Морские истории - Глебовская Александра Викторовна

Борис Житков

Морские истории. Рассказы для детей

На фронтисписе портрет Бориса Житкова работы Бориса Тржемецкого.

Вступительная статья

Александры Глебовской

Художник

Олег Пархаев

© Пархаев О. К., иллюстрации, 2023

© Вступительная статья, оформление.

ООО «Издательская Группа

«Азбука-Аттикус», 2023

Machaon

®

Писатель, которого никогда не было дома

Я надеюсь, что все вы читали замечательное стихотворение Самуила Яковлевича Маршака «Почта»  про письмо, которое облетело весь земной шар, пытаясь догнать своего непоседливого получателя. В этом стихотворении есть такие строки:

Товарищ Житков это и есть писатель Борис Степанович Житков. Впрочем, не только писатель, но ещё и путешественник, кораблестроитель, инженер-химик, изобретатель. Жизнь его была яркой и полной приключений, а в такой жизни, как известно, случаются самые неожиданные совпадения. Так вот, когда Боря Житков (он родился в 1882 году) учился в Одесской гимназии, одноклассником его оказался Коля Корнейчуков, будущий детский писатель Корней Чуковский. Маленький Коля был озорником, а маленький Боря отличником. Боря Колю не замечал, а Коля восхищался своим одноклассником, потому что «он живёт в порту, над самым морем, среди кораблей и матросов; что все его дяди все до одного!  адмиралы; что у него есть собственная лодка (кажется, даже под парусом),  и не только лодка, но и телескоп на трёх ножках, и скрипка, и чугунные шары для гимнастики, и дрессированный пёс». Потом мальчики всё-таки сдружились, но после гимназии их пути разошлись, и снова они встретились только в 1916 году, в Лондоне, куда Чуковский приехал с делегацией писателей, а Житков для приёмки двигателей к самолётам морской авиации.

Но самая важная их встреча произошла в 1923 году обоим уже перевалило за сорок. Житков, оказавшись в гостях у старого приятеля, уселся на диван и начал рассказывать его детям истории из морской жизни. Дети слушали, раскрыв рты, и после каждого рассказа кричали: «Ещё!» Когда Житков уже собрался уходить, Чуковский предложил ему:

 Слушай, Борис, а почему бы не сделаться тебе литератором? Попробуй опиши приключения, о которых ты сейчас говорил, и, право, выйдет неплохая книжка!

Через несколько дней Житков принёс другу рукопись своего первого рассказа «Шквал». Чуковский сел исправлять рукопись начинающего коллеги, но быстро понял, что исправлять там почти нечего. А такое, должна я вам сказать, бывает очень, очень редко, потому что ремесло писателя дело хитрое, которому нужно долго и серьёзно учиться.

С этого момента Борис Степанович Житков стал детским писателем (кстати, он написал один роман для взрослых, «Виктор Вавич», про революцию 1905 года) и за четырнадцать лет творческой работы создал 192 произведения (это очень много)  среди них не только повести и рассказы, но и очерки, заметки, научно-популярные статьи. К сожалению, умер он довольно рано, в 1938 году, ему было всего пятьдесят шесть лет.

А. Глебовская

Что бывало

Как я ловил человечков

Когда я был маленький, меня отвезли жить к бабушке. У бабушки над столом была полка. А на полке пароходик. Я такого никогда не видал. Он был совсем настоящий, только маленький. У него была труба жёлтая, и на ней два чёрных пояса. И две мачты. А от мачт шли к бортам верёвочные лесенки. На корме стояла будочка, как домик. Полированная, с окошечками и дверкой. А уж совсем на корме медное рулевое колесо. Снизу под кормой руль. И блестел перед рулём винт, как медная розочка. На носу два якоря. Ах, какие замечательные! Если б хоть один у меня такой был!

Я сразу запросил у бабушки, чтоб поиграть с пароходиком. Бабушка мне всё позволяла. А тут вдруг нахмурилась:

 Вот это уж не проси. Не то что играть трогать не смей. Никогда! Это для меня дорогая память.

Я видел, что если и заплакать не поможет.

А пароходик важно стоял на полке на лакированных подставках. Я глаз от него не мог оторвать.

А бабушка:

 Дай честное слово, что не прикоснёшься. А то лучше спрячу-ка от греха.

И пошла к полке.

Я чуть не заплакал и крикнул всем голосом:

 Честное-расчестное, бабушка!  и схватил бабушку за юбку.

Бабушка не убрала пароходика. Я всё смотрел на пароходик. Влезал на стул, чтоб лучше видеть. И всё больше и больше он мне казался настоящим. И непременно должна дверца в будочке отворяться. И наверно, в нём живут человечки. Маленькие, как раз по росту пароходика. Выходило, что они должны быть чуть ниже спички. Я стал ждать, не поглядит ли кто из них в окошечко. Наверно, подглядывают. А когда дома никого нет, выходят на палубу. Лазят, наверно, по лестничкам на мачты.

А чуть шум как мыши: юрк в каюту. Вниз и притаятся. Я долго глядел, когда был в комнате один. Никто не выглянул. Я спрятался за дверь и глядел в щёлку. А они хитрые, человечки проклятые, знают, что я подглядываю. Ага! Они ночью работают, когда никто их спугнуть не может. Хитрые.

Я стал быстро-быстро глотать чай. И запросился спать.

Бабушка говорит:

 Что это? То тебя силком в кровать не загонишь, а тут этакую рань и спать просишься.

И вот, когда улеглись, бабушка погасила свет. И не видно пароходика. Я ворочался нарочно, так что кровать скрипела.

Бабушка:

 Чего ты всё ворочаешься?

 А я без света спать боюсь. Дома всегда ночник зажигают.  Это я наврал: дома ночью темно наглухо.

Бабушка ругалась, однако встала. Долго ковырялась и устроила ночник. Он плохо горел. Но всё же было видно, как блестел пароходик на полке.

Я закрылся одеялом с головой, сделал себе домик и маленькую дырочку. И из дырочки глядел не шевелясь. Скоро я так присмотрелся, что на пароходике мне всё стало отлично видно. Я долго глядел. В комнате было совсем тихо. Только часы тикали. Вдруг что-то тихонько зашуршало. Я насторожился шорох этот на пароходике. И вот будто дверка приоткрылась. У меня дыхание спёрло. Я чуть двинулся вперёд. Проклятая кровать скрипнула. Я спугнул человечка!

Теперь уж нечего было ждать, и я заснул. Я с горя заснул.

На другой день я вот что придумал. Человечки, наверно же, едят что-нибудь. Если дать им конфету, так это для них целый воз. Надо отломить от леденца кусок и положить на пароходик, около будочки. Около самых дверей. Но такой кусок, чтоб сразу в ихние дверцы не пролез. Вот они ночью двери откроют, выглянут в щёлочку. Ух ты! Конфетища! Для них это как ящик целый. Сейчас выскочат, скорей конфетину к себе тащить. Они её в двери, а она не лезет! Сейчас сбегают, принесут топорики маленькие-маленькие, но совсем всамделишные и начнут этими топориками тюкать: тюк-тюк! тюк-тюк! И скорей проталкивать конфетину в дверь. Они хитрые, им лишь бы всё вёртко. Чтоб не поймали. Вот они завозятся с конфетиной. Тут, если я и скрипну, всё равно им не поспеть: конфетина в дверях застрянет ни туда ни сюда. Пусть убегут, а всё равно видно будет, как они конфетину тащили. А может быть, кто-нибудь с перепугу топорик упустит. Где уж им будет подбирать! И я найду на пароходе на палубе малюсенький настоящий топорик, остренький-преостренький.

И вот я тайком от бабушки отрубил от леденца кусок, как раз какой хотел. Выждал минуту, когда бабушка в кухне возилась, раз-два на стол ногами и положил леденец у самой дверки на пароходике. Ихних полшага от двери до леденца. Слез со стола, рукавом затёр, что ногами наследил. Бабушка ничего не заметила.

Днём я тайком взглядывал на пароходик. Повела бабушка меня гулять. Я боялся, что за это время человечки утянут леденец и я их не поймаю. Я дорогой нюнил нарочно, что мне холодно, и вернулись мы скоро. Я глянул первым делом на пароходик. Леденец как был на месте. Ну да! Дураки они днём браться за такое дело!

Ночью, когда бабушка заснула, я устроился в домике из одеяла и стал глядеть. На этот раз ночник горел замечательно, и леденец блестел, как льдинка на солнце, острым огоньком. Я глядел, глядел на этот огонёк и заснул, как назло! Человечки меня перехитрили. Я утром глянул леденца не было, а встал я раньше всех, в одной рубашке бегал глядеть. Потом со стула глядел топорика, конечно, не было. Да чего же им было бросать: работали не спеша, без помехи, и даже крошечки ни одной нигде не валялось всё подобрали.