В доме должен быть тайник, непременно! вбил в свою упрямую голову почтенный господин. И я его отыщу!
Вам бы только по чердакам да по подвалам таскаться, господин барон. Не ровен час на голову упадёт кусок штукатурки или ещё чего тяжелее, упрекал ворчливый голос кухарки, когда Олдрич имел неосторожность озвучивать вслух насущное желание.
Что опять стряслось, фрау Вилда? терпеливо вздыхая, вопрошал владелец Рингкемпфера и закатывал глаза в ожидании свежей порции жалоб.
А вот хотя бы Франц! сетовал густой с хрипотцой голос кухарки, а голова в такт словам кивала.
Что, снова? вяло интересовался хозяин, надеясь на краткость ответа.
Снова? Да он прохода не даёт нашей малютке! взрывалась тут же, получавшая «зелёный» свет Вилда. Девочке едва семнадцать лет минуло, а этот потасканный кот ей прохода не даёт. Приструните же его, в конце концов!
Вилда, Вилда, состроив кислую мину страдальца, парировал, как мог, Эрих фон Олдрич. Ну какой в том смысл? Фройляйн Карлин давно не так юна, как выглядит: помнится, в том году ей исполнилось бы сто шестьдесят три, если бы она могла столько прожить. А Франц? Беднягу укокошила собственная жена! Вот это трагедия!
Подумаешь! Заслужил кобелёк. Бедная его жёнушка, всё терпела, терпела.
Фрау Вилда! строго увещевал разошедшуюся прислугу хозяин, впрочем, добавляя примирительно. Нет ничего страшного в том, что он флиртует с молодкой всё равно напакостить он уже не может, потому что мёртв.
Как же трудно приструнить и призвать к порядку слуг, особенно, когда они призраки. А как ими управлять, будучи самому привидением? Вот ведь загвоздка!
А вот моя проблема как раз не терпит отлагательств, сетовал Эрих. Я, как-никак, жив пока что.
Вот именно: пока что, холодно и осуждающе заканчивала диспут кухарка.
Происходили эти «милые» беседы, как правило, в обеденные часы, когда по заведённому обычаю жареная курица с тушёной капустой да печёной картошкой сменялись густейшим шоколадным пудингом, увенчанным сверху взбитыми сливками. Несмотря на недобрые намёки, Вилда и думать не думала каким-нибудь образом навредить хозяину дома или, не дай Бог, оставить того без обеда. Готовила эта почившая более семидесяти лет назад кухарка что надо. Ну и как тут талии не пропасть?
И всё-таки долгожданный день для барона настал. Неожиданно, как и полагается, и когда он уже надеяться устал.
Франц, хоть и унаследовавший при живом существовании слабость к хорошеньким девицам, всё же слыл педантом и во всём, касаемо работы, придерживался строгих профессиональных правил. Именно он в один из дней отправился в закрытую часть дома, дабы оценить уровень прогрессировавшего упадка, и там же обнаружил
стена бывшей господской спальни, она сильно осыпалась. А там, там, господин барон, в той стене тайник! Небольшая ниша, в которой из-под обвалившегося кирпича проглядывает выступ деревянного ящика.
«Это он!» воскликнул тут же Эрих фон Олдрич и ринулся в отгороженную половину «Борца», невзирая на настойчивые и убедительные возражения не только Франца, но и дамской части.
Несмотря на солидный возраст, барон воинственно прокладывал путь среди полуистлевшей мебели, вскарабкивался на горы мусора и сражался с целыми зарослями паутины ох уж эти плетуны! только дай им простор, они заполонят своими сетями каждую пядь пространства. Франц послушно следовал за хозяином, давая подсказки, как и где лучше обойти досадные преграды.
И вот Олдрич переступил порог бывшей спальни. Как же здесь воняло плесенью! А горьковатая пыль лезла в нос и горло, норовя забить дыхательные пути. Пришлось барону достать носовой платок и приложить к лицу.
Вот здесь, указал лакей на темнеющий провал в дальней стене комнаты.
Дрожа от нетерпения и сладкой дрожи предвкушения, достопочтимый господин приблизился к обозначенному месту. Всё верно, из чернеющей темноты сырого камня торчал уголок деревянного ящика. Руки потянулись за таинственной находкой.
Осторожно, господин! предостерёг сзади голос Франца. Стена в этом месте хрупка и никаких гарантий, что если сдвинуть ящик, она не рухнет и не придавит вас.
Но я хочу вытащить его оттуда! заупрямился живой домовладелец Рингкемпфера, кончики его пальцев уже с вожделением коснулись пыльной поверхности дерева.
Лучше это сделаю я, а вы отойдите дальше, учтиво предложил Франц.
Благоразумно, согласился барон и поплёлся в противоположную часть спальни. Убедившись, что хозяин на достаточно безопасном расстоянии, слуга приподнял ящик, который оказался величиной с детскую люльку, и потянул его из тайника. Как и предугадал Франц, старая кирпичная кладка не выдержала постороннего вмешательства, и значительная часть стены над пустотой ниши с грохотом обрушилась, сдобрив затхлый воздух клубами ещё большей пыли и застарелой штукатурки. Платок не мог справиться с таким натиском, и Олдрич стремительно убрался прочь за дверь былых покоев, дабы всласть откашляться и утереть раздражённые очи.
Из пылевой завесы дверного проёма выступила полупрозрачная фигура лакея, на руках которого, словно невесомая вещица, возлежал спасённый ящик. Подавив соблазн и внемля гласу рассудка, Эрих фон Олдрич с шествующим прямо, словно находка ничего не весила, Францем перешёл на жилую половину Рингкемпфера, и только войдя в кабинет, принялся вскрывать заветный артефакт.
Ящик, сохранившийся превосходно, поддался не сразу, что только усилило предвкушение. Под деревянной, добротно сколоченной крышкой обнаружился ворох старой одежды более чем вековой давности и нечто прямоугольной формы, заботливо завёрнутое в промасленную толстую телячью кожу. Именно к безымянному прямоугольнику и потянулись руки барона.
Под кожаным покровом таилась безымянная папка из такой же телячьей кожи, но более тонкой выделки, а внутри рукописные листы бумаги. Дневник! Так вот, что он искал так долго. И был прав, чёрт всех бери! прав, что манускрипт существует.
Я должен их прочесть, Франц, обратился он к лакею. Будь любезен, оставь меня наедине с бумагами.
Разумеется, господин барон, сдержанно кивнул слуга, пробубнив себе под нос, удаляясь. Вся грязная работа Францу, а сливки хозяину.
Прошло полчаса, прежде чем Олдрич смог разобрать каракули предка: уж больно коряво тот писал свои мысли. И узнал он в послании из прошлого следующее: Рингкемпфер никого против воли своей не неволил, в нём оставались те, кто сам не желал его покидать. Если же таковые «невольцы» появлялись, а они в каждую эпоху имелись, то им нужно было напомнить причину их нежелания, и тогда они освобождались. Но у всего цена, и она назначалась в самом конце.
Так может, потому никто из владельцев прежде не становился неприкаянным духом дома, что не имелось на то причин? Ведь за долгую историю «Борца» под его сводами кто только не умирал своей ли смертью или от чьей-либо руки.
Значит, Эриху фон Олдричу остаётся придумать вескую причину не оставлять дом после своей кончины, чтобы оставаться здесь навеки вечные. Одна из них тут же нашлась: отсутствие прямых наследников. Барон, последний прямой потомок достославной фамилии, так и не обзавёлся семьёй. А оставлять Рингкемпфер какой-то седьмая-вода-на-киселе родне не горел в теперешнее время земля под домом стоила дороже самого здания и предприимчивые родственнички наверняка без сожаления отдали бы легендарного «Борца» под снос, а после продали землю под строительство безвкусного торгового центра. От одной мысли об этом святотатстве барону становилось дурно.
Нет! Никаких продаж, тем более сносов. Рингкемпфер стоял, и будет стоять, а барон позаботится о своём доме и после смерти.