Да Шаталова разочарованно поворачивается к мужу.
Во взгляде так и читается: «Скажи ей, чтобы отстала!»
Моя жена сдаст все необходимые анализы, безразличным тоном произносит ее «спаситель». Что еще потребуется?
В медицинской карте отсутствует ваша спермограмма. Чтобы посмотреть на Шаталова, приходится собрать в кулак всю волю. Я прямо сейчас могу назначить расширенное обследование и распечатать вам инструкцию, как готовиться к сдаче материала.
Голос звучит четко, без дрожи. Но на последней фразе внутри все начинает клокотать. Неуместные, слишком интимные воспоминания взрываются в голове яркими вспышками.
Не нужно. Пустая трата времени, холодно обрубает Шаталов.
Если есть хотя бы один шанс Я все же срываюсь на хрип. То не понадобится никакой донор.
На слове «донор» хочется подняться с места и рвануть за дверь. Ненадолго. Просто продышаться. Без лишних глаз и чужого, слишком пристального внимания.
Я бесплоден. Полностью. Это установленный факт. Занимайтесь женой. Шаталов словно хлещет фразами по моим щекам.
Те тут же вспыхивают. И чтобы не выдать себя или, что еще хуже, не рассмеяться, я отворачиваюсь к монитору.
Хорошо. Поправляю очки и волосы. Черные. В каре. Сейчас выпишу последние направления, и через три недели сможем начать.
Непослушными пальцами вношу в свеженькую анкету оставшиеся данные. Больше не оглядываюсь и не пытаюсь что-то понять. Стараюсь выполнять свою работу, как делаю это уже пять лет. Но не успеваю нажать на кнопку печати, как Шаталов встает. И, поставив руки на столешницу, наклоняется ко мне.
Елизавета Ивановна произносит медленно, будто пытается почувствовать вкус моего имени. Мы раньше с вами не встречались? как гром среди ясного неба раздается возле самого уха.
Паника молнией проносится по телу. От внезапной близости вспыхивают все нервные окончания. Огнем горит каждый сантиметр кожи. Я и забыла, как это бывало. Особая магия этого мужчины. Девять лет прошло, но работает! Словно прописано в коде ДНК.
Вряд ли. Ногти до боли впиваются в ладонь, и голос звучит спокойно.
У меня странное ощущение, что где-то вас видел.
Шаталов вскидывает руку и без разрешения касается моего лица. Ведет кончиками пальцев вдоль левой скулы. От щеки к виску. Заправляя выбившуюся прядь, скользит по уху. Когда-то оттопыренному, как у смешного эльфа. И уже пять лет обычному. Без осточертевшей лопоухости.
Потрясенная, я не шевелюсь и не отвечаю. Жар от мужских пальцев стекает по шее, огненным шаром катится по груди и животу.
Дикая реакция. Слишком острая. Я как металлический осколок, который притягивает к магниту. Никакой воли. Чистая физика.
Напомнили одну девушку. Не скрывая досады, Шаталов убирает руку и садится в кресло.
До раскрасневшейся жены ему будто бы нет никакого дела.
По статистике у каждого человека на земле не меньше десяти двойников. Внутри все в лохмотья, но я улыбаюсь. Вы обознались.
* * *
Несмотря на то что хочется поскорее закончить, прием длится как обычно стандартные сорок минут. Куча времени, однако вопрос с бесплодием Шаталова так и остается для меня загадкой.
Из доказательств лишь заключение врача с указанием проведенных обследований. Нет ни одного анализа.
Можно, конечно, спросить у самого пациента. Но эту мысль отсеиваю сразу. Во-первых, он не врач. Четко объяснить не сможет. Во-вторых, я заранее знаю: не станет Шаталов ничего рассказывать. Попытку узнать он обрубил сразу, и, если упорствовать/настаивать, сделает так же, только жестче.
«Связаться с клиникой», ставлю себе пометку на полях медицинской карты и прощаюсь.
Будто тоже вымотались за этот прием, Шаталовы не задерживаются. Когда оба направляются к выходу, я наконец расслабляюсь. Позволяю себе отключить бдительность. Но у двери Шаталов пропускает жену вперед и внезапно оглядывается.
От его взгляда по телу разбегаются мурашки. Казалось бы, за встречу я должна была привыкнуть к шоу ощущений, которое устроило сегодня собственное тело. Однако этот взгляд выбивает из колеи сильнее, чем прикосновение.
Шаталов словно трепанацию мне делает. Медленно вскрывает мозг и изучает каждую извилину. Ищет. Перебирает. Без анестезии давит на живую ткань.
В ответ так и хочется сознаться. Вынуть из кошелька фотографию сына. Бросить в лицо этому «бесплодному» мерзавцу и спросить, где он, черт бы его побрал, шлялся все эти годы.
От желания выкричаться сохнет во рту. А горло дерет, как во время ангины.
Вероятно, встреться мы так лет шесть или семь назад, я бы сорвалась. Тогда учеба и маленький ребенок на руках забирали все силы. А сейчас тяну губы в улыбке и говорю «До свидания». Так холодно, что серые глаза заполняет чернота и уже через пару секунд я остаюсь одна.
* * *
После ухода Шаталовых чувствую себя спущенным колесом. Идти не хочется, хотя Глеб наверняка ждет, да и сама я дико соскучилась по сыну. Оставаться тоже нет никакого желания.
Слушая, как где-то в коридоре орудует шваброй уборщица, пялюсь в окно на собственное отражение. Какой-то неподъемный груз на плечах мешает подняться.
«Мог ли Шаталов узнать меня спустя девять лет?» крутится в голове вопрос, требуя ответа.
Сердце твердит: «Да!» Ему до сиреневой луны все внешние изменения.
Разум отвечает: «Нет!» и словно в подтверждение заставляет открыть верхний ящик стола и достать старую фотографию. На ней я с Глебом в его первый день рождения.
Лопоухая блондинка с декретной косой до пояса. Похудевшая настолько, что не осталось ни щек, которые когда-то любил целовать один мужчина, ни попы, которая сводила его с ума, ни счастливого, глуповатого выражения лица. Призрак с молочной грудью третьего размера.
Некоторые гусеницы превращаются в бабочек. За девять лет, с помощью парикмахера, пластического хирурга, краски для волос и нескольких тысяч бессонных ночей, я тоже поменялась до неузнаваемости.
Из длинноволосой блондинки в брюнетку с каре. Из нескладной лопоухой девчонки в женщину с уставшим лицом, обычными ушами и совсем другой фигурой. Женственной, местами округлой, а местами слишком худой, будто мой тяжелый декрет все еще не закончился.
Красивая, раздается в полной тишине, и я заторможенно поворачиваюсь к открытой двери.
Коля? Сняв очки, смотрю на владельца клиники.
Высокого блондина лет тридцати. Эффектного, как с обложки журнала.
Прости, что заставил задержаться. Кравцов входит в кабинет и останавливается рядом, опершись боком о край стола.
Ты бы хоть сообщил заранее. Не через Савойского!
Мы касаемся друг друга ногами, но я не отодвигаюсь.
Днем был занят. Аркадий Петрович должен был сказать тебе еще в обед. Не сказал?
Я почти уехала с работы. Закрываю глаза и позволяю себе глубокий вдох.
Похоже, Савойский все еще злится, что не может тебя поиметь. Коля смеется. Громко, словно ему все равно. Лишь глаза серьезные.
Обязательно было отдавать новых пациентов мне?
Тему рабоче-постельных отношений решаю не развивать. Все, что могло случиться, уже случилось и поросло быльем.
Лиза Коля меняется в лице. Шаталовы для меня особые клиенты. Ими придется заняться прямо сейчас.
Сейчас? Я сглатываю все слова, которые рвутся наружу.
Приличные врачи не ругаются матом. Во всяком случае, при начальстве.
Я знаю, что у тебя отпуск. Извини. Кравцов проводит рукой по своим отросшим светло-русым волосам. И правый уголок его тонких губ ползет вниз.
Это не просто отпуск! Это мой первый отпуск за три года! все же взрываюсь. Признайся, ты так поступил, чтобы наказать меня?
Резко встаю и начинаю раздеваться. Расстегиваю халат. Быстро справляюсь с пуговицами на платье. Пока Кравцов ловит челюсть, успеваю добраться до последней над поясом. И, распахнув ворот, обнажаю кружевной бюстгальтер.