Сколько раз в жизни я слышал подобные истории и участвовал в подобных разговорах. Поначалу я давал советы. Потом просто сочувствовал. Напоследок пытался даже спорить.
Это всё бесполезно. Люди живут свои жизни и совершают свои ошибки. А в подобные минуты они просто ищут повод, чтобы обвинить другого в собственных поступках. Скажи я, что Джон плохой, и ему найдётся десяток оправданий. Скажи, что хороший и окажусь виноват во всех бедах, прошлых и будущих.
Убери рукой волосы, говорю, поднимая камеру, замри Готово.
Ты можешь думать о чём-то, кроме фотографии? сердится Кэт.
Зачем? пожимаю плечами, я фотограф. Когда знаешь, кто ты жить намного проще.
И как ты это узнал? спрашивает девушка.
Просто никем другим я быть не хочу.
А вот я не знаю, кто я, вздыхает Кэт.
Ты же рисуешь, удивляюсь я.
Я не знаю, хорошо я рисую, или нет.
Как это? А что другие говорят?
Говорят, что я гений, она криво усмехается, и что с такой наследственностью странно, если бы было по-другому. Я даже в школе на ИЗО рисунки приносила, а мне говорили: «Катенька, тебе папа помогал, да?!».
И кто у нас папа? интересуюсь.
Ты правда не знаешь?! она распахивает глаза.
Забыла, как мы познакомились? говорю, я когда твои кассеты от ментов по кустам ныкал, как раз интересовался, «кто же папа этой девушки, чью прекрасную попу я сейчас спасаю».
Пётр Грищук мой папа, говорит она, слышал про такого.
Это который «Битлов» слепил?! поражаюсь, да ладно?!
«Битлами» называют скульптуру в центре Белоколодецка, на которой угрюмые музыканты в шинелях с одинаковыми, рублеными лицами дуют в чугунные трубы, а один держит большой барабан.
Чей-то зоркий глаз подметил в композиции сходство с обложкой альбома «Оркестр клуба одиноких сердец Сержанта Пеппера». Особенно когда однажды, под покровом ночи кто-то вывел на барабане крамольную надпись «The Beatles». Буквы моментально закрасили, но история пошла в народ, и скульптуру иначе не называли.
«Встретиться у Битлов» было для Белоколодецка тем же, что в Москве возле Пушкина. Культовое место. Грищук был мастером монументальной скульптуры, особо ценимой и уважаемой в Советское время. Он ваял сталеваров и колхозников, стеллы и барельефы и без куска хлеба точно не сидел.
Теперь понятно, откуда у Кэт такой стойкий комплекс неполноценности. Дочку самого Грищука с детских лет в попу целуют. Не зря Джон сказал, что с таким папой можно хоть домик с трубой и дымом нарисовать, и тебя выставят. Ну, насчёт домика, я, пожалуй, преувеличил, но бонус у Кэт изрядный.
Мне бы с её папой лично познакомиться. Ткнулся наугад, а вытащил почти джек-пот. Он точно должен знать Орловича, а также всех его друзей и недругов. Весь круг общения.
Я могу сказать, есть у тебя талант или нет, говорю невозмутимо.
Ты в этом не разбираешься, отмахивается она.
В картинах да, не очень, признаюсь, а вот в фотографии разбираюсь. Хочешь попробовать?
Протягиваю ей камеру. Кэт берёт её в руки с аккуратным любопытством.
У меня не получится, она прикусывает губу, тут всё слишком сложное.
Ты художница, говорю, значит, уже всё знаешь. А про настройки я тебе сейчас объясню. Там ничего сложного. Что ты хочешь снять?
Тебя, она поднимает камеру и наводит на моё лицо.
Меня рано, говорю, я не могу учить и позировать одновременно.
Кэт поворачивает камеру в разные стороны, рассматривая мир в объектив. В очередной раз удивляюсь, как девушкам идут фотоаппараты. Жаль что я не могу заснять её в этот момент.
Вот ту лодку, решает Кэт, она такая печальная
На песке лежит вытащенная на берег перевёрнутая кверху килем шлюпка, а на ней сидят две большие чайки.
В фото главное освещение, объясняю я. Сначала измеряем его вот этой штукой, я направляю экспонометр, Он даёт нам экспо-пары. То есть выдержку и диафрагму, при которых освещение будет нормальным.
А зачем несколько? начав нехотя, Кэт всё больше увлекается происходящим, почему не дать одну пару?
Не зря говорят, лучший способ сблизиться с девушкой, это научить её чему-нибудь. Никакие рестораны или походы в кино не сравнятся с уроком вождения автомобиля или совместной практикой игры на бильярде. Правда, в двадцать первом веке большинство девушек уже умеют водить машину, но ведь есть ещё яхты и самолёты.
Получив новую игрушку, Кэт забывает и про Джона, и про отца, и про собственные комплексы.
«Выдержка» это время срабатывания затвора, объясняю ей основы, Если она будет слишком долгой, а наша натура станет двигаться, то фото будет смазанным. Поэтому в фотоателье и говорят «замрите».
Так сделай короткую, командует она.
Всё не так просто, вот смотри, я выкручиваю диафрагму на минимальные показатели, диафрагма, это дырка через которую поступает свет. Чем больше дырка, тем меньше цифра. Вот сейчас объектив открыт полностью. Направляй его на свою лодку и подкручивай, чтобы навести на резкость.
Не могу, сообщает Кэт, одну чайку поймала, вторая уже расплывается.
Это называется «глубина резкости», говорю, теперь ставь цифру побольше.
Вот, поймала! радуется Кэт, фон весь расплывается, а лодка чёткая. Прямо импрессионизм какой-то!
Выдержку ставь, которая в паре и снимай, говорю. а то улетит твоя «натура».
Так мы общими усилиями запечатлеваем старую сосну, несколько яхт и вышедшего из деревьев толстого полосатого кота. На того уходит добрая половина плёнки.
Теперь ты вставай, требует Кэт, я тебе позировала, теперь твоя очередь.
Ладно, встаю нехотя. Хотя я не люблю себя в кадре, но для тебя сделаю исключения.
Стой, девушка опускает камеру, это у тебя что?!
Сбоку на рубашке проступает кровавое пятно. Расстёгиваю пуговицы и вижу, что бинт пропитался насквозь.
Идём, говорит Кэт, быстро!
Возле «Крейсера» дежурит несколько такси. Кэт кидается к первой стоящей машине и быстро договаривается с водителем.
Давай доедем до аптеки, спорю с ней я, просто бинты купим. Там ничего страшного.
Это всё из за меня, повторяет Кэт, всё из за меня. Какая я дура!
Такси останавливается у поликлиники. Мы проходим внутрь, минуя регистратуру. На мои вялые попытки сопротивления Кэт не реагирует. Она тащит меня через толпу пенсионерок, мамаш со справками в пионерлагеря и работяг с листами профосмотра, как ледокол баржу среди айсбергов.
У кабинета с надписью «М. Д. Силантьева, зам. гл. врача», она коротко стучит в дверь и тут же заходит внутрь.
Катя? темноволосая женщина с тонкими чертами лица отрывается от стопки медицинских карт, Что случилось? Я, вообще-то, занята
Вот, Кэт подталкивает меня вперёд.
Женщина хмурится и недовольно откладывает бумаги.
Что у вас там?
Вместо ответа, молча расстёгиваю рубашку. М. Д. Силантьева подходит ко входной двери и защёлкивает её на ключ.
Раздевайтесь.
Совсем?
До пояса.
Она срезает ножницами бинты, и я стискиваю зубы, когда подсохшая кровь отрывается от кожи. Шов выглядит неважно, распух и сочится сукровицей.
Какой коновал вас штопал, молодой человек? спрашивает врач.
Не могу сказать, отвечаю, был в этот момент без сознания. Так что лично не знаком.
Ждите здесь, сообщает она, выходя за дверь и повторяя операцию с ключом, только на этот раз уже с другой стороны.
Ты куда меня привела? спрашиваю у Кэт.
Находится в запертом кабинете неуютно. Такое чувство, что М.Д. Силантьева лишила меня возможности сбежать и теперь вернётся с милицией.
Успокойся, говорит Кэт, это моя мама.
Уважаемые опытные фотографы. Прошу простить меня за этот небольшой ликбез. Я выяснил, что многие читатели не сталкивались даже с основами, и надеюсь, что теперь для них постижение фотоискусства станет понятнее и интереснее.
Глава 7
А почему Силантьева, а не Грищук? нахожу самое умное, что можно спросить в этой ситуации.
Мама у нас самостоятельная, сообщает Кэт.