И сейчас ему очень захотелось выпить.
В «Подлодке» он заказал коньяк. Официант принёс поднос, сервированный маленьким пузатым графинчиком, бокалом на короткой ножке (у таких бокалов есть название, но Виктор Ильич не помнил, да и вспоминать не хотел) и блюдцем с ломтиками лимона. Виктор Ильич плеснул в бокал, поднял и представил, как коньяк обожжёт сперва горло, потом нутро. Рука заметно тряслась, и какое-то время он просто сидел и созерцал рябь. Потом пришло зудящее ощущение, что за ним наблюдают. Виктор Ильич безошибочно (иногда почему-то точно знаешь, кто на тебя таращится) определил, откуда смотрят, и поймал сверлящий взгляд официанта за стойкой. Чуть вскинувшиеся брови дали понять, что молодой человек пойман врасплох; он попытался дежурно улыбнуться, но получилось не очень. Виктор Ильич отсалютовал ему, и залпом осушил бокал. Зажмурился, выдохнул. Коньяк оправдывал ожидания: будто огня глотнул. Алкоголь струйками растёкся по жилам, как «горячий укол» хлорида кальция. На глазах проступили слёзы. Он ждал, что организм отторгнет спиртное. Не дождался. И это хорошо. Потому что он намеревался выпить ещё. Теперь поверхность напитка уже не рябила.
Когда в голове слегка зашумело, Виктор Ильич сделал паузу. Невольно взглянул на официанта за стойкой. Тот был занят клиентом. Это устраивало. Всё-таки некомфортно находиться под прицелом чужих глаз.
Ему вспомнилось, когда он в последний раз пил в одиночку. Так давно, что нужно очень сильно сосредоточиться, чтобы точно сосчитать года. Сейчас шум в голове не располагал к элементарным вычислениям. Зато совершенно не помешал вспомнить причину одинокой попойки. То была самая холодная ночь в его жизни, новогодняя ночь, когда Надя в сильном подпитии, опираясь на плечо Володи Клинова, его лучшего друга, вдруг выпалила: «Витя, неужели ты и вправду думаешь, что ты можешь быть моим парнем? Ты же мне, как брат!» Выпалила так громко, что остановилась не только их весёлая гурьба, но и прохожие. Он слышал, что от шока пьяный человек может мгновенно протрезветь. Но был уверен, что это очень сильное преувеличение. До этого момента. Несколько десятков пар глаз (знакомых и посторонних) наблюдали внезапную сцену, ожидая продолжения. Но он не знал, что говорить. Он понятия не имел, что здесь вообще можно сказать. Он трезвел. С фантастической скоростью трезвел под тяжёлым взглядом девушки, которую любил. Потом Надя мотнула головой, и потянула его лучшего друга за собой. У Володи хватило сознания сделать удивлённое лицо, но не хватило ума не идти с девушкой. Лучший друг был пьян. Можно ли это считать оправдательным аргументом? Витя был уже почти трезв. Значит, и аргумент так себе. Отмахнувшись от назойливых призывов не обращать на пьяную девушку внимания и продолжить весёлое шествие на ёлку, Витя чуть ли не бегом вернулся домой. Он пил всю ночь, пока не устал.
Тогда алкоголь его так и не взял.
Виктор Ильич посмотрел на почти опустевший графинчик. Учитывая, что не выпивал около пяти лет, чувствовал он себя достаточно трезвым. Достаточно, чтобы подумать о шоке, который не даёт опьянеть. И вспомнить, что привело его в «Подлодку».
Образ разъярённого волка. Откуда он взялся? Было чувство, будто тот выпрыгнул прямо из исписанных листков. Как в дешёвом ужастике. Но ведь это абсурд. Полнейший! Что же тогда? Микросон? Виктор Ильич обдумал этот вариант. Он слышал, что такой сон бывает у дальнобойщиков и часто становится причиной автокатастроф. Но ведь он не страдает недосыпом, как дальнобойщик Хотя, прошлую ночь он чертовски плохо спал.
«А вот это уже аргумент!» подумал Виктор Ильич, и попросил счёт.
Он не чувствовал себя пьяным, однако ноги заплетались. День перевалил во вторую половину и неумолимо клонился к вечеру. Виктор Ильич добрался до музея (который не имел право покидать в выходные дни) и заперся в своей комнате. Стоило ему лечь, как перед закрытыми глазами мир начал вращаться вокруг головы. Смотритель подумал подняться, но силы покинули его. Видимо алкоголь имеет и некий эффект отложенного действия: долго чувствуешь себя огурцом-молодцом, а потом, бац, и в лоскуты. Досадно. Виктор Ильич клялся и божился себе, что больше не выпьет ни грамма. И в душе верил в это. Он то и дело открывал глаза, глядел в одну точку и останавливал взбесившуюся комнату.
Вскоре это его утомило, и он впал в свинцовую дрёму. Снился смерч, угольно-чёрная воронка, вращающаяся с бешеной скоростью. Смерч пожирал всё. Всё, кроме старого громоздкого стола, место которому, по мнению Виктора Ильича, на свалке, а не в писательском кабинете, и за который он так отчаянно цеплялся, невзирая на боль.
«Почему он так дорого стоил?» вопрос, как пощёчина, пробудил Виктора Ильича ото сна. Голова раскалывалась, он попробовал обхватить её руками, но боль, на которую он не взирал во сне, заставила опустить руки. Он с досадой посмотрел на узловатые пальцы. Думал ли он, что обычная, казалось бы, ломота по утрам обернётся такой бедой? Кисти горели как на медленном огне. Виктор Ильич подошёл к раковине и подставил их под струю холодной воды. Стало полегче, скованность кистей проходила. Сжал руки в кулаки, разжал, снова сжал и разжал. Боль отступала. Он нагнулся и сунул под струю голову.
Порылся в аптечке, нашёл нужный препарат, закинул в рот двойную дозу и, не разжёвывая, запил. «И вот была ли нужда так напиваться?» Виктор Ильич вспомнил свой микросон, потом сон про смерч и, наконец, вопрос, вырвавший его из бреда, который сном можно назвать разве что с большой натяжкой.
Виктору Ильичу очень захотелось взглянуть на стол, рассмотреть эту старую рухлядь, так сказать, в деталях. Саша намеревался сохранить в тайне сумму, отданную за стол. Родители бы его никогда не поняли. Но молодому человеку трудно хранить в себе такие секреты. Это бремя кто-то должен делить, и Саша поделился с ним. Для него, военного пенсионера, это были баснословные деньги. Виктор Ильич решил, что молодой писатель совсем рехнулся со своим дурацким хобби. Но это негативное мнение была одна из причин, почему родители не узнали, и поэтому Виктор Ильич, как настоящий друг, только удивлённо покачал головой, удержавшись от комментариев.
Погрузившись в воспоминания первого знакомства с идиотской покупкой Клинова, Виктор Ильич поднялся в кабинет-студию. Он не знал, что будет делать, пока не оказался рядом со столом.
Смотритель придвинул кресло и сел за стол.
6
Юре хватило аннотации в начале книги, чтобы детское любопытство и фантазерство выгнали его из дома на ночь глядя. Он, поправив рюкзак за плечами, перемахнул через турникет в метро на родном «Водном стадионе» и под пронзительный свисток контролёрши заскочил в поезд. Он помнил, что на «Кузнецком мосту» в центре зала есть лестница, ведущая вниз. Как-то на вопрос о том, что там, отец огрызнулся, мол, какая разница, и дернул сына за руку, мол, не затормаживай движение. Юра не в шутку заинтересовался и расспрашивал у всех своих знакомых о загадочном спуске, на который люди не обращают внимания. Все мнения сходились на одном: под залом расположены технические сооружения. Но Юра не хотел в это верить, фантазия рисовала иное. Сегодня ему непременно и срочно нужно перелезть через решетку и спуститься хотя бы, чтобы просто толкнуть тамошнюю дверь: а вдруг откроется.
Грезя, Юра задремал, проезжая «Маяковскую»
Его растолкала женщина.
Конечная, сказала она. И Юра выбежал из вагона.
Он больно закусил губу, досадуя, что проспал. Поезд с шумом скрылся. Юра собирался вернуться назад, чтобы всё-таки добраться до «Кузнецкого моста», но тут внимание привлекла толстая тётка в униформе. Из вестибюля она спустилась на платформу и подошла к металлической калитке с табличкой «СЛУЖЕБНЫЙ ПРОХОД». Юра наблюдал, как та перекидывает через калитку руку, отпирает дверь и скрывается в полутёмном тоннеле. У Юры аж в ногах засвербело кинуться вдогонку, но он заставил себя переждать. Часы на табло томительно считали секунды. Но и ждать долго нельзя: вот-вот должен подъехать следующий поезд. Юра подбежал к калитке. Дотянуться до щеколды с обратной стороны он не мог, потому просто подтянулся и перемахнул через калитку. Сбоку оказались две двери. В одну из них, видимо, и скрылась толстуха. Впереди вторая калитка, с надписью-«молнией»: