Джорон не знал имен новых десяти ветрогонов, они отказывались с ним говорить и даже смотреть в глаза.
Они постоянно пели и, хотя вечно сопровождали Ветрогона, неизменно находясь рядом с ним, слушались только Мадорру, а не Ветрогона, который сейчас сидел внутри их круга и скорбно смотрел на Джорона.
Прочь уходите, печально сказал он остальным. Прежде это был водоворот гнева и ярости, но сейчас он казался просто уставшим. Когда окружавшие его ветрогоны не пошевелились, продолжая петь свою тихую грустную песню, часть прежнего огня к нему вернулась. Прочь уходить! рявкнул он на того, кто находился рядом, и они одновременно направились к двери, но никто не вышел из каюты.
Вас попросили выйти, сказал Джорон группе ветрогонов, они заворковали и защелкали, но ни один не сдвинулся с места.
Не уйдут, проговорил Ветрогон. Нет, не уйдут.
Он уселся в свое гнездо, его одеяния, когда-то рваные и грязные, теперь превратились в самую красивую вещь на корабле. Они были расшиты разноцветными нитками, на них позвякивали ракушки, безделушки и перья подарки других ветрогонов и членов команды. Джорона преследовала мысль, что яркие одеяния стали для Ветрогона такой же тюрьмой, как для него командование кораблем, что говорящий-с-ветром оказался в ловушке, откуда не существовало спасения.
Нашел корабельную женщину? спросил Ветрогон.
Нет, ее там не было, и никто ничего о ней не знает. Джорон покачал головой. Если ты хочешь прогнать ветрогонов из своей каюты, я могу это сделать. Ветрогон тряхнул головой.
Нет, нет, нет. Мадорра не уйдет. Мадорра сражаться. Мадорра убивать. Не будет. Не будет. Казалось, еще немного, и его охватит паника. Джорон кивнул.
Когда-то ты был не против, чтобы он убил всех нас, напомнил ему Джорон.
Ветрогон тихо фыркнул, печальный смех для тех, кто его понимал.
Теперь все равно. Но Джорон Твайнер не все равно. К нему повернулась голова в маске. Джорон Твайнер болен, тихо добавил он. Не хочу делать жизнь Джорона Твайнера труднее.
Моя жизнь и без того трудна, и я не думаю, что она станет легче, Ветрогон.
Тот печально кивнул.
Не хотеть, заявил Ветрогон.
Верно, сказал Джорон. Ну, я всего лишь хотел тебя навестить. Сейчас мне нужно встретиться с Рукой Старухи и Эйлерином. Если тебе что-то понадобится, позови меня.
Позови, повторил Ветрогон, Джорон пробрался сквозь толпу говорящих-с-ветром, одетых в белое, и Мадорра зашипел, когда Джорон проходил мимо.
Он не стал обращать на него внимания лишенный ветра не принадлежал к команде корабля, поэтому подобное наглое поведение Мадорры было не большей угрозой его командованию, чем если бы кивелли его клюнула или укусил длинноцеп. И все же оно вызвало у Джорона раздражение, когда он направился в глубины корабля, где Гаррийя, Рука Старухи, ждала его у себя в кубрике, куда приносили больных и раненых. Сегодня там было пусто, их рейд прошел без потерь. Так случалось довольно часто. Конечно, они атаковали превосходящими силами, но главной причиной являлась его репутация Черного Пирата, который не оставлял живых, и единственным доказательством его посещения островов становились трупы и горящие города.
Конечно, не совсем так, Джорон понимал, что это необходимо: в конечном счете его репутация спасет жизни многих его людей, и он надеялся, что в конце концов приведет к Миас. Тем не менее ему совсем не нравилось такое положение вещей.
В кубрике Руки Старухи Гаррийя сидела на стуле, гамака у нее не было, рядом лежали инструменты. «Ее вполне можно принять за палача, а не целительницу», подумал Джорон.
Старая женщина состояла из противоречий, она очень тщательно мыла руки, но никогда остальные части тела. Половину времени прикидывалась тупой, но теперь уже никого не могла обмануть. За блестящими глазами скрывался мощный разум.
Зовущий, сказала она. Как дела?
Я слышу все больше сообщений о кейшанах, поднимающихся на поверхность моря, но я не пел и не призывал их.
Она рассмеялась и провела рукой по своим инструментам, словно пыталась понять, какой из них вызовет самую сильную боль.
Думаешь, что ты единственный такой во всем мире? спросила Гаррийя.
Нет, но мы призвали зверя, мы
Не вызвали первого, Зовущий, сказала она, затем собрала свои инструменты и встала.
Потом подошла к полкам, положила их и взяла бутылку и ткань.
Ну нет
Ты можешь кое-что немного ускорить, сказала она. Но не остановить то, что уже началось.
Что это значит? спросил Джорон.
Сними шарф и сядь на стул. Я посмотрю, как у тебя сегодня дела.
Джорон молча повиновался, у него возникло странное ощущение, когда кожи коснулся воздух, а не тепло его дыхания, пойманное тканью. Гаррийя склонилась над ним, уродливая, старая, с кожей, покрытой грязью.
Хоть кто-то на том острове знает, где она? Он покачал головой. Конечно нет, зачем им посылать сюда кого-то важного. Джорон собрался ей ответить, но она подняла его голову, положив руку ему на подбородок, что заставило его промолчать. Язвы не стали хуже, сказала она. У тебя бывают головокружения? Он покачал головой. Тошнота? Ты замечал исчезнувшее время? Он снова покачал головой. Принял какие-то решения, о которых пожалел?
Много.
Гаррийя улыбнулась и намочила ткань жидкостью из бутылки.
А такие, которые потом казались тебе бессмысленными? поинтересовалась Гаррийя.
Только не в последнее время, ответил Джорон.
Хорошо. А сейчас будет больно.
Она прижала тряпицу к его лицу, и он зашипел; у него возникло ощущение, что кожу охватил огонь, но, если это требовалось для того, чтобы удержать гниль кейшана, он был готов терпеть.
Как Коксвард? спросил он в момент передышки.
Я не могла больше держать его здесь, ответила Гаррийя. Сейчас он в карцере. Она еще раз прижала влажную тряпицу к его лицу, и по коже побежал огонь. Впрочем, пройдет очень много времени, прежде чем ты окажешься в его состоянии. Гниль у него много лет.
Мне бы он пригодился, никто не знает корабль так, как он, сказал Джорон. Ты можешь его подлечить?
Она покачала головой.
Как только гниль достигает разума, лишь Мать способна его излечить, а мне до нее далеко. Огонь снова побежал по его коже. Будет милосердием его отпустить, Зовущий, сказала она, понизив голос. Боль. У него ничего не осталось в этом мире.
Он с нами с самого начала. У Джорона перехватило в горле. Я не хочу потерять
Иногда дело вовсе не в тебе, сказала она. Прикосновение. Боль. Ты знаешь, Зовущий, твоя нога, твоя песня, твоя супруга корабля. Если ты начнешь думать, что сможешь разбавить боль кровью, это станет ошибкой. Кровь лишь будет ее питать.
Это не месть, Гаррийя. Он отвел ее руку в сторону, вдохнул пары жидкости из бутылки, и у него заслезились глаза. Она в Бернсхъюмхъюме, я уверен. И мне необходимы корабли Суровых островов, чтобы осадить столицу, но они не дадут их мне до тех пор, пока Сто островов обладают сильным флотом. Он взял шарф и завязал лицо. Поэтому я должен их ослабить.
И себя.
Мы никого не потеряли, возразил Джорон.
Пока.
Мы никого не потеряли, старая женщина.
Он встал, она молча на него смотрела.
Навести твоего мастера-костей в карцере, наконец сказала она.
Джорон отвернулся, намереваясь подняться вверх по лестнице к люку, чтобы оставаться на палубе в свете Скирит. Но его мучило чувство вины. Коксвард достойно ему служил, пока гниль не отняла у него разум, и Джорон считал, что должен его повидать. Поэтому он зашагал в темноту, и теперь путь ему освещали только тусклосветы, расположенные в узких коридорах. Он услышал Коксворда еще до того, как увидел. Услышал бред и тяжелые удары о стены. Карцер постарались переделать, чтобы он стал удобнее, ведь Коксвард не совершил ничего плохого. У людей остались синяки после столкновения с ним, но виновата была болезнь.