Ибрагим взял руку Сулеймана в свою и поцеловал в рубиновый перстень.
Очень хорошо, прошептал он. Ты принес мне славу свыше моих дичайших мечтаний. Клянусь собою верно служить тебе до самой смерти.
Глава 14
Валиде сидела на дворцовой террасе над тенистым восточным двором и наметанным глазом изучала новую любимицу сына. Она сразу поняла, что та преподносит себя совершенно иначе, чем Гюльбахар, это было видно и по походке, и по тому, как она держится.
Поговаривали, что она скорее умна, чем красива. Ну так это отнюдь не плохо. Она и сама не выжила бы столько лет в гареме Селима Грозного без определенной смекалки.
Хюррем, тепло приветствовала она ее, протягивая руку, я в восторге от той новости, что ты принесла. Иди ко мне, сядь рядышком.
День выдался теплый, в резных кедровых клетках, свисавших с карнизов, щебетали вьюрки. На низком столике перед ними были выложены сладкие шербеты, дыня и рахат-лукум «нега для нёба» со вкусом фисташки. За их спиной в полуденной дымке колыхался город, тускло поблескивая сквозь пыль алмазами минаретов.
Сулейман нынче на охоте в Адрианополе, да ты, верно, и сама об этом слыхала. Я к нему уже отправила гонца с этой вестью. Он будет вне себя от радости.
Хюррем положила ладонь на живот.
Нам еще много месяцев ждать, прежде чем откроется истинная мера его радости.
Добрый ответ, отметила для себя валиде. Ведь если родится девочка, все вернется на круги своя.
На все воля Аллаха. Она протянула руку и, взяв прядь волос девушки, приподняла и рассмотрела на просвет. Красивые же у тебя волосы. Не рыжие, не золотистые Ты откуда сама?
Мой отец был крымско-татарским ханом, царица хиджабов.
И как ты к нам попала?
Отец усмотрел возможность.
Для тебя или для себя? усмехнулась валиде.
Сипахи его распластали по земле связанным и принялись насильно совать ему деньги в карманы. Он изворачивался, кричал. Мне пришлось отвести глаза.
Ты это будто с улыбкой говоришь. Тебя его предательство забавляет?
Так он ведь до сих пор ютится в палатке, а я живу во дворце. Так что в конечном итоге я осталась в выигрыше от той сделки.
Так ты здесь счастлива?
И буду много счастливее, как только вернется мой господин.
Я вот пробыла замужем за султаном Селимом долгие годы, а недели, проведенные нами вместе, могу перечесть на пальцах. Одинокая это жизнь, Хюррем.
Раз так, то я отправляюсь обратно к отцу. Лошадь для меня не устроите?
Валиде невольно рассмеялась. Метко. Зачем горевать из-за того, что ты не в силах изменить?
Ну нет, раз уж ты носишь дитя султана, этот гарем твой дом до конца твоих дней.
Тогда мне нужно в нем обустроить покои попросторнее.
Навроде моих?
Если Аллах соблаговолит.
Не удивлюсь даже и тому, что все это высший промысел Его. Валиде взяла кусочек лукума и принялась его смаковать. Если что нужно будет, ты мне сразу передавай. Все сделаю для твоего спокойствия.
Уже нужно, Ваше Высочество.
Да?
Телохранителя бы мне.
Телохранителя? Зачем?
Страшно мне.
И чего страшишься?
Да дошли тут до меня всякие слухи, что не доживу я до рождения ребеночка-то
И кто это тут смеет угрожать жизни ребенка самого султана?
Хюррем отвела взор.
Не знаю. Так, может, просто сплетни по гарему
Лжет, подумала валиде. Знает, кто смеет, а сказать не отваживается. Смерти ей тут желать могла одна лишь Гюльбахар. Но ведь сама Гюльбахар на убийство не способна или все-таки да?
Если думаешь, что под этими слухами имеются хоть какие-то основания, пусть служанка твоя отведывает прежде тебя все твои блюда и даже одеяния твои примеривает на себя до того, как ты в них облачишься, на случай, если ткань пропитана ядом. Да, и на всякий случай распоряжусь, чтобы кызляр-агасы приставил к тебе отдельного евнуха.
Спасибо тебе, царица хиджабов.
Ничто ничто! не должно угрожать сыну султана.
Капы-ага со своего поста на северной башне внимательно наблюдал за тем, как вышедшая из тени Хюррем усаживается на мраморную скамью у фонтана. Вот она раскрыла свой Коран. Три дня кряду выходит она в сад. Зачем ей такой риск, думал он. Ей же и так вскоре светит стать одной из кадын Сулеймана. Разве этого мало?
Ему нужно было немедленно выведать, чего она хочет.
И он, поспешно заперев за собою дверь смотровой, устремился вниз по деревянной лестнице во двор.
У железной двери в сад он на мгновение замешкался, но затем решительно шмыгнул внутрь.
Хюррем подняла на него тут же расширившиеся от испуга глаза, уронила Коран, вскочила и пронзительно закричала. Капы-ага застыл в немом недоумении и слишком поздно понял, что натворил. Обратившись было в бегство, он обронил ключи на мраморные плиты.
Пока он шарил по земле в поисках злосчастных ключей, девушка успела издать еще два пронзительных крика с призывами на помощь. Распахнув же, наконец, дверь на выход из сада, начальник охраны лицом к лицу и глаза в глаза столкнулся с одним из собственных стражников.
Он ринулся обратно в сад. «Ах ты, шлюха!» воскликнул он, выхватил из ножен кинжал и полоснул им, метя в нее. Хюррем, пронзительно взывая о помощи, откатилась за скамью, чудом увернувшись от его клинка.
Тут подоспел и бросился на него собственный страж. Сабля его рубила воздух, а затем вдруг из поля зрения капы-аги исчез его кинжал, да еще и вместе с его же правой рукой. Боли не было один лишь ужас при виде забившего на их месте фонтана крови.
Капы-ага упал на колени, попытался левой рукой выхватить клинок из мертвой хватки отсеченной правой. Ему бы только прикончить эту тварь и все в порядке. Пусть делают с ним что хотят, главное, чтобы она сдохла. Но стража уже волочила его по булыжникам, оставляя длинный кровавый след, а он лишь изрыгал одно за другим последние истошные проклятья в адрес рыжей ведьмы, пока очередной страж не ударил его эфесом по голове, заткнув словесный фонтан.
Ястреб сначала парил в восходящих от пропекшейся булыжной мостовой города воздушных потоках, затем забрал ближе к Босфору и снова завис над стенами Топкапы. Золотому глазу его отчетливо видна была пара башен над створами Врат блаженства, где провяливалась до цвета маслины отсеченная голова капы-аги. А обезглавленное тело его так и висело до сих пор на железном крюке там, где его истязали трое суток, прежде чем отсечь голову. С поперечины эшафота свешена была веревка, на которой оно удерживалось в положении стоя. Так ему и надлежало там стоять, пока вороны-стервятники не склюют всю плоть и последние сухожилия не истлеют до голых костей.
Ястреб снова сменил курс и повернул к Золотому Рогу и деревянному дворцу на высоком холме подле большой мечети Баязида II. На балконе среди медных куполов стояла женщина с огненного цвета волосами.
Оставшиеся месяцы пролетят быстро, думала она, поглаживая себя по животу.
И да будет сын.
Снег покрывал крыши гарема.
В покои Хюррем принесли родильное кресло и пеленки. Пахло ладаном и разбросанными по мраморному полу лепестками роз. По всей комнате были развешены амулеты и бирюзовые бусины от сглаза.
Подобной боли Хюррем в жизни не испытывала. Когда ребенок в очередной раз не выходил, повивалка с новой силой усаживалась ей на живот, чтобы выдавить его из утробы.
Хюррем кричала. Повитуха вставляла ей между зубов палочку из слоновой кости, чтобы приглушить ее крики.
Так, раскоряченная на кресле и поддерживаемая с обеих сторон повитухами, она и разрешилась ребенком. Третья повитуха приняла новорожденное дитя на отрез льняной ткани, вознося хвалу Аллаху.
Кызляр-агасы, согласно требованиям династии Османов, за родами пристально наблюдал во избежание подмены. Он же и отнес новорожденного к беломраморному фонтану и совершил троекратное омовение тельца согласно обычаю. В ротик влили подслащенного масла для привития вкуса к сладкой жизни и сладкоречию; глазки сразу же подвели сурьмой для глубины взгляда на всю жизнь вперед; к лобику приложили инкрустированный брильянтами Коран.