Тихо вы, мудаки! Это наш, «пиджак», из авиационного института! Привет, Мишель! почему-то он назвал меня на французский манер. Переселяешься? Правильно! В какую комнату? я назвал номер, предварительно посмотрев его на кусочке дерматина, прикреплённой к ключу. А! Прикольно С Колей-Мексиканцем будешь жить, радостно улыбаясь заявил Константин.
Почему мексиканцем? мне представился человек в сомбреро под самолётом.
Увидишь. Давай, до встречи
Комната оказалась удивительно чистой, со стенами неожиданно тончайше терракотового, с розовым отливом, цвета. Все помещения, которые я видел до этого, находясь в армии, даже пока ехал в поезде, были грязно-зелёно-болотного цвета. Мне даже представлялся завод по производству красок разных волшебных цветов, на самом конце конвейера которого стоял какой-то военпред и добавлял туда тёмно-серой и тёмно-зелёной. И потом красил ею всю страну. А чо? Вдруг война? Сглазил Так вот, поражённый необычайным колоритом комнаты с казёнными занавесками, двухстворчатым шкафом, двумя кроватями, стоявшими у стен, и прикроватными тумбочками, я был поражён ещё одним предметом, лежащим на кровати. Это была гигантского размера подушка, занимавшая всю ширину кровати и добрую треть её длины. Но не только размеры впечатлили меня, вернее, не столько размеры, сколько цвет! Середина её была совершенно чёрной, и не просто чёрной, а чёрной с глянцем, как хорошо начищенный хромовый сапог, от неё отражалось солнце, настолько хорошо она была отполирована! От середины к краям она постепенно светлела, и края были ещё достаточно белыми, напоминая о моменте её рождения. Если бы создатели фильма «50 оттенков серого» увидели её, то, несомненно, выкупили бы и поставили на заставку кинокартины. Да что там говорить! Музей Гуггенхайма сделал бы её центром своей экспозиции в зале современного искусства!
Комната была пуста. На стене не висело сомбреро, на подоконнике не было ни кактуса, ни початой бутылки текилы. Даже гитары не было. Ничего, напоминавшего бы о Мексике, совершенно ничего.
Я постелил полученное у кастелянши, пахнущее хлоркой постельное бельё и вечером спокойно уснул, убаюканный одиночеством и персиковыми цветами. Проснулся я ночью от топота и гомона в коридоре. Дверь открылась, загорелся яркий свет, я спросонья посмотрел на вошедшего. Кактус был лишним. В дверях стоял настоящий мексиканец. По какому недоразумению его назвали Николаем, трудно было представить. Смуглый, с рубленым профилем, крючковатым носом, с чернющими, торчащими жёсткой щёткой усами под ним, большими белыми зубами и чёрными, как уголья глазами, он таращился на меня, как гаучо на степного волка.
Ты откуда здесь взялся? виртуальная рука незримо легла на рукоять пистолета. Мне же обещали, что никого селить не будут! как бы сам себе возмущённо воскликнул мой собеседник. Откуда он знал про таинственный ход мастей, управляющий миром?
Я не знаю, мне ключ дали, сказали, тут живи.
Хосе, назову его пока так, с явным раздражением начал стаскивать с себя замызганную «техничку», по комнате распространился запах оружейного масла. Воняет примерно как от тракториста, только несколько утончённо, с ног не валит. Мой новый сосед (хотя, конечно, новым соседом был я, это я так, по праву того, кто раньше зашёл в комнату) запихнул верхнюю одежду в шкаф и остался в голубом облегающем нательном белье кто видел, тот знает, как элегантно облегают ягодицы кальсоны и через ширинку, сконструированную умелым советским закройщиком, у миллионов пользователей в самый ненужный момент что-нибудь да выпадает. Завершал этот сверхинтимный костюм такой небольшой штрих, как высокие носки домашней вязки, и заправленные в них портки придавали всему этому очарованию потрясающий комизм. Мой южноамериканец уселся на кровати напротив меня и молча уставился прямо в глаза. Я тоже сел на край кровати и смотрел на него. Хз, что он выкинет.
Меня Николай звать, вспомнил о том, что не представился, теперь уже больше не Хосе, но руку не протянул. Откуда прибыл?
Из Уфы.
«Пиджак», что ли?
«Пиджаками» называли «двухгодичников», тех, кто окончил институт, а потом был призван на два года на действительную военную службу по военно-учётной специальности. Кадровые офицеры относились к ним с презрением, ибо они «военную лямку» не тянули, училищ не оканчивали, но незаслуженно получали те же звания, что и они, отпахавшие пять лет обучения в сапогах и казармах. Мы же считали их «дубарями», добродушно усмехались их рассказам, как они бегали в увольнение, чтобы успеть за пару часов бухнуть, познакомиться с девкой и не попасться патрулю, чтобы потом заливисто врать, как чуть ли не каждый в парке познакомился с тако-о-о-ой тёлкой, что охренеешь, и что она сразу потащила его в кусты, где сорвала с него штаны, да так потом стонала на весь парк, что приходилось зажимать ей рот, и теперь ловит его у проходной, а он «шкерится», и т. д., и т. п., типа того Когда мы говорили, что мы иногда ходили в институт на занятия, практически живя по несколько дней в женском общежитии и выбираясь только за пивом, они удивлённо слушали, предполагая, что это полное враньё и не стоит мужского внимания. Нужно сказать, что всё военное общежитие, в котором мне предстояло жить, было заполнено в основном кадровыми офицерами, от двадцати двух до двадцати семи примерно лет. Легко можно представить, какая атмосфера царила в этом отдельно сконструированном сообществе при полном отсутствии возможности реализовать свои сексуальные потребности, кроме как «передёрнуть» в ду́ше.
В то время за упоминание о гомосексуализме с ходу били в морду, да и никто из моих знакомых никогда и ни в чём не проявлял «гейских» наклонностей, никогда не обсуждал этого и не ассоциировал совместное мытьё в душе с какой-то эротикой. Все было просто: мужики в брюках, женщины с сиськами. Никаких вторых планов. Сейчас одноклассники моей старшей дочери, которым по шестнадцать лет, мучительно пытаюься разобраться, геи они или не геи, подробно обсуждают друг с другом признаки внутренних колебаний в эту сторону, а наиболее хитрые из них даже приотворяются геями, чтобы на самом деле проще было поближе подобраться к заветным девичьим неожиданно проросшим у их одноклассниц округлостям. Но я отвлёкся
Хосе-Николай ещё несколько мгновений испытующе смотрел на меня, глубины мысли не проглядывалось, но определённая быковатость во взгляде явно присутствовала.
Давай выпьем, не предложил, а почти определённо указал на наши совместные действия Мексиканец.
Я выжидающе молчал. Он вытащил из сумки, с которой пришёл в комнату, почему-то термос, который был ровно такого же цвета, как и его кальсоны. Видимо, для маскировки. Открутил верхний стаканчик, налил в него содержимого и протянул мне.
Давай! произнёс он самый популярный в нашем народе тост.
Глубина этого слова в русском языке, я думаю, изучена далеко не до конца. Вроде бы происходит от глагола «давать», а в данной ситуации это явно означало «принять». Оставим это дело лингвистам.
Я заглянул в стакан. Он был наполовину полон грязно-бурой жидкости, пахнущей спиртом, и с тем же ароматом, что распространяла запиханная Николаем в шкаф одежда. Вид этого пойла был такой, будто она была зачерпнута из придорожной лужи, по которой только что проехал армейский грузовик.
Это что?
Николай смотрел на меня с признаками явного нетерпения. Этот взгляд я понимал: я задерживал тару.
Пей, не ссы. «Оружейка»
Я тогда ещё не мог знать, что «оружейкой» называют спирт, который используется в самолёте для охлаждения автоматической пушки. Соответственно, охлаждая её во время стрельбы, он смешивается с тем прекрасным оружейным маслом, которым так благоухал мой сосед! А самих оружейников называют «щелчками». Это название пошло ещё с тех времён, когда пушка стреляла через винт самолёта, и для синхронизации их действий, чтобы не перебить лопасти, перед полётом оружейник должен был крутить винт и отсчитывать определённое количество щелчков. После полётов, независимо от того, стрелял ли пилот или просто летал, оружейник сливал спирт себе как законную добычу и тащил его в «нору». Вообще, доступ к спирту в том или ином виде в то время значил то же, что прикосновение к валютным резервам страны в нынешнее. За дармовой «а́лкоголь» можно было решить почти все вопросы. Спирт принимали все, а доступ к нему был у ограниченного контингента; самым элитным считался, конечно, медицинский, авиационный тоже котировался, но и «оружейку» пили. Каких только названий не придумывали: «шмандифюр» спирт, разбавленный глицерином, «шпага» заранее разведённый дистиллированной водой, ласково «спиртяжка», уже все и не помню. Спирт разливали подпольные бутлегеры, огребая колоссальные сроки, за спирт строили дома и покупали очередь в автосервис, добывали дефицитные билеты на самолёт и так далее. Знаю сам из личной практики и опыта общения с реальными персонажами.