председателем колхоза был, да и теперь вот вернулся к порушенному хозяйству, восстанавливаешь его, руки не опустил. Ответственность на тебе перед людьми, перед Родиной. Привык ты отвечать и себя не жалеть. Все знаю про тебя, Андрей Богданович Яблык, потому и пришел к тебе за советом.
Буторин полез в карман, вытащил красное удостоверение Смерша и, прикрывая его рукой, показал мужчине. Тот глянул, кивнул и, попыхивая папироской, стал смотреть на баб. Разговор не сразу начал клеиться, непростая судьба была у партизана. Говорить о войне те, кто прошел ее горнило, не любят. В армию Яблыка в 41-м не взяли из-за плоскостопия, в эвакуацию колхоз не успел. По приказу партийной власти жгли хлеба, забивали скот, чтобы не достался врагу. Многие покинули свои дома, подались на восток. Да успел ли кто далеко уйти, теперь и не скажешь. Сколько косточек по полям, лесам и дорогам лежат. И солдатских, и мирных граждан. Только Андрей Богданович на восток не ушел, а ушел в леса с другими мужиками. Там сошелся и с красноармейцами, что оказались в окружении, и с отрядами, которые специально оставляли в лесах государственно-партийные органы.
В тяжелых боях побывал партизан Яблык. Друзей, товарищей боевых терял, жену похоронил. А уж сколько горя людского повидал такого никому не пожелаешь. Залил враг землю белорусскую кровушкой, по самое горло залил. И бил врага бывший председатель колхоза со всей своей ненавистью и накопившейся злостью. И людей всяких повидал Андрей Богданович. От героев, которым славу петь во всех поколениях, до тех, презрение к которым останется в памяти народной. Разговор постепенно вошел в нужное русло. И про гестапо рассказал Яблык, про полицаев, предателей, которых засылали в отряды каратели, про немецких агентов, про тех, кто добровольно пошел служить к врагу за кусок хлеба, кто продался за «тридцать сребреников».
Я тебе так скажу, Виктор Алексеевич, заявил партизан, снова закуривая, но теперь свой табачок из расшитого кисета. Не все так просто было. Не было такого, что вот тебе враг, а вот тебе друг. Были и такие, что просто прятались, за шкуру свою тряслись. Были и такие, что видимость создавали, что они подпольщики, партизаны, а на самом деле пшик один. Были и враги, выдававшие себя за подпольщиков, тех специально в гестапо готовили, подбирали. Поди разберись сразу, кто есть кто. Кровью платили за это. Умело гестапо работать, умели они всю мразь собирать в кучу и против нас направлять.
А что про начальника гестапо Альбрехта скажешь?
Да что про него сказать, нахмурился мужчина. Нацист из нацистов. Люто ненавидел всех славян. Но умен был, это я подтверждаю. Мастер своего дела. Умел находить подход к гадам всяким, кто готов Родину продать. Несколько партизанских отрядов этот гестаповец погубил. Очень умело засылал в отряды своих осведомителей-диверсантов. А потом отряд накрывали или бомбами в лесу, или каратели на переходе отряда устраивали засаду.
Хитер, значит, был? А скажи, Андрей Богданович, что он за человек был в быту. Может, рассказывали что про этого штурмбаннфюрера?
Рассказывали, кивнул партизан. На него же охоту устраивали. Каждый отряд прикидывал, как угробить этого гада. Подходы к нему присматривали, изучали его жизнь, как у него день построен. Аккуратист был, холеный такой весь. Воротничок всегда белоснежный, манжеты тоже. Пылинку увидит, так его денщик Отто с щеткой бежит уже. Не гестаповец, а просто барин. У него и жена, говорят, такая же. Зачем он ее выписал сюда, не знаю, но она с детьми приехала. Наверное, рассчитывали, что они навсегда на наших землях обоснуются. Тоже вся из себя дамочка была важная. Говорят, ее даже жены немецких офицеров в гарнизоне побаивались и слушались как генерала в юбке.
Майор Морозов был мужчиной невысоким, внешность имел неброскую. Шелестов после первых тридцати минут знакомства с майором подумал, что сейчас они расстанутся, а через неделю Максим Андреевич не сумеет составить словесный портрет этого человека. И голос у него самый обыкновенный, и никаких особенных словечек и шуток-прибауток в его лексиконе не было. А ведь так и надо, усмехнулся Шелестов, незапоминающийся, неприметный, не бросающийся в глаза. Таким должен быть оперативник, контрразведчик.
Сейчас здесь пусто, обведя взглядом помещение, сказал Морозов. Мы вывезли все после того, как осмотрели строение, простучали полы, стены. Тайников не нашли.
Как долго здесь размещалось отделение гестапо? спросил Шелестов, обходя большую комнату, заглядывая в небольшое смежное помещение.
Больше года, как показали свидетели. У них была своя тюрьма в подвале, но вход со стороны двора. Мы можем потом осмотреть и подвал.
Нас интересуют документы, Тимофей Иванович, напомнил Шелестов. Архив вывезен, но по дороге пропал Так вы сообщали в Москву?
Не совсем так, возразил майор. В Москву сообщали из Управления контрразведки Смерш-армии. Я не знаю, каков был текст сообщения, но в принципе вы верно определили положение именно таким. По некоторым агентурным сведениям, часть архива действительно пропала во время нашего наступления. Дороги бомбила наша авиация, бомбила, надо сказать, страшно. Я видел остатки немецких колонн.
Вам удалось установить личности русских пособников, кто мог быть свидетелем эвакуации отделения гестапо?
Да, мы этим делом плотно занимаемся, товарищ подполковник. Этими людьми могли быть кто-то из полицаев, которых привлекали к карательным операциям, кто-то из агентов гестапо, кто работал среди местного населения и периодически информировал свое руководство здесь в отделении гестапо.
Хорошо, держите меня в курсе. О любой, пусть самой незначительной информации сразу докладывайте мне. А сейчас, Тимофей Иванович, я хочу вас расспросить вот о чем. Шелестов прошелся по комнате и уселся на стул возле стола. Скажите, что представляет собой этот штурмбаннфюрер Николас Альбрехт. Вы получили какое-то представление о его личности? Да вы садитесь, садитесь!
Морозов кивнул, взял второй стул, проверил его на прочность и уселся напротив Шелестова. Он снял фуражку, пригладил волосы и положил фуражку на стол. Максим Андреевич с интересом наблюдал за майором, понимая, что тот совершает все эти движения для того, чтобы собраться с мыслями и точно ответить на вопрос.