Будильник затрезвонил.
Смотритель заставил себя встать. Предстоит работа, которую он обычно выполнял за ночь. Прежде ночью работалось не в пример лучше, чем днём, и он надеялся, что одна ночь привычный график не изменит.
Комната Виктора Ильича находилась на цокольном этаже и представляла собой крохотную квартирку гостиничного типа. Спальня с окном-форточкой, кроватью, журнальным столиком и Библией на нём. Зал с тахтой, шкафом, трельяжем и двухъярусным компьютерным столом с телевизором (сверху) и ноутбуком (снизу). Третий блок жилища гибрид кухни и прихожей с двумя дверьми, одна в тесный санузел, другая из квартирки.
Покончив с утренним моционом, Виктор Ильич долго всматривался в своё лицо. Пронзительные голубые глаза казались сейчас тусклыми, всклокоченные со сна волосы отказывались ложиться в причёску, носогубные складки походили на брылы питбуля. Тот ещё видок! Недовольно покачав головой, Виктор Ильич выпил пару таблеток от головной боли и покинул квартирку.
Проверил внешнюю сигнализацию. Заглянул в подсобку охраны, где находится пульт видеонаблюдения как за внешним периметром музея, так и за помещениями. Всё в порядке. И принялся за извечную борьбу с пылью, которую прервал накануне.
Когда дошла очередь до кабинета-студии, Виктор Ильич встал как вкопанный. «Может, нехай на неё, а?» мелькнула трусливая мысль.
Да что я, словно дитё малое! День на дворе! возмутился Виктор Ильич и решительно вошёл в кабинет-студию.
Никакой мистики. Выключил торшер, прошёл вдоль этажерки и остановился, понимая, что боится посмотреть на стол Александра Клинова, человека, которого при жизни очень хорошо знал. А так уж хорошо? Смотритель заставил себя повернуться, к столу. Не для этого ли он сюда напросился смотрителем? Он должен побывать «в шкуре» писателя. Хотя бы просто посидеть за столом, проникнуться, так сказать.
Виктор Ильич боялся признаться, но стол влёк к себе. Он хотел сесть за него. Если бы его спросили, что побудило смотрителя музея сесть за экспонатный стол, он бы не нашёлся с ответом. Можно сказать, что следственный эксперимент, но это была бы неправда. Не вся правда. Виктор Ильич просто пока не знает всей правды. И он надеялся, что ключевым здесь является слово «пока».
«Надо будет почистить запись с камеры видеонаблюдения» подумал Виктор Ильич, прежде чем сесть в кресло.
Он взял в руку «Waterman».
И отключился.
4
Всё началось с того, что отец швырнул в него книгой, которую читал по трезвости (сегодня день был не из тех), запустил за то, что он случайно погнул спицу-ручку настольного хоккея. Книга корешком угодила в затылок. Гулкий звук, как от удара палкой по дереву с дуплом. Книжный корешок порвался, переплёт не выдержал, и несколько блоков вылетело. Книга упала под ноги мальчику, и он, пошатнувшись, наступил на неё. Отец взъярился, схватил под мышку игру и, отталкивая не отошедшего от удара сына, шаткой походкой вышел из дома. Юра понял, что в хоккей ему уже не поиграть. Боль в голове не утихала, а почему-то наоборот росла. Юра, зная пьяное бешенство отца, поднял книгу. Где-то в глубине души зарождается и начинает ворочаться странное чувство. Юре нестерпимо хочется разорвать книгу в клочья. Он впервые испытал ненависть и испугался её. Юра с трудом удержался от книжного четвертования. Отец мог вернуться в любую секунду, и книгу лучше с его глаз долой, да и самому неплохо бы закрыться в комнате.
Что он и делает.
Затаив дыхание, Юра ждал отцовского возвращения. Он стискивал книгу до боли в пальцах, чувствуя, как эта боль с примесью ненависти вытесняет боль головную. Наконец отец вернулся. Юра зажмуривается от предчувствия стука кулаков в дверь, но отец, матерясь, проходит в зал, и через пару минут мат сменяется храпом, отец уснул. А Юра облегченно вздохнул и впервые внимательно посмотрел на книгу, которую уже несколько месяцев мусолил папа. Книга называлась «Москва подземная». Юра раскрыл её.
5
Виктор Ильич очнулся.
Пальцы, стискивающие «Waterman», нестерпимо ломило от боли. Он разжал их, ручка со стуком выпала на стол. В голове пусто и звонко, отсутствовало само упоминание о головной боли, с которой он проснулся. Вероятно действие таблеток. Он вгляделся в написанное. Каллиграфические округлости незнакомого почерка ровными строчками ведали начало какой-то истории. Виктор Ильич потёр глаза и, взяв в руки исписанные листы, углубился в текст. История про отца-алкоголика и затюканного ребёнка. Мог ли он где-то ранее прочитать подобное? В книге? В Интернете? Газете? Может, ток-шоу по телевизору? Или кто-то когда-то рассказал? Виктор Ильич подумал и решил, что да, такое возможно. Но, если это начало истории, то почему он не помнит продолжения? Имя Юрий не ассоциировалось у него ни с кем. А вот книга «Москва подземная» очень даже. Он читал её совсем недавно. Это странно. И странность нервировала, ведь за последние дни он и думать не думал о книге, а тут написал Словно во сне. Чужим почерком.
Почерк. Мелькнула какая-то очень важная мысль, но Виктор Ильич не успел ухватить. Что-то связанное с почерком, именно с ним. Смотритель положил листы на стол, взял ручку и сверху первой страницы написал своими дергаными вензелями: «Сони едут до конечной». Тут же по телу разлилось странное удовлетворение, будто он сделал нечто очень правильное. Даже ломота в пальцах будто бы отступила. Лицо Виктора Ильича невольно растянулось в улыбке. Он прикрыл глаза
и яркая вспышка образа разъярённого волка заполнила сознание.
Мужчина в ужасе отпрянул от стола. Но колёсико офисного кресла застопорилось, Виктор Ильич не удержался и крайне нелепо сполз с сиденья, ударяясь копчиком о ножку треклятого кресла. Огненной спицей боль прошила позвоночник. Какое-то время пока боль не спала он не решался пошевелиться. Потом, ухватившись за стол, поднялся, и растерянно посмотрел по сторонам:
Что, чёрт возьми, происходит?
Взгляд наткнулся на камеру видеонаблюдения, направленную прямёхонько на стол. Он вспомнил, что хотел почистить запись.
«Ну нет, сначала её нужно просмотреть!» подумал смотритель.
Валера старший смены охраны, хороший мужик, если не обращать внимания на часто повторяющееся «мля» (видимо, слово-цемент) в его речи не отказал в просьбе и показал где какая камера отображается на мониторе, и как посмотреть нужную запись. Ничего сложного. Виктор Ильич спустился в подсобку охраны и, пододвинув к себе нужный монитор, проделал ряд нехитрых манипуляций. Запись чёрно-белая, но с достаточно хорошим разрешением, чтобы без труда рассмотреть лицо посетителя. Смотритель развернул окошко с записью на весь экран. Пикселей прибавилось, но, тем не менее, себя он узнал. Вот он вошёл, потушил свет, потоптался возле этажерки. Подвинул кресло, чтобы удобнее плюхнуться в него. Именно «плюхнутся», иначе не скажешь: камера фиксирует факты, а не фантазии. Придвинул кресло к столу. Протянул руку
Чтобы взять ручку. Он это помнил. Но запись, она обрывалась на этом моменте. Вернее запись продолжалась, таймер скрупулёзно считал секунды, но картинка сменилась статистическим помехами. Как в плохом фильме.
Что, серьёзно? Виктор Ильич не мог поверить ни глазам, ни самому факту «белого шума» на самом важном моменте. Факту? Похоже, эта камера фиксирует не только факты. Виктор Ильич прощёлкал мышкой по шкале времени. Запись возобновилась в момент, когда он тёр глаза, а потом взял листки исписанной бумаги. Невероятно! покачал головой Виктор Ильич.
Он просмотрел запись снова, потом ещё раз и ещё. Пустая трата времени. В голове никак не укладывалось, что камера вышла из строя именно в тот промежуток, который он позарез хотел увидеть. А потом запись возобновилась, как ни в чём не бывало. Виктор Ильич не верил в совпаденья.