Но начальство его любит. Слышал, как генерал сказал: "Этот паренёк из Жердании далеко пойдет!" завистливо сказал носатый.
Ещё бы всего за три месяца дослужиться до звания лейтенанта! фыркнул в ответ коротышка и злобно добавил, посмотрев на меня. А ты чего уставилась?! Живо иди в камеру!
Я едва сдержалась, чтобы не плюнуть грубияну в лицо. Но побоев, которые непременно за этим последуют, мне было не нужно, поэтому я послушно поплелась в изолятор и тут же устроилась на жёсткой скамейке, опустив глаза. Ни к чему им видеть плещущийся в них гнев.
А девка-то ничего, сальным голосом протянул тощий брюнет с длинным носом и кудрявыми бакенбардами.
Я тоже заметил, ответил пузатый коротышка. Я бы с ней уединился, только вот, после того случая, за подозреваемыми смотрят особенно тщательно
Да, неприятности от начальства нам ни к чему, недовольно покачал головой второй. А жаль, будь мы в обычной тюрьме, а не в следственном управлении, я бы такой шанс не упустил.
Я инстинктивно вжалась в стену и обняла себя руками. Как же мне надоело быть нищей и беспомощной. Вот бы иметь под рукой револьвер или боевой артефакт и при необходимости иметь возможность постоять за себя. Но по новому закону, внедренному Георгом 17 после восстания, право носить с собой оружие имеют только городские стражи, солдаты и приближенные короля, имеющие особое разрешение с подписью его величества.
Наконец, стражники удалились, заперев меня в изоляторе.
Мне даже принесли завтрак: миску бесформенной массы, именуемой в народе кашей. Но отказываться я не стала. Неизвестно сколько мне здесь находится, да кто знает, может быть на приисках, куда меня намерены отправить еда ещё хуже. Надежда на упорство молодого лейтенанта все ещё тлела в моей душе, но эйфория уже прошла, и я скептически отнеслась к рвению Джона Мале найти хоть какие-то следы механических людей. Поэтому я без аппетита уплетала ужасное нечто, именуемое кашей. Поглотив все без остатка, мне стало дурно, но я стоически выдержала тяготы жизни в изоляторе.
К моему удивлению через несколько часов дверь распахнулась, и медведе подобный стражник с огненно-рыжими, точь-в-точь как мои волосы, рыжими густыми усами громогласно пробасил:
На выход!
Я вздрогнула, но все же послушалась, выйдя в коридор следственного управления.
Руки!
Что, простите? не поняла я.
Руки, говорю, протяни перед собой! беззлобно рявкнул мужчина.
Я сделала, как меня просили. Пальцы заметно подрагивали, но стражник, не обратив на это внимания, вынул из нагрудного кармана ключ, с вкрапленным в него драконитом, и, вставив его в небольшое отверстие, со щелчком повернул против часовой стрелки. Драконит на моем запястье засиял ярче, а через долю секунды руки стали свободны. Браслеты же перекочевали к рыжему стражнику.
Что это значит? спросила я, не в силах скрыть волнение в голосе.
Свободна! получила я однозначный ответ.
Я задохнулась от радости. Неужели я свободна? Неужели не придется нести наказание за преступление, которого я не совершала?
Я могу идти?! чуть не прыгая от счастья, спросила я.
Иди, равнодушно ответил стражник, даже не удостоив меня взглядом.
И я пошла. Нет, побежала по коридорам следственного управления в сторону выхода. По дороге мне пришла в голову мысль вернуться и поблагодарить своего спасителя, но я тут же отмела ее, побоявшись, что стражи передумают отпускать меня, впаяя какое-нибудь другое преступление, лишь бы закрыть дело.
Я вылетела на улицу и пронеслась несколько кварталов без остановки, лишь бы оказаться подальше от места, где чуть не лишилась свободы.
На душе было радостно. Отныне я буду осторожнее. Возможно, удастся договориться ещё с кем-то из родственников о крове, и тогда я буду милой и покладистой. А пока я отправилась на постоялый двор "Механический волк", где хозяин всегда был рад меня видеть, да и публика была не такой мерзкой, как в прочих заведениях.
3 глава
Три дня прошли относительно спокойно. По вечерам я выступала на постоялом дворе "Механический волк", где благодарные слушатели платили золотыми и серебряными монетами. Большую часть дохода я отдавала хозяину заведения мистеру Курту Брикману матерому старому волку, но все равно в первый же вечер заработала себе на обувку. Правда новые ботильоны были из грубой кожи, на толстой рельефной подошве, не в пример предыдущим из тончайшей замши на невысоком очень удобном каблуке. Но покупкой я осталась довольна. Все же не придется ходить босиком, а это уже очень хорошо. Могла ли я подумать, что мне когда-нибудь придется терпеть голод и нужду? Конечно же, у меня даже мыслей таких не возникало. До всего случившегося я на улицах
Верегоса без сопровождения не появлялась ни разу. Обычно мы ездили с матушкой за покупками на автомобиле с личным извозчиком, и я наблюдала за городской жизнью как бы со стороны. Или же с братом Грегори на его автомобиле наведывалась в механические лавки за покупкой необходимых для его изделий деталей, но это тоже своего рода было для меня лишь приключение, где я находилась в безопасности и под присмотром.
Сейчас же приходилось петь наравне с простолюдинами только ради того, чтобы выжить. Но и тут все обстояло не так просто. Местные певички меня недолюбливали и для того, чтобы выступить на сцене, мне приходилось ждать своей очереди. Но публике мое творчество нравилось, поэтому мистер Брикман был всегда рад моим визитам. Правда певица Сесиль, выступающая на постоялом дворе на постоянной основе и являющаяся местной знаменитостью, пыталась строить козни, боясь, что я могу занять ее место в "Механическом волке". Мне до глупых выходок стареющей красавицы в виде разлитого по сцене масла, острого перца, добавленного в пиво, порванной струны на гитаре-не было особого дела. Правда пару раз певичке все же удалось сорвать мне выступление, и уж тогда ей приходилось несладко. Так как нрав у меня вспыльчивый, можно сказать даже взрывной, если меня кто-то очень сильно рассердит, я не могу вовремя остановиться. Вот и в прошлый раз, когда на глазах у публики я распласталась на сцене, поскользнувшись на оливковом масле, и в толпе рассмотрела смеющееся лицо Сесиль, буквально перепрыгнула через поручни, отделяющие меня от зрителей и схватила певичку за перекрашенные жёлтой краской волосы. Разнять нас удалось с огромным трудом, ведь я вцепилась в соперницу мертвой хваткой. В итоге Сесиль лишилась части своей и без того облезлой прически, а меня охранники заведения выкинули на улицу. Правда передали слова мистера Брикмана, чтоб я возвращалась, как подлечу свои нервишки. Вот я и вернулась спустя три месяца, отчего Сесиль едва не хлопнулась в обморок с перекошенной от злости физиономией.
Я же одарила певичку широкой улыбкой и приветливо помахала, ведь зла я на нее не держала. Женщина просто пытается выжить любыми способами, защищает свое тепленькое местечко, дающее кров и пищу, от посягательств молодой выскочки из высшего сословия.
Сесиль, как и мистер Брикман, сразу выкупила мое знатное происхождение. Вероятно, мои манеры, осанка и воспитание все же отличались от местной публики, раз эти двое сразу разглядели во мне бывшую аристократку.
Не зря в последнюю нашу ссору Сесиль в сердцах выкрикнула:
Проклятая мятежница! Твое место на приисках, а не здесь!
Но в этом певица была не права. Не я участвовала в мятеже, и не мне нести ответ за преступление против короны. Все, кто был причастен, уже наказаны. Родителей казнили одними из первых в назидание всем, кто только помышлял о восстании. Грегори отправили на прииски драконитов, и спустя месяц я получила послание о гибели брата. Никто из мятежников не вернётся в Верегос живым, каждого постигла кара за предательство. Этот лозунг звучал на улицах в первые месяцы после восстания и крепко засел в моей голове, ведь я стала той, кто лишился всех своих родных, участвовавших в мятеже против Георга 17 и его политики.