Денис Джонсон - Дымовое древо стр 11.

 По-моему, они все перепуганы, Шкип. Тут в округе бродит вампир. Такая местная разновидность вампира под названием асванг.

Немец удивился:

 Вампир? В смысле прямо как Дракула?

 Асванг умеет превращаться в любого человека, принимать какой угодно облик. Тут сразу ясно, в чём беда: значит, вампиром может оказаться каждый. Когда зарождается подобный слух, он наводняет деревню, как леденящий яд. Как-то вечером на той неделе в прошлую среду, в районе восьми я видел, как толпа на рыночной площади избивает старуху и кричит: «Асванг! Асванг!»

 Избивает? Старуху?  переспросил Шкип.  А избивали-то чем?

 А чем под руку попадётся. Толком было не разглядеть. Темно. Мне показалось, она завернула за угол и сбежала. А позже мне какой-то лавочник рассказывал, будто бы она обернулась попугаем и улетела. Попугай укусил какого-то малыша, и малыш через два часа умер. И священник ничего поделать не мог. Тут даже священник бессилен.

 Эти аборигены точно умственно отсталые дети,  сказал немец.

После того, как они поели и их попутчик проследовал на служебном автомобиле вниз по склону к железной дороге на Манилу, Шкип спросил:

 Знаешь этого мужика?

 Нет,  ответил Эдди.  Так ты правда думаешь, что он немец?

 Думаю, он иностранец. И вообще странный какой-то.

 Он встречался с полковником, а теперь вот уезжает.

 С полковником когда это?

 И ведь что характерно, так и не представился.

 А ты спрашивал у него, как его зовут?

 Нет. А как он сам себя зовёт?

 Не спрашивал.

 Он так и не сказал об оплате. Я заплачу.  Эдди посоветовался о чём-то с полной филиппинкой Шкип решил, что это и есть госпожа Павезе,  и вернулся со словами: Дай-ка я возьму фруктов на будущий завтрак.

Сэндс сказал:

 Да, понимаю, манго и бананы в это время года особенно хороши. Как и все тропические фрукты.

 Это шутка такая?

 Да, я пошутил.

Они вошли под низкий тент из лоскутов брезента, покрывающий рынок, и окунулись в облако ароматов тухлого мяса и гнилых овощей. За ними, волоча тела по утоптанному земляному полу, ковыляли невероятно обезображенные и изувеченные попрошайки. Подбежали к ним и дети, но нищие на тележках или на культяпках в самодельной обувке из кокосовых скорлупок, исполосованные шрамами, слепые и беззубые, набросились на детей, стали колотить их клюками или обрубками конечностей, шипеть и осыпать бранью. Агинальдо вытащил табельный пистолет, прицелился по беснующейся куче-мале, и они отступили единым фронтом видимо, сдались. Он коротко поторговался со старушкой, которая продавала папайю, и они вернулись на улицу.

Эдди подвёз Сэндса на своём «мерседесе» обратно до «Дель-Монте». До сей поры между ними не произошло ничего значимого. Сэндс удержался от вопроса, был ли в их встрече какой-нибудь толк. Эдди вошёл вместе с ним в здание, но лишь после того, как открыл багажник и вынул что-то тяжёлое и продолговатое, завёрнутое в бумагу и перевязанное бечёвкой.

 Тут кое-что для тебя есть. Прощальный подарок.

По настоянию майора они снова сели на заднее сиденье обитое кожей и покрытое белой когда-то простынёй, которая уже совсем посерела.

Эдди уложил свёрток на колени и распаковал десантный карабин М1 с откидным металлическим прикладом. Деревянное цевье ствола было отполировано и покрыто изысканной гравировкой. Он протянул оружие Шкипу.

Сэндс повертел его в руках. Эдди поводил над гравировкой карманным фонариком.

 Это замечательно, Эдди. Фантастически тонкая работа. Я очень благодарен!

 Ремень из кожи.

 Да. Вижу.

 Весьма добротный.

 Я польщён и правда очень благодарен,  совершенно искренне сказал Сэндс.

 Это парни из Государственного бюро расследований постарались. У них там чудесные оружейники.

 Замечательно. Но ты назвал это прощальным подарком. Кто-то из нас уезжает?

 Так ты пока ещё не получил приказа?

 Нет. Пока ничего. Что за приказ?

 Да так, ничего особенного,  ухмыльнулся майор своей наигранной хиггинсовской улыбкой.  Но ты ведь, наверно, получишь какое-нибудь задание.

 Не забрасывай меня в джунгли, Эдди, не забрасывай меня под дождь! Не сажай меня в протекающую палатку!

 А я что-то такое сказал? Я знаю не больше, чем знаешь ты. С полковником вы это уже обсуждали?

 Да я его уже несколько недель как не видел. Он в Вашингтоне.

 Он здесь.

 В смысле, в Маниле?

 Здесь, в Сан-Маркосе. Я вообще даже уверен, что он в отеле.

 В отеле? Господи боже. Нет. Это какой-то розыгрыш.

 Понимаю, полковник твой родственник.

 Это ведь розыгрыш, верно?

 Если только он не сам всех разыгрывает. Я ведь самолично сегодня утром с ним по телефону беседовал. Он сказал, что его вызвали отсюда.

 А-а А-а,  глупо было издавать одни нечленораздельные звуки, однако дар речи Сэндс на время утратил.

 Ты его достаточно хорошо знаешь?

 Так же, как гм. Без понятия. Он меня обучал.

 Значит, ты его не знаешь. Это значит, он тебя знает.

 Верно, верно.

 А правда, что полковник и в самом деле твой родственник? Дядя твой или кто-то там?

 А что, ходят такие слухи?

 Видимо, я слишком любопытен.

 Да, он мне дядя. Брат отца.

 Восхитительно.

 Ты уж прости, Эдди. Не люблю в этом признаваться.

 Но ведь он прекрасный человек!

 Это не так. Мне не нравится примазываться к его славе.

 Тебе, Шкип, стоит гордиться своей семьёй. Семьёй всегда нужно гордиться.

Сэндс вошёл внутрь удостовериться, что произошла ошибка, но это оказалась чистая правда. Полковник, его дядя, сидел в гостиной и распивал коктейль с Андерсом Питчфорком.

 Я смотрю, ты принарядился для торжественного вечера,  сказал полковник, имея в виду баронг Шкипа, встал и протянул руку сильную, слегка влажную и прохладную от соприкосновения с бокалом. Сам полковник был в одной из своих гавайских рубашек. Широкогрудый, пузатый, кривоногий и обгорелый на солнце. Ростом он ненамного превышал майора, но казался прямо-таки горообразным. Посеребренная сединой причёска всё тот же армейский ёжик походила формой на наковальню. В настоящий момент полковник уже был подшофе и держался на ногах лишь благодаря собственному прошлому: футбольным тренировкам у самого Кнута Рокне в университете Нотр-Дам[8], боевым заданиям в Бирме в составе «Летающих тигров»[9], операций по борьбе с боевиками в здешних джунглях, с Эдвардом Лансдейлом, и позже, в Южном Вьетнаме. В Бирме, в сорок первом, он несколько месяцев просидел в лагере для военнопленных, а потом сбежал. Дрался он и с «Малайским тигром», и с «Патет Лао»[10]; сходился лицом к лицу с неприятелем на множестве азиатских фронтов. Шкип любил дядю, но был не рад его видеть.

 Эдди,  проговорил полковник, взял руку майора обеими ладонями, а потом поднял левую и ухватил его над локтем, массируя бицепс,  давай напьёмся!

 Рановато ещё!

 Рановато? Чёрт возьми а мне уже слишком поздно менять курс!

 Да, рановато! Чаю, пожалуйста,  велел Эдди слуге; Шкип заказал то же самое.

Полковник с любопытством посмотрел на свёрток под мышкой у Шкипа:

 Рыба к ужину?

 Покажи ему!  сказал Эдди, и Шкип выложил М1 в обрамлении открытой упаковки на латунный кофейный столик.

Полковник сел, взял ружьё на колени ровно так же, как несколькими минутами раньше это проделал в машине Шкип,  и стал водить пальцами по изысканной гравировке.

 Фантастически тонкая работа.

Он улыбнулся. Но ни на кого при этом не взглянул. Протянул руку к полу и вручил Шкипу бумажный продуктовый свёрток:

 Меняюсь.

 Нет, спасибо,  ответил Шкип.

 Что в мешке?  поинтересовался Эдди.

 Курьерский пакет от посла,  сказал полковник.

 Ух ты! Как загадочно!

Как всегда, полковник пил из двух бокалов разом. Помахав пустой посудиной, подозвал слугу.

 Себастьян, у вас там что, совсем иссякли запасы «Бушмиллса»?

 Ирландский виски «Бушмиллс» будет сделано!  объявил юноша.

Питчфорк заметил:

 А слуги, похоже, вас знают.

 Да я здесь вроде бы нечастый гость.