Боря веселый, добрый и щедрый. Он весь контрастный, как стильная ч/б фотография. Черные волосы, черные глаза, черное пальто, черная машина и белые рубашки, белые зубы, выразительные, будто гуманным шаржистом нарисованные, черты лица. Нос такой заметный, ресницы, брови. И что-то всегда в руках подарки, цветы, вино, а лучше шампанское, многообещающие на вид коробки и пакеты. Ну и роста в нем метра два. Мне как девушке высокой это важно почему-то.
Мы познакомились дома у Антонины в прошлом октябре. Боря приехал со своим лучшим другом Гошей в ее Нехорошую квартиру на Земляном Валу. Так мы все эту квартиру называем а на самом деле она очень хорошая, там есть монументальный балкон, выходящий на Садовое, отдельный склеп для кастрюль и столько комнат, сколько нужно людям, случайно прибившимся к этому славному берегу. Боря влюбился в меня с порога Нехорошей квартиры. Я обычно не замечаю таких вещей, но он правда сходу остолбенел. А когда перед тобой столбенеет двухметровая статуя, это очень красиво и очень заметно. Боря отдал тогда Гоше миллион пакетов еды, Антонине букет лиловых тюльпанов, моргнул, развернулся и исчез. Вернулся с новым букетом кудрявых пепельных роз. А я люблю розы, особенно кудрявые, тем более пепельные.
Мы пошли на монументальный балкон чтобы покурить и оставить Антонину с Гошей наедине, они тогда только-только начали встречаться. Я вообще-то не курю, но мы хотели быть вежливыми. Роняли пепел на Садовое, говорили о детстве, Боря закрывал меня от ветра собой. После чего позвал в Большой театр. И я пошла. И еще раз пошла, и еще, в разные театры. Наряжалась каждый раз для него хотелось наряжаться. Как-то мы приехали после спектакля в «Фоменко» ко мне домой, на Шаболовку и Боря ничего особенного не делал ну, чуть задержал руки на моих плечах, когда помог снять цепочку, душившую меня весь спектакль. Но в тот момент я оценила перспективы и поняла: надо либо остаться с ним навсегда, а особенно сегодня, либо не морочить человеку голову. Оставаться не хотела, потому что не была достаточно влюблена. А просто переспать ну не знаю, не Борин это масштаб. В общем, я отказала ему тогда мягко отвела его руки. Он расстроился, покачал головой, выкурил четыре сигареты. Но не ушел, съел испеченный мной для него пирог с рыбой, лег на столетнем диване в углу, вытянув ноги в сторону Донского монастыря, а утром повел меня завтракать в оладийную и потом продолжал со мной дружить что есть сил.
На Новый год Боря уехал в Израиль к родителям, а я утром 1 января проснулась в Нехорошей квартире на другом столетнем диване, и не одна с бывшим парнем Антонины, Антоном. У них была долгая, сложная и вроде бы завершенная история, из-за него сестра чуть не рассталась с Гошей, но вовремя образумилась. Антон симпатичный парень, и умненький, и с ним можно часами лежать в постели и говорить о работе или книжках, а потом не видеться недели две: он корреспондент на ТВ, часто ездит в командировки. Мы стали встречаться как-то легко и вполсилы, но на всякий случай втайне от Антонины оба боялись ей рассказывать. Теперь она уже знает о нас. Догадалась случайно, поначалу действительно устроила истерику, потом успокоилась. Пришла однажды, села рядом, насупилась и произнесла отрепетированное: «Прости, я странно отреагировала на вас с Антоном, давайте все уже дружить и обниматься».
Эх, сестра Антонина, знала бы ты, как «странно» отреагировал Боря!
Серьезно? заорал он, когда я рассказала ему об Антоне где-то в районе 8 Марта. Этот Антон? Да что с вами такое, сестрички Козлюк? Обе, ну блин!.. Обязательный обряд инициации или генетическая травма?
Генетической эта травма быть не может, отвечала я, пока Боря курил сто сорок сигарет одну за другой. Мы не настоящие сестры, хоть и обе определенно Козлюк.
Но Боря впервые меня не слушал и не внимал моим доводам, а только втянул кило никотина, потер нос и сказал:
Ну ок, горько. Со мной ты, значит, не можешь, а с ним можешь.
Больше он не орал, не удивлялся и ни в чем меня не обвинял. Только девушку нашел в баре, Ксению.
Он быстро ввел ее в нашу компанию, и мы с сестрой Антониной честно пытались Ксению принять и полюбить. Но однажды она при мне Боря этого не видел резко отчитала пожилого дядечку-курьера, потому что тот назвал ее дочкой (сексизм и эйджизм) и попытался оправдаться и доказать, что у него заказ на 20:00, а не на 19:30 (газлайтинг и менсплейнинг). И я поняла: не полюблю ее никогда, это самодовольное благополучное дитя, взрощенное папой Инстаграмом[1] и мамой Популярной Психологией. «Я думаю, надо всегда выбирать себя», серьезно заявляла она, хотя в жизни не стояла перед таким выбором, и добавляла: «Быть удобной не значит быть счастливой!»
Мир так сложен и к тому же мне должен! изобразила Ксению Инстаграмовну* сестра Антонина. Вот я тоже против сексизма и газлайтинга, только настоящих, а не воображаемых.
Ну да, Ксения целыми днями на одной ноте воет: «Волки!» И перерыв делает только на кофе без кофеина, который ей, конечно же, кто-нибудь обязан принести, иначе трагедия, поддержала я сестру. Не любить кого-то неприятного лучше в компании, чем в одиночку.
Ксения должна была поехать в Сочи с Борей. Но в очередной раз на что-то страшно обиделась (то ли он обесценил ее чувства, то ли не лайкнул фоточку) и осталась в Москве. А я как раз продала машину и скучала по маленькому моему лысенькому опелю по имени Ося, и Антон еще уехал в командировку в Оман, так что сестра Антонина позвала меня присоединиться к их большому южному походу.
Моститься на заднем сиденье Гошиного мустанга мне было бы неудобно: я же не хомячок, а женщина ростом 176 см. В общем, демарш Ксении оказался кстати, и я поехала с Борей в его черном мерседесе, седане E 350 2012 года. Договорились, что я в Краснодаре обращусь в хомячка и пересяду к Антонине с Гошей, а Боря покатит себе спокойно в Сочи один. Все были согласны и довольны. Кто ж знал, что в Воронеже я его полюблю!
Воронеж был первым значимым пунктом нашего путешествия. А еще это родина Бори и Гоши они жили в соседних подъездах и дружили с детского сада. Город мне понравился. Там, наверное, хорошо было расти: широкие улицы, много домов с башенками, несколько театров, люди спокойные и интеллигентные, весна относительно ранняя. Боря и Гоша ходили в инновационную школу, которые в 1990-е начали появляться по всему бывшему Союзу. Их классного руководителя звали Байрон, он вел английский язык.
Мы сидели в старой квартирке их друга и одноклассника кажется, Петра или Павла, Боря с Гошей рассказывали о своем детстве, а я нашла за тахтой древнюю гитару в полустершихся наклейках и попыталась ее настроить. Тут оказалось, что у гитары не хватает одной струны. И что учитель Байрон недавно умер.
А Байрон умер, сказал Петропавел. Скончался от онкологии в январе.
Вот тогда я посмотрела на Борю и влюбилась. Как будто потерянная гитарная струна вдруг нашлась и пронзила насквозь мое сердце. Может, у них традиция такая в городе Воронеже, не знаю.
Ого, произнес Боря речь на смерть Байрона, и я заметила, какой он красивый.
Возможно, тогда я впервые увидела его по-настоящему серьезным. Не веселым и жизнерадостным, как большую часть времени. Не расстроенным или злым, как когда я его расстраивала или злила, а серьезным. Лицо его разгладилось и будто приняло задуманные природой очертания. Не такой уж у него большой нос подумалось мне. А глаза какие невообразимо черные. И умные, господи. И как он голову наклоняет чуть вправо, когда сосредоточен, и как щетина легкой тенью лежит на щеках, и как кулак постукивает по хорошо очерченному подбородку. Да он идеальный человек.