Дальше тишина! радостно возвестил Боря, поставив на стол картонку с четырьмя стаканчиками кофе и торт «Наполеон» размером с Францию.
Из-за спины у него выглядывала сияющая Антонина, в руках держала, будто кубок, вазочку с клубникой.
Без меня кофе пить собрались, совсем с ума сошли, укорил Боря и протянул мне один из стаканчиков. На, это кортадо. Двигайся, давай.
И приобнял меня слегка, бережно так, чтобы я, двигаясь, не свалилась с кровати. Сел рядом. Мне стало жарко хотя до этого я дважды просила Гошу выключить или хотя бы убавить кондиционер.
Кор-ртадо! произнесла Антонина с максимально испанским акцентом. Как ты его только нашел в Краснодаре в десять вечера?
О, и «Наполеон», кажется, домашний, заметил Гоша. Где взял?
У Зинаиды, пожал плечами Боря. Позвонил, мне быстренько сделали и привезли.
Быстренько, фыркнула Антонина. Тебе явно не знакома технология производства «Наполеонов».
А тебе явно не знакома Зинаида, парировал Боря. Но уточнять ничего не стал.
Впрочем, мы все давно привыкли, что в каждом городе у Бори по зинаиде, и все они творят какие-нибудь гастрономические чудеса.
Клубнику, которую Зинаида быстренько вырастила, на «Наполеон» выкладывать? спросила Антонина деловито.
Конечно! кивнул Боря. Правильный «Наполеон» должен быть с клубникой.
И с миндальными лепестками, добавил неожиданно Гоша. Блин, сайт завис. Придется заново все данные вводить.
Миндальные лепестки у меня в куртке поищи, крикнул Боря Антонине в коридор.
Нашла! тут же отозвалась она. И нож тоже нашла, порежу клубнику. Жозефина Геннадьевна, иди сюда, поможешь.
Я вздохнула, встала, отделилась от Бори. Сделала глоток кофе. Божественно, конечно.
Чей же это хитрый план? спросила я сестру Антонину шепотом, пока она совершенно не подозрительно заталкивала меня в ванную.
Мой! скомандовала она и сунула мне клубнику. Клубнику мой. И воду погромче включи.
Я понимаю, что ты делаешь, вздохнула я. Борю позвала. Купидонишь.
Когда-то я так же скупидонила их с Гошей. Они тогда расстались и никак не могли сойтись обратно, потому что тупили. Я пригласила Антонину на вечеринку, не сказав, что это Гошин день рождения (придумала Великий праздник водружения люстры, сестру это совершенно не смутило), и вот теперь эти двое счастливо едут в Ялту через Симферополь.
Прости, но сказала сестра Антонина, пряча глаза, ты не могла бы не ездить с нами? Понимаешь, мне работу в Москве предложили, а у Гоши ребенок в Питер переезжает. После майских праздников нам всем этим придется заниматься, и видеться будем редко. Сейчас, получается, последний шанс. А вдвоем или втроем гулять по Ялте это разный формат
Вот так вот. Сестра Антонина, оказывается, вовсе не обо мне заботилась. Просто хочет сбросить по-быстрому балласт в Краснодаре.
Понимаю. Значит, Борю не ты позвала? спросила я, изо всех сил пытаясь скрыть разочарование.
Нет, виновато улыбнулась Антонина. Ты же сказала, что не хочешь с ним говорить. Я уважаю твое решение.
А особенно уважаешь свое право на личную жизнь и личное пространство. Ну что ж, я же говорила: мы не настоящие сестры.
Ладно, сказала я. Не вопрос. Поеду тогда завтра в Москву. Если билет найду
Прости, повторила она. Я тебе из Ялты что-нибудь привезу!
И упорхнула, взяв вымытую мной клубнику.
Я оттерла клубничный сок с рук, трижды их намылила. Меньше всего мне сейчас хотелось возвращаться к честной компании с их «Наполеоном». Я вообще не ем вечерами торты, если уж начистоту. И догадываюсь, что сестру Антонину, обожающую слопать бутерброд-другой в районе полуночи, это раздражает: всегда обидно, когда у кого-то сила воли крепче, чем у тебя.
Говорят, теперь тебе нужен билет в Москву? спросил спокойно Гоша, когда я все-таки вытащила себя из ванной. Я поищу. На какое время? Ближе к вечеру?
И снова уткнулся в ноутбук. Антонина стояла ко мне спиной раскладывала клубнику по «Наполеону», молчала. Боря пил кофе и смотрел в телефон судя по лицу, отвечал что-то по работе. Или умолял Ксению себя простить. Сосредоточенное у него, в общем, было лицо, и красивое.
Из Краснодара в Москву на завтра билетов нет, сообщил Гоша. Есть из Сочи на послезавтра.
Там аэропорт больше, блеснула знаниями спина Антонины.
Терпеть не могу, когда человек, чувствующий за собой вину, пытается сделать вид, что все в порядке, и поддерживать разговоры ни о чем.
Ну что, брать из Сочи? снова вступил Гоша. Удобный рейс, шестнадцать тридцать. Риббентроп, довезешь девушку?
Риббентроп это детское прозвище Бори. Такое вот у них в Воронеже было детство.
А? оторвался Боря от телефона. Какую девушку?
Вон ту, махнула Антонинина рука в мою сторону. Моя сестра хочет в Москву.
Работать и работать? пошутил Боря. Довезу, конечно.
Тут я поняла, что ни слова ему не сказала после «доешь борщ» сегодня днем. А человек мне, между прочим, любимый кофе принес.
Спасибо, выдавила я. За кофе. Я его в ванной забыла.
Боря посмотрел на меня странно, отсутствующе, моргнул и вернулся в телефон. Явно ссорился с Ксенией или даже мирился.
Гоша купил, наконец, все билеты. Мы сели допивать кофе с «Наполеоном» от Зинаиды (мне пришлось попробовать, чтоб никто не вопил). Боря предлагал утром пойти завтракать в Зинаидино кафе там у них, по слухам, пекли бельгийские вафли. Сестра Антонина умоляла всех проснуться попозже, хотя бы в одиннадцать: она всегда отчаянно отстаивает права сов. Я сидела далеко от Бори, в кресле, и с трудом следила за ходом беседы, зато видела, что он регулярно и невесело поглядывает в телефон. Мне было его жалко, и одновременно хотелось отобрать у него телефон и эффектно выбросить его в окно.
Тебя проводить? спросил Боря вдруг.
Ну да, не поняла я. Договорились же. До Сочи.
Все засмеялись в том числе предательница Антонина. Оказалось, что уже пора расходиться, и мы с Борей идем спать (ох, хотелось бы другого значения этой фразы!), а проводить он меня предлагал до номера.
Я живу в двадцати метрах отсюда, буркнула я. Как-нибудь дойду.
Боря на грубость не обиделся, просто попрощался и пошел к себе. Я долго завязывала в коридоре шнурки на кедах. Надо мной возвышалась сестра Антонина и ждала, когда же я уйду.
Краснодар, 1 мая, после одиннадцати утра
Завтрак получился шумным: пришли мы четверо, а еще мама Антонины, сын Антонины, муж мамы Антонины и внук мужа мамы Антонины (даже не пробуйте сейчас в этом разобраться). Все мы долго читали длинное меню, полное вафель, и пытались разместиться за двумя крошечными столиками. Детей в итоге усадили на разноцветные пуфики, которые Зинаида, крепкая и суровая женщина в бусах, приволокла из соседнего мебельного магазина.
Кафе называется «Вафли», а надо было назвать «Вафливафливафливафли», вздыхала сестра Антонина, изображая, что ничего вчера не произошло. Тут есть вафли с прошутто, салатом «цезарь», омлетом, лимонным курдом и сельдереевым пюре. Сельдереевым! Пюре!
Еще из кукурузной муки есть, безжалостно отвечала я. Пусть помучается.
Я хочу просто со взбитыми сливками, Антонина закрыла меню, обессилев.
Взобьем, коротко ответила выросшая из ниоткуда строгая Зинаида, качнула бусами и исчезла.
После завтрака все долго и шумно прощались у кафе. Мама Антонины с мужем и мальчиками торопились в Анапу там их ждала какая-то стройка во главе с названивавшим без конца прорабом Магомедом.
И Магомед, прораб его, сказала сестра Антонина, и я бы засмеялась, не будь на нее зла.
Ее мама, в очередной раз пообщавшись с Магомедом, усадила всех своих мужчин в синюю шкоду, чмокнула Антонину в нос, села за руль и отбыла в Анапу.
Антонина стояла и смотрела беспомощно вслед шкоде.
Я уже скучаю, сказала она. И по маме, и по ребенку.
Сама я обычно скучаю по людям, пока они еще никуда не уехали. Особенно невыносимо наблюдать чьи-то сборы: в этот момент ясно, что вы четко делитесь на два лагеря, уезжающих и остающихся. Всегда стараюсь сбежать, как только кто-нибудь открывает чемодан.