Сказание о Мамоне и делах его неправедных - Ржаная Любовь

Сказание о Мамоне и делах его неправедных

Любовь Ржаная

© Любовь Ржаная, 2023

ISBN 978-5-0060-8244-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Гл.1. Путники

Зима, ночной поезд, полупустой сидячий вагон. Езды мне всего шесть часов, можно и посидеть, сэкономить на билете. Была со мной сумка, в ней журнал давнишний да пакет с двумя пирожками, бутылочка воды. Дорога привычная, к сестре и обратно. Пирожков на дорогу мне дала, вот и молодец. Я тоже ей немного всего тащу, по доходам своим, а сама она не ездит ко мне  экономна, вся в делах. Что дергает меня в дорогу, не знаю  люблю ездить, в окно смотреть. Правда, ночью и не видать ничего, только свой нос да глаз в отражении на стекле. И на это надо посмотреть порой: вдруг чего нового в себе заметишь.

Никогда не мечтаю я в дороге с кем-нибудь разговориться. Даже запрещаю себе. Силы экономлю. Слушать тоже не любительница: у всех свое. Не такое, как мое  мне не понять, а такое  тоски не унять. И собралась я ехать молча, дремать.

Место рядом с моим было занято. Народу немного, а все уже обжито. Кто сидит один, тот уже на двух креслах разлегся  ночь, спит или дремлет, съежившись, ноги время от времени подбирая: кресла-то узкие.

Пришлось сесть строго по билету, рядом со старухой в длинном и черном платье  видно, монашенкой. Приглядевшись, увидела я, что старит ее одеяние и платок, а лицом-то она моложе меня, лет примерно сорока пяти. Дремлет она, а сама в руках четки перебирает. На всякий случай я с ней поздоровалась  она кивнула, не открывая глаз.

Поезд тронулся, оставляя позади ночные огоньки провинциального городка. Пирожков еще не хотелось. Да и не могу я есть одна среди народа. Откроет она глаза  поделюсь.

Перед нами полусидел, полулежал мужчина лет тридцати с небольшим, провинциального вида, как и большинство вагонной публики. Над головой его на багажной полке лежал рюкзак, чем-то набитый. Может, пустыми сумками, если он за товаром на столичные рынки едет, чтоб заработать копеечку на перепродаже. Мигнули лампочки, и вагон погрузился в полумрак  проводница позаботилась о спящих. Не почитаешь теперь. Ладно, так посижу, в воспоминаниях покопаюсь. Это мое любимое дело.

Тут вдруг соседка произнесла, словно слушала мои бесхитростные раздумья:

 Не печальтесь. Все это пройдет, все временное.

Наверное, я вздыхала? Начинать разговор не хотелось. Может, и усну сидя. Сумка моя тощая на коленях лежит, никому она не нужна.

 Прохладно, зря вы разделись,  продолжила спутница.  Подать вам ваше пальто?

Не дожидаясь ответа, она сняла с крючка мое рыжее драповое пальто и подала мне. Что ж, спасибо за заботу. Я укуталась и поблагодарила. Пришлось спросить:

 А вы не замерзли у окна? А то давайте поменяемся местами. На ней-то вообще тонкий черный балахон был, типа рясы или плаща.

 Нет, у меня поддёвочка внутри, фуфаечка на овчине,  и она слабо улыбнулась. Пальцы ее между тем так и перебирали четки. На откидном столике, на газетке, лежал перед нею маленький молитвенник.

 Веруете?  вдруг спросила она, повернув ко мне лицо, и умные глаза цепко выхватили во мне немой ответ. На всякий случай я еще и кивнула. Но добавила:

 В Бога верую, а по церквям редко хожу. Не люблю попов.

 А их и не надо любить, Бога надо любить. А Бог-то в церкви. Там он слышит вас, а не дома, возле холодильника или кровати.

Стало беспокойно. Иконка у меня и правда над кроватью висит.

 Вы монахиня?  спросила я, стараясь выправить русло разговора, которого, как теперь стало ясно, не миновать. Ладно, в беседах путь короче.

 Послушница.

И она назвала монастырь. Я не слышала о таком. Монастырские дела меня мало когда интересовали. Ну, живут монахи, молятся, от мира отгородились. Телевизор не смотрят  грех. Постятся чуть не целый год, спят на деревянных лавках.

 И как там живется, в монастыре? Почему вы стали послушницей? И долго ли вам до монашества?

 Уже пять лет в послушании. Монахиней стану, когда будет на то Божья воля.

 Чем вы питаетесь, на что существуете?  задала я совершенно праздный вопрос, поневоле впадая в дрему в сонном вагоне.

 Когда пост  постимся. А так у нас все есть. Там деревня, с избами. Вот я тоже живу в избе.

Странно, а я думала, они живут в кельях.

 Иные и живут. А иные на хозяйстве. Это наш труд, послушание. Да молитвы, службы.

 Вы ведь жили в миру,  поинтересовалась я,  что вас в монастырь направило?

Женщина задумалась. Видно, спрашивала себя, говорить или не говорить.

 Господь Бог направил. Спасаться велел.

 От чего спасаться?

 От Мамоны. Вы ведь, кажется, грамотный человек  знаете, что такое Мамона.

 Смутно. Редкое слово.

 Мамона  искуситель, богатство, жадность. Это страшное дело, когда Мамона одолеет.

 А вы были богаты?  удивилась я. Не похожа она: простая с виду. Мысль мелькнула: олигархи наши вот не спасаются в монастырях.

 А вы не думайте об олигархах,  спокойно ответила послушница. Действительно, читает мои мысли.  Я обыкновенная была. Квартиру имела, дачу. Все детям оставила и ушла от них.

Бедная! Детки доведут до монастыря, подумала я и загрустила.

 Дети хорошие, но слабые, хотя и взрослые. Ушла  они сильнее, самостоятельнее стали,  продолжила женщина.

Мудро. Может, и мне?

 Нет, вам-то монастырь не подходит,  она снова ошарашила меня, читая мысли.

 Почему же?

 Вы еще можете в миру. А как совсем ослабеете духом, так и придете. Когда о себе забудете.

Господи помилуй. Этого не хватало! Чего я боялась, так это оказаться в дряхлой старости в приюте или монастыре.

 А М амона?  промямлила я.

 Мамона и вас одолевает.

Я не сомневалась. У меня много врагов, бесов, грешна я.

 Одолевает, истину глаголете.

Тут я вспомнила про пирожки и полезла в сумку. Вынула пакет и стала его разворачивать. Запахло рисом и яйцом.

 Угощайтесь, пожалуйста.

 Да ведь пост. Не могу. А вы кушайте, если не постуете.

Но и я расхотела пирожков и убрала пакет. Мы помолчали. Нужно было если сказать что-то, то значительное и умное. Или спросить что-то важное.

 Вы до конца едете, до Москвы?

 О, еще дальше. Потом в Тульскую область, в деревню. Там родня у меня. Проведаю и вернусь.

Вот бедняга. Ей еще далеко добираться, к ночи приедет в глухомань

 Что же вас заставляет так жить? Ездить, мучиться

 Да разве это мучение? Это спасение!

 От чего спасение?

 От Мамоны. Отвезу брату денежек, могилки отца-матери проведаю, душу успокою. Вы ведь тоже от беспокойной души мотаетесь.

 Да, к сестре езжу

 Не берите у нее много. А возите много. Это все лишнее вам. Мамона плачет, когда доброту чью-то видит. Не живите с мамоной.

Нужно было готовиться к выходу. Тут вдруг мужик на переднем сиденье сел и повернулся к нам.

 Мамаша, дайте хоть мне пирожок. Задолбали вы меня, тетки, разговорами. Не уснёшь. Всю ночь  мамона, мамона А моя деревня прозывается Мамоново. Что ж мне теперь, бежать из нее?

И мужик с досадой откусил пирожка. Монашенка улыбнулась.

 Это название старинное. Может, фамилия помещика такая была. А ему дали в древности фамилию, как оберег от жадности и погибели. А может, род его повелся от иностранца по прозвищу Мамон. Так что не виновато Мамоново, живите себе. О Мамоне все же помните.

Умная она, книжная, подумала я с симпатией. Неслучайная встреча. Попрощались, и я пошла к выходу, а они еще разговаривали. Да, чтобы вы знали  зовут меня все Федосьевной. Я вам не один раз еще попадусь, в дороге-то.

Ночь в поезде

Гл.2. Не судите, грешники

Съел мужик пирожок, поспрашивал тетку в черных одеждах о дороге к монастырю, рассказал ей о своей семье да скотине, а тут уже и Москва. Вот они, три вокзала. С Богом!

Шагнул на перрон и унесся потоком в метро, потом из метро на улицу. А там он уже знал, где нужный ему товар. Денежек вот обменяет подкопленных на доллары, и станет он господин Куликов, Василий Петрович.

Эх, Вася, Вася! Толковая твоя голова, и руки ловкие, к крестьянскому труду приученные: умеешь ты огород вскопать, крышу залатать, корову подоить. А вот фокусов не знаешь. Подал в окно приемника пачку купюр тысячных, по рублику наторгованных, стоит и ждет долларов, десять бумажечек по сотенной. И дают ему доллары. Только девять бумажечек.