Кроме дел и протоколов Коган вместе с Зотовым допросил шестерых фашистских пособников, содержащихся в помещении бывшей немецкой гауптвахты. Четверо оказались просто жадными и недалекими людьми. Им все равно, кого бить, у кого отнимать. Им важно было, что сейчас и здесь они могут жрать и пить вволю и у них есть сильный хозяин. То, что хозяина прогнали, а пособников призвали к ответу за глумление над своим же народом, за предательство, было для них шоком. А вот двое других, служивших в гестапо подручными, те люто ненавидели советскую власть. И теперь, когда эта власть стала спрашивать с них за преступления против Родины, подонки начали выкручиваться, всячески выгораживать себя и топить на допросах своих бывших дружков и хозяев.
У Бориса Воласика, грузного мужчины сорока семи лет, бегали глаза, он стискивал руки на коленях и старался выгородить себя. Он клялся, что пошел служить к немцам только потому, что голодал и что его могли отправить в концлагерь. А то и вообще убить. А ему очень хотелось найти жену и сына, которые отправились в эвакуацию и исчезли. Он считал себя не вправе умирать, пока не узнает, что с его семьей. И когда его спросили, а как же семьи других граждан Советского Союза, которых мучили и убивали фашисты, Воласик стал выкручиваться и убеждать гражданина начальника, что не только никого лично не мучил, но и даже помогал, передавая в камеры арестованным подпольщикам хлеб и записки от товарищей. Припертый к стене показаниями подпольщиков, которые утверждали, что Борис Воласик сам добровольно вызвался быть палачом, лично истязал пленных партизан, предатель брызгал слюной и кричал, что его оговаривают.
Второй предатель по имени Иван Литвак, щуплый скуластый мужчина, больше молчал, пощады не просил, но на вопросы отвечал обстоятельно, не скрывая ни своих преступлений, ни преступлений тех предателей, которых знал лично, с кем вместе служил врагу. Во время неожиданной эвакуации той ночью, когда началось наступление советских войск, Литвак был дома. Видя, что творится в городке, он не пошел на службу, выжидал и присматривался. А когда понял, что немцы драпают, бросая имущество, решил, что пришло время и ему скрыться.
Как вы намеревались избежать ответственности перед своим народом за службу врагу? спросил Зотов.
Сбежать хотел из этих мест, документами разжиться, признался Литвак тихим голосом. А там как получится. Или на работу где-нибудь устроился бы, или под мобилизацию попал бы. Выбора у меня не было.
Кто из русских сотрудников гестапо дежурил в ту ночь в отделении?
Статкевич дежурил, и второй с ним, из местных, Петро Бадула.
Вы их видели после того, как немцы бежали из городка?
Видел. Статкевича, не поднимая глаз, ответил арестованный.
Где и при каких обстоятельствах вы его видели?
Ближе к обеду, как немцы драпанули, он мне в окно постучал. Предлагал вместе скрыться. Говорил, что какие-то драгоценности в гестапо прихватил. Ну, там, что у арестованных забирали. Предлагал вместе бежать на восток.
Вы согласились?
Нет, отказался, проворчал Литвак.
Вы убили Статкевича? Расскажите, почему и как вы это сделали?
В дом я его не пустил, не хотел пачкать. И бежать с ним не хотел. Его слишком хорошо знали в наших местах. Садист он и насильник. Попался бы я с ним. Велел ему на задах меня ждать, обещал, что возьму еды на дорогу и к нему приду. Ну, через час я пришел с едой. Он стал мне золотишко показывать. Тут я его ножичком и ударил. Несколько раз. Стрелять побоялся, могли услышать. Там его в кустах и оставил вместе с золотом, а сам ушел на запад.
Почему не забрали у убитого золото?
Незачем оно мне. В случае чего не объяснишь, откуда оно у меня взялось. Без него спокойнее.
Где сейчас может находиться Петро Бадула?
Наверное, на дальнем хуторе у тетки. Статкевич сказал, что они помогали из сейфов бумаги в мешки складывать. А потом поняли, что немцы их пристрелят как свидетелей. Бумаги важные были, а с собой они русских брать не хотели. Статкевич и Бадула сбежали от Альбрехта.
Где находится этот хутор? Как зовут тетку Петра Бадулы?
Глава 2
Езда по дорогам войны дело не простое. И пусть война ушла далеко на запад, здесь, на белорусской земле, она тоже оставила свои страшные шрамы. Чернеют рваными язвами поля, расщепленные и обожженные стволы деревьев. Закопченные трубы печей вместо домов и могилы, могилы, могилы. «Эмка» ныряла в наполненные дождевой водой ямы, объезжала воронки, рытвины. И дороги, и обочины были изорваны гусеницами танков. Еще виднелись по обочинам обгорелые остовы машин, ржавели танковые гусеницы, где-то в поле торчали стволы раздавленных и покореженных артиллерийских орудий. Истерзала война, изгрызла эту землю. От одного только взгляда на следы войны они наполняют сердце болью, терзают его.
А ведь здесь жили люди. Жили, работали, любили, женились, рожали детей, выводили их в большой светлый мир. А потом пришел враг безжалостный, кровожадный, завистливый. Враг, который посчитал, что живущие здесь люди недостойны жить, что они «недочеловеки», ниже арийской расы завоевателей. И стали истреблять народ. Но народ не смирился, народ поднялся навстречу врагу от мала до велика и гонит, гонит врага назад в его логово. Там и прикончит! В этом Борис Коган не сомневался ни секунды.
Вон там за лесочком хутор, указал рукой вперед Зотов, и водитель «эмки» послушно остановился.
Сзади притормозила и свернула на обочину полуторка с автоматчиками полка НКВД из состава войск по охране тылов фронта. Коган с удовлетворением отметил, что старший лейтенант место выбрал удачное. Надо только загнать в лесочек машины, выставить охранение, а самим через лес выйти к хутору. Борис Михайлович вылез из машины на дорогу и, взяв за ремень автомат, повесил его на плечо. «Эх, места-то какие! подумалось Когану. Какие сочные травы в этом году, и жаворонок заливается где-то в небе, и пчелы жужжат на полевых цветках. А в лесу грибов, наверное, море».
Петя, как ты думаешь, обратился Коган к старшему лейтенанту, в этом году грибов много?
Что? Грибов? Зотов уставился на майора, не понимая, как ему реагировать на слова московского оперативника.
Пофилософствовать захотелось или Но Коган уже хмуро рассматривал лес по обе стороны от дороги, большой открытый участок, где на развилке дорог торчала рама сгоревшего грузовика. Неожиданно в голову Когану пришла здравая мысль. Лес лесом, а если через лес не пройти, а шуму наделаем, спугнем того, кто нам нужен. В любой военной или оперативной операции важна быстрота и неожиданность для противника. А сейчас и ветер в спину дует. На хуторе могли услышать звуки автомобильных моторов. Да еще грузовик с натугой шел по грязи и с солдатами в кузове.
Да, грибов, подтвердил Коган и взял Зотова за ремень портупеи. Вот что, Петя. Мы все через лес ломиться не будем. Ты говорил, что автоматчиками командует толковый старшина. Вот он пусть лесом и идет, заодно прочешет этот участок местности, может, что подозрительное заметит. Мины попадутся, так ребята обстрелянные, вовремя заметят, что лес заминирован.
А мы? стало доходить до Зотова.
А мы с тобой на «эмке» подъедем с шиком, не прячась, подмигнул старшему лейтенанту Коган.
Так ведь увидит он, если там прячется, и
Без погон и без оружия, понизив голос, добавил Коган. И оружие на виду держать не будем. Насторожится? Да, но не испугается, в панику не ударится, а нам этого и надо. Ребята двинутся лесом и прикроют нас, если что пойдет не так. Но нам с тобой со стороны дороги много чего видно будет. Например, что кто-то с хутора удирает сломя голову. Или наблюдает за нами в бинокль. Солнышко, видишь, с нужного направления нам светит. Стекло отражать будет солнечные лучи.