На «смотринах» она не особо обращала на меня внимание: они о чем-то болтали с Юлей, а я смотрел с балкона на Фрунзенскую набережную, и меня почему-то не оставляло ощущение фальши. В этих синюшных кусках краба, который вовсе не с Камчатки, а может, и не краб даже, в этой пене из перемолотых огурцов (ну, разумеется, слово «огурцы» не подходило для гастробара, а «корнишоны» подходило), а еще фальшь была в самой Сусанне.
А может, главная фальшь была в наших с Юлей отношениях?
Я сказал что-то про камчатского краба. Или что корнишоны это просто огурцы. И в целом про явление гастробаров, за что и получил от Сусанны: «Ты что, как мальчик из трущоб?»
С тех пор я регулярно выслушивал от Юли про «мальчика из трущоб».
Четвертым в списке был психотерапевт Борис. Во время нашей первой и последней сессии, на которую мы пошли «работать над отношениями», он сказал: «Сожалею, но придется развестись». На столе стояла коробка салфеток с одной вздернутой, как чуб у персонажа аниме. Я ею несколько раз ударил Бориса. Пара «чубов» вылетели, Борис опрокинулся в кресле, а секретарша за дверью стала звонить в полицию.
Юля орала, потом визжала. Потом, поняв, что ни то, ни другое не поможет, вывела меня из кабинета. А дальше произошла странная вещь: когда мы шли к дому, она взяла меня за руку и сказала: «Спасибо, что мы вместе», как будто насилие это для нее такой подтверждающий фактор любви.
Следующим были: «бывший гражданский муж, или парень, или ухажер уточнить фамилию»; «двоюродный брат, живущий где-то далеко, то ли в Башкирии, то ли в Туркмении, то ли какая разница».
Я не заметил, как допил кружку. Наполнил еще одну, снова сел к колонне, смотрел на список.
Перед тем, как я ушел, Коломиец спросил кое-что еще:
Валерий Александрович, первыми в списке близких людей, кроме «бывшей сестры», вы указали психотерапевта, тренера и уборщицу. Почему?
Я не знаю.
Нет, знаю. Потому, что этот список никогда не даст ответа, куда на самом деле пропала Юля.
***
Справа от имен отчертил прямоугольник, добавил «to do list»: поискать во дворе машину (вычеркнул); съездить на вторую Юлину квартиру; проверить, не пропали ли ценные вещи. Поставил «птичку» напротив квартиры, вызвал такси.
Дождался сообщения «Вас ожидает», доехал до дома на Ленинградке, где мы жили первые четыре месяца наших отношений. Юле здесь не нравилось это сквозило даже через возбуждение конфетно-букетного периода. «Нужно расширяться», говорила она.
Поднявшись до четырнадцатого этажа, лифт ударился об ограничители со знакомым «бзум-блянк». Я какое-то время стоял в кабинке, то ли не понимая, что я здесь делаю, то ли просто не решаясь выйти и открыть входную дверь, за которой когда-то было то, что мы так быстро и глупо потеряли в обмен на «расширение».
Вышел, открыл нижний замок, надавив плечом на дверь, открыл заедающий верхний. Заглянул за створку, зажмурился. Был полдень. Квартира мерцала светом из всех окон, как магический шар. Вошел, сделал два острожных шага: все осталось так же, как когда мы отсюда уехали. На вешалке висел плащ Юли, который она купила во Франции и почему-то называла велосипедным. На пуфике рожок с ручкой «голова жирафа» мы тоже купили его в какой-то из поездок, не помню, где Уткнулся в плащ: может, в нем остался запах ее любимых духов «Ангелы и демоны»?
Нет, плащ был «мертв». Заглянул на обувную полку: ее старая обувь стояла ровными рядами. На уже вышедших из моды острых носах туфель и сапог лежала пыль.
Открыл шкаф в гостиной. Там висели в ряд платья, почти все черные и коктейльные. Я даже не знал, что Юля носила такие.
Здесь давно никого не было можно вычеркнуть второй пункт. Я вышел, закрыл дверь, которая всегда плохо открывалась, но хорошо закрывалась. Наверняка эффект, связанный с механизмом замка: шестеренки проще провернуть вперед, чем назад.
«Да вы эрудит!» сказал бы Коломиец. «Нет, просто внимателен к деталям».
Почему следователь уже живет в моей голове?
А вы не забыли? спросил кто-то невидимый, и я подумал, что мне почудилось. Простите, но вы не забыли про котел?
Что?
Котел.
Какой еще котел?
Я повернулся и увидел, что в пролете лестницы стоит мужичок в пестрой расползшейся рубашке.
Вы не забыли выключить котел?
Что?
Котел выключили?
Какой еще котел?
Он прочистил горло («Э-кхе!») и поднялся на несколько ступенек.
Жданов, сосед. Вы котел не забыли выключить?
Я не включал никакой котел!
Может, ваша жена включила? Она как-то приезжала. Горячую воду как раз отключали! Она включила котел, потом забыла выключить и вот
Что «вот»?
Э-кхе Пойдемте, покажу.
Я спустился за ним и оказался в квартире точно такой же, как у Юли, но совсем другой. Скопление пестрого, потасканного, набросанного, как сам владелец. Нашим с Юлей идеалом интерьера были черные полы, светло-серые стены, скрытые шкафы-ниши и как можно меньше мебели.
Жданов отвел меня в ванную. В незакрытом унитазе плавала какашка. Он почему-то не стал спускать, а просто закрыл крышку, потом начал тыкать пальцем в потолок, где через отслоившуюся краску проступали черные прожилки, и что-то рассказывать.
Мы закончили осмотр «места преступления», зашли на кухню, Жданов продолжил:
Сначала появились просто капли. Потом пятна. Потом вокруг них намокло, а потом Уже они
Кто?
Трупья!
Какие еще трупья?
Нет, струпья!
А струпья! успокоился я. Ну да
Жданов еще что-то говорил, а я вспоминал наш с Юлей секс: всего в трех метрах выше этой пестрой ужасной кухни мы лежали на полу, наши тела сплетались «звездочкой», рты дышали друг в друга словами «всегда» и «люблю».
Я достал две купюры по пять тысяч, положил на стол. Рыжие бумажки слились с пестрой клеенкой. Жданов покивал и замолчал.
А вы это Можете все-таки проверить котел?
Да, проверю.
Хозяйка-то опять в Париж укатила? спросил он со всем возможным сочетанием раболепия и ненависти к тем, кто «укатывает» в Париж.
Нет, не в Париж, не знаю.
Э-кхе! Жданов взял купюры, посмотрел на свет, проверяя, кивнул.
Я встал и вышел.
***
В этот раз верхний замок долго не поддавался. Я давил и тянул, боясь, что Жданов пойдет за мной и будет сам проверять, выключен ли котел. Наконец, замок открылся.
Зашел в ванную, открыл люк, проверил котел: тот был выключен. Хотел уйти, но пошел в спальню.
Лег на кровать на ту половину, где раньше спала Юля. Стянул покрывало, уткнулся в подушку, пытался почувствовать «Ангелов и демонов», хоть чуть-чуть. Ничего. Выдвинул тумбочку: внутри лежала свернутая конвертом Юлина рубашка-пижама.
Понюхал. Тоже ничего.
В нижнем ящике нашел обувную коробку с фотографиями, достал несколько снимков. На одном был отец Юли в летной форме. На фотографии ему лет сорок, и он был удивительно похож на Юлю точнее, она на него. На втором фото Юля лет десяти, она с Лерой и, скорее всего, младшим «бывшим» братом. Они стояли на фоне куста гладиолусов в каком-то парке. Вроде бы рядом, но удивительно, насколько далеко друг от друга. Бывший брат и бывшая сестра На остальных фото была обычная жизнь обычных советских семей: на Новый год стол с вазой мандаринов, салатами, солеными огурцами, оливье в хрустальных «ладьях», с тонкой вытянутой бутылкой «Кизлярского» и парой пузатых шампанского «Советское»; поездки на дачу; поход за грибами; пляж на Черном море
Под фотографиями лежал желтый прямоугольник. Блокнот «Молескин». В правом верхнем углу портрет Хемингуэя окладистая борода, взгляд старика, смотрящего на море.
Взгляд, который говорит: «Я все знаю».
Желтый. Часть 1
Не хочется портить первую страницу «Желтого» таким штампом, но
Я расскажу, как все было.
Я сама убийца и поэтому знаю, кто убийца.
Отец говорил: большинство авиакатастроф случаются при взлете и посадке, очень редко в полете.
Я оглядываюсь на свою жизнь и понимаю: так и есть.
И мне не посадить этот «самолет». Но я смогу оставить после себя «черный ящик», который запишет причины катастрофы.