Слова Горбенко не произвели на эсесовцев никакого впечатления.
А вы находитесь не под арестом, пан Скавронский, криво улыбнувшись, ответил ему толстяк.
Горбенко поднял на эсесовцев удивленные глаза.
Тогда почему меня держат в этой комнате в наручниках? спросил он.
Высокий эсесовец стряхнул пепел с сигареты на пол и затем ответил:
Мы хотим получить от вас, пан Скавронский, некоторую информацию эсесовец сделал паузу и со значением посмотрел на Горбенко. Если вы нам её сообщите, то вас немедленно отпустят. добавил он.
Горбенко в недоумении пожал плечами.
Я работаю простым учителем в Гродно и вряд ли располагаю информацией, которая может вас интересовать. ответил он.
А вот это уже позвольте решать нам с угрозой в голосе заметил эсесовец.
Сделав вид, что раздумывает, Горбенко некоторое время молчал и затем нехотя кивнул головой.
Пожалуйста, так как у меня все равно нет выбора, я готов ответить на ваши вопросы, господа, но право же не знаю, чем могу быть вам полезен.
Эсесовцы обменялись взглядами.
А вопрос у нас такой спросил высокий эсесовец. Мы хотели бы знать, с кем вы, пан Скавронский, кроме вашей сестры, еще встречаетесь в Сувалках?
Эсесовцы впились глазами в лицо Горбенко. Тот пожал плечами, и, после недолгих размышлений, спокойно ответил:
Да ни с кем. Вот только вчера в поезде познакомился с неким господином Клаусом Визенталем из министерства торговли Рейха. Может быть, вас интересует именно он?
Высокий эсесовец вытащил из уголка рта сигарету и покрутил головой.
Нет, этот добропорядочный гражданин Рейха нас не интересует, пан Скавронский.
Горбенко пожал плечами.
Тогда больше ни с кем, господа, ответил он. Я всю ночь провел с сестрой, а рано утром взял пролетку и поехал на вокзал. Можете спросить об этом у Зоси.
Это, все, что вы хотите нам сказать? бросая сигарету на пол, спросил высокий эсесовец.
Горбенко выдавил на своем лице подобие улыбки.
К сожалению, все
Значит вы не поняли нашего вопроса, пан Скавронский! с нажимом в голосе произнес эсесовец. По его голосу было видно, что он начинает нервничать. Придется освежить вашу память.
Эсесовец вытащил из нагрудного кармана френча несколько фотографий и поднес их к глазам Горбенко.
Вам знакомы эти господа? спросил он и заглянул Горбенко в глаза.
Взглянув на фотографии, Горбенко ощутил мгновенную сухость во рту. На одной из фотографий он узнал бывшего руководителя минского городского банка Борислава Мечика. А с другой, на него смотрело лицо главного бухгалтера этого же банка Андрея Козловского. Горбенко познакомился с этими людьми в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, когда работал в центральном аппарате НКВД в Минске и вел их дело по обвинению в организации подпольной террористической группы. Как выяснилось на следствии, никакой группы обвиняемые не создавали, а занимались обыкновенным разворовыванием государственных средств. Тем не менее, каждый из них был осужден на десять лет по статье пятьдесят семь и отправился отбывать наказание куда-то в Карелию. Глядя на фотографии, Горбенко молчал, не зная, что говорить, а эсесовец с нескрываемой иронией разглядывал его растерянное лицо. Подождав еще несколько секунд, он медленно, как бы взвешивая каждое слово, спросил:
Так вам знакомы эти люди, пан Скавронский?
Горбенко отрицательно покачал головой.
Нет, эти люди мне не знакомы, господа. оправившись от удивления, ответил он.
Эсесовец подошел к столу и вытащил из пачки новую сигарету.
А вот они вас очень хорошо помнят, пан Скавронский, возвращаясь к табурету, на котором сидел Горбенко, сказал он. Только не под этой фамилией, а под другой эсесовец наклонился к уху Горбенко и шепнул. Павел Владимирович Горбенко
На лице Горбенко не дрогнул не один мускул. Эсесовец презрительно усмехнулся.
И место вашей работы они запомнили, добавил он. Н.К.В.Д. чеканя каждую букву, громко сказал он.
Я еще раз повторяю, все также спокойно ответил Горбенко. Этих людей я впервые вижу. Видимо, они спутали меня с кем-то другим.
Эсесовец недовольно нахмурился и затем с угрозой процедил:
Значит, вы не хотите быть с нами откровенным, товарищ Горбенко. Боюсь, об этом вам скоро придется сильно пожалеть!
При этих словах толстый эсесовец вышел из комнаты.
Вы о «сыворотке правды», конечно, слышали? разминая в пальцах сигарету, спросил Горбенко высокий.
Тот отрицательно покачал головой.
Нет, не слышал, ответил он.
Очень хорошо! эсесовец, показав неровные желтые зубы, улыбнулся. Это такой химический препарат, от которого человек становится очень болтливым. Помимо своей воли пояснил он. Сейчас сюда придет врач и сделает вам укол. Предупреждаю заранее эсесовец поднял вверх, украшенный золотым перстнем, указательный палец. Доза будет на пределе допустимой. В вашем возрасте это уже опасно. Можете и не выдержать.
Не успел эсесовец закончить говорить, как дверь в комнату распахнулась, и в нее вошел невысокий человек в белом помятом халате и такой же мятой белой шапочке. Опустив на лицо марлевую повязку, он положил на стол небольшой чемоданчик, раскрыл его и, вытащив из него ампулу, уверенным движением наполнил большой стеклянный шприц.
Я готов, тихо и даже как-то буднично сказал он, подходя к Горбенко.
Спрашиваю последний раз! голос эсэсовца изменился и стал резким и угрожающим. Или вы начинаете говорить то, что нас интересует или за дело примется он, и эсесовец кивнул на человека в белом халате.
Давайте, валяйте, стараясь сохранять спокойствие, через силу улыбнулся Горбенко.
Его лицо оставалось бесстрастным, но он чувствовал, что нервы, напряженные до предела, вот-вот выйдут из его повиновения. «Главное, не думать о «Жане» и «Малыше». Главное, не думать лихорадочно приказывал он сам себе, наблюдая, как врач, перетянув его руку тонким резиновым жгутом, медленно вводит иглу в вену. Надо найти какую-нибудь приятную мне тему и думать только о ней, вспомнил он рекомендации своих бывших коллег-разведчиков, работавших когда-то вместе с ним в торгпредстве в Берлине. Вдруг, перед его глазами возникло лицо Зоси Скавронской. А почему бы и нет?» мысленно усмехнулся он, представив реакцию эсэсовцев после того, как у него закончится действие наркотика.
Почувствовав легкий укол в руку, Горбенко закрыл глаза и начал мысленно отсчитывать удары собственного сердца. На цифре «десять» его голова начала наливаться тяжестью. Он приподнял веки и вдруг увидел, как лица окружающих его людей поплыли куда-то в сторону и стали постепенно уменьшаться в размерах, словно удаляясь от него. Их голоса зазвучали глуше, как в тумане, и он начал проваливаться в липкую, тягучую, чернеющую ночным мраком темноту.
Польша. Млыно. 21 июня 1941 года
У края небольшой дубовой рощи на покрытом травой косогоре сидело человек двадцать вооруженных людей. По внешнему виду было трудно определить кто они? На ком-то из них был старый немецкий мундир со споротыми нашивками и погонами. Кто-то был одет в поношенную гражданскую одежду. На ком-то были грязные, закопченные робы заключенных концлагеря. Люди лениво нежились на горячем июньском солнце и изредка перебрасывались ничего не значащими словами. Наконец, один из них, видимо старший, дал короткую отрывистую команду на немецком языке. Люди поспешно вскочили с земли и выстроились в шеренгу.
Вдалеке на проселочной дороге появилось небольшое облачко пыли. Постепенно оно стало расти и вскоре превратилось в сверкающий полированными боками легковой автомобиль. Скрипнув тормозами, он остановился рядом с шеренгой. Дверь автомобиля распахнулась, и из него вышел немецкий офицер. Стоящий перед шеренгой человек в вельветовой куртке и старых польских армейских брюках с немецким автоматом на плече громко крикнул: «Смирно!» и, повернувшись кругом, подошел к офицеру.