Вот-вот
Говори уже, что придумал. Вижу же.
А придумал я, мой король, перебраться на службу к русскому царю. Шутейно! сказал князь, увидев реакцию короля и упредив его вспыхнувший гнев.
Как это, «шутейно»? Ведь присягу надо будет давать.
И что? Ложная присяга не в счёт. «Помогу», потом вернусь. Приду к русскому царю, скажу, что хочу басурман поганых бить, а ты не даёшь. У него на Дону тоже казаки поселились. Думаю, он отдаст мне в команду. Глядишь, переманим и уведём к себе на Дон.
И как ты ему собрался «помочь»? саркастически усмехнувшись спросил Жигмунд.
Он, думаю, кораблями попытается разбить морские крепости, а мне оставит Перекоп. Вот мы и сообщим Гирею, чтобы встречал гостя. А сам возьму крепость. Там тоже хороший барыш должен быть. Туда сначала приводят полонян.
Как же ты возьмёшь Перекопский вал, если у тебя нет пушек?
Да! Пушек у меня нет! усмехнулся князь. Попрошу их у русского царя. Думаю, даст. Заодно посмотрю, как стреляет его орудийное зелье. Припрячу немного Передам с гонцом в Краков. Пусть наши зелейщики разберутся в его секрете.
Какой в зелье может быть секрет? Его триста лет готовят.
Готовят, да у разных ямчужников разный порох получается.
Не нравится мне твоя затея. А вдруг не поверит тебе царь русский? Посчитает лазутчиком
Если ты на меня гоньбу устроишь, поверит. Пошлёшь к Хортице рать. Да так, чтобы дозорные первые узрели. Так мы всей ватагой и снимемся. Будет спрашивать царь у казаков, зачем пришли, они скажут.
А коли возьмёт Крым русский царь? То худо для нас. Не остановится он, если укрепится на острове. Может подождать, пока хан его погонит?
Хочу, мой король, Перекоп взять. Много там наших православных христиан.
Когда ты уже нашу веру примешь? недовольно скривился Жигмунд.
Вишневецкий промолчал. Он давно перестал спорить с Жигмундом по поводу веры и церкви. Тот был ярым католиком. Да и мог ли сын Миланской Боны Сфорцы быть православным? Нет. А Вишневецкий и его пращуры следовали старой христианской веры.
Князь лишь вздохнул и мысленно попросил бога простить друга за неправильно выбранный путь.
Раз уж ты сам сказал, то позволь замолвить слово за нашу церковь?
Молви, вздохнул король.
Ты отдал все митрополичьи кафедры католикам. И даже не священникам, а простым светским людям. В наших православных храмах служат торговцы. Разве это правильно? Народ уходит в Московию или к нам на Днепр.
Князь вздохнул.
Тебе плохо разве? В твоём Кременецком уезде твой митрополит и церковники твои. Я оставил тебе твою веру.
Спасибо на том, мой король, с поклоном сказал Вишневецкий, но в голосе его послышалась насмешка.
Король с подозрением посмотрел на него исподлобья, сведя на переносице тонкие брови. Он был не богат волосом. На лбу уже сейчас наметилась залысина, борода выглядела редковатой.
Недоволен? Как и народ? Так, может, ты тоже хочешь уйти в Московию под руку царя русского? По-настоящему?
Князь тоже посмотрел на короля своими синими глазами и спокойно сказал.
Куда я от тебя, государь? Схожу на Крым и вернусь. Тут родина моя.
Ну, ступай! махнул рукой король. Поглядим, что получится.
* * *
Атаман Фёдоров со своими донскими казаками гонял татар и половцев по Гуляйполю от Таганрога до запорожской излучины Дона. Множество ханских овечьих отар, множество детей с матерями было отбито и угнано на Азов. Далее не гнали. Там нужны были руки для обработки полей. Мужей татарских в полон не брали.
Санька не думал об этом, так как переступил черту, за которой он оставил жалость к людям. Не то, чтобы он смирился с иезуитским правилом: «цель оправдывает средства». Нет. Но он понимал, что эта битва начата не им, и не ему её прекращать. Татары веками совершали набеги на Русь. Русы веками воевали с татарами. Остановить процесс в одностороннем порядке и вдруг, Санька не мог.
Захваченных в бою татарских женщин и девок неженатые казаки и вои взяли себе в жёны, первоначально крестив их самих и их детей, и определили на хозяйство. Городки вокруг Ростовской и Таганрогской крепостями росли не по дням, а по часам, но даже не за счёт «туземцев». Прибывали и прибывали эстонцы, немцы, литовцы. Да и простые крестьяне, бросали своих хозяев, противных земщине, и в Юрьев день уходили на юг. Не хотели они класть свой живот за чужую спесь.
Зато царь лично обещал всем волю на новых землях, обещая брать лишь десятину с общины, о чём ходило по Руси несколько царских грамот.
Земли здесь были чернозёмные и обильные на урожай. Санька это знал ещё по той жизни, поэтому смело нарезал их на участки, раздал желающим и приказал сеять рожь, пшеницу, овёс и полюбившуюся ему за неприхотливость, чечевицу.
Чечевицу посадили ранней весной (как только оттаяла земля) и к маю она уже отцветала. В начале июля собрали верхние стручки, вызревающие последними, а в начале августа сняли весь урожай. Некоторые курганы, коих по Гуляйполю было разбросано в избытке, стояли вскрытые. Внутрь холмов имелись прокопы и Александр, исследовав некоторые, пришёл к выводу, что их можно использовать как зернохранилище.
Внутри кургана, чаще всего, имелся деревянный сруб. Самый большой был размером примерно десять на десять метров. И в высоту метра три.
Освободив «помещения» от тлена, зачистив и укрепив, кое-где просевший, потолок, пробив вентиляцию, поселенцы к сентябрю засыпали в хранилища новый урожай.
* * *
Гляди-гляди, вскричал Михалко Черкашенин, атаманский стремянной, молодой парень лет двадцати пяти. Войско топочет.
Сусар Фёдоров натянул повод, поднял правую руку и вгляделся в степь. Только через некоторое время он смог разглядеть всадников.
То не татары. Идут с Дона.
Казаки или ляхи? спросил Михалко.
Ляхам, то, что тут делать? Мобыть казаки? Пищали товсь! на всякий случай крикнул атаман.
Встречное войско, увидев Донских казаков, не предприняло попытку развернуться в боевой порядок или ускориться. Одеждой встречные мало чем отличались от османов: белые косоворотки, разноцветные жилетки, шаровары, сапоги. Только на головах у многих, не смотря на ещё жаркий августовский день, виднелись овчинные шапки. То, действительно были запорожцы.
Впереди на чёрном с яблоками жеребце, сидя в красном сафьянным седле с золочёной лукой, лежавшим на чёрном с красными узорами чепраке, из под которой выглядывали конца жёлтой попоны, ехал статный господин, одетый в зелёные суконные штаны, заправленные в сафьянные сапоги, отороченные бобром, белый зипун из турецкой габы, и бархатный темно-красный казацкий кобеняк с отложным бобровым воротником и горностаевой обшивкой.
Под мордою у лошади висела целая куча ремешков, расширявшихся книзу и усеянных золотыми бляшками, а на ногах выше копыт были бубенчики, издававшие звук при всяком движении лошади.
Дивись, яка цаца! сказал, сначала присвистнув, Черкашенин.
При сближении с всадником Фёдоров увидел, что господин был подпоясан поясом с таким количеством золотых блях, что за ними не угадывался материал самого пояса. За поясом заложен был кинжал с круглою ручкою, украшенною одним большим изумрудом; на левом боку у господина была турецкая кривая сабля, в серебряных ножнах и с бирюзою на рукоятке; а на груди висела золотая цепь с медальоном, на котором изображалось восходящее солнце.
Сусар от увиденного богатства забыл сглотнуть слюну и закашлялся.
Глава 3.
Александр почти не смотрел на Вишневецкого, а тот, наоборот, разглядывал русского царя во все глаза.
Государь, по причине жары, был одет лишь в синие льняные, тканные решёткой, штаны и такую же, но белую «продувную» рубаху, надетую на выпуск и подпоясанную тонким кожаным золочёным ремешком. На ногах царя были короткие чёрные сапоги, носки и задники которых прикрывали золотые накладки. Единственным украшением царя были несколько перстней на пальцах рук. На большом пальце его правой руки имелось кольцо лучника, изготовленное из нефрита. Его он то и дело трогал то указательным, то средним пальцем той же руки, имитируя выстрел тетивы.