А ты выключи свой будильник, а то завтра в семь начнет орать, я на автомате встану, сварю кофе, оденусь, выйду на улицу, а там воскресенье.
Считай, отомстил. Это все?
Нет. Поцелуй меня.
У меня губы не поворачиваются целоваться без любви. Поцелуи мое слабое место. Я таю от них, как мороженое на жаре. Останется меня только развернуть и съесть.
На ночь есть вредно.
Встречаемся утром?
Да, хорошо, обнял я Шилу, и мы уснули.
* * *
Встречаемся вновь утром. Я просыпаюсь раньше. Тихо ускользаю из спальни, прихватив штаны и футболку. Сначала склоняюсь над умывальником, потом все больше склоняюсь к тому, что люди произошли от кофе: только он способен сделать из меня утром человека. Кухня встает и делает мне навстречу несколько шагов, здоровается, обнимает теплом и предлагает остаться на завтрак. Хорошая женщина кухня! Я любил ее всем желудком. Не то чтобы мне все время хотелось есть. Нет. Просто отношения эти зашли слишком далеко, а разорвать их не было никаких сил, да и не только у меня, у любого домашнего человека. Так я и жил, разрываясь между кухней и женой. Была, правда, еще одна женщина моя работа. Может, и не женщина, так любовница. Поэтому к ней Шила меня не ревновала, она считала, что у каждого уважающего себя мужчины должна быть такая любовница.
Снова, как в раме, в проеме с холста утра на меня смотрела Шила. Сейчас она напомнила нежную одинокую розу, которую надо было непременно напоить водой, чаем, а может, вином, чтобы любоваться ею весь оставшийся вечер или даже жизнь, всю оставшуюся жизнь. Впрочем, сейчас, когда я был влюблен, оба эти отрезка времени были равны.
Не спится.
Не спиться бы.
Что делаешь?
Кофе варю.
Будешь пить его на ночь глядя?
Не знаю, может, и не буду. Знаешь, как в любви, иногда важнее процесс, чем результат. Кстати, уже почти утро.
Это на часах утро, а на улице темно, значит, ночь.
Хочешь, переночуем здесь? подошел я к Шиле, взял за подбородок и впился в губы. Другая моя рука обвила ее талию и легла на бедро. Откуда в тебе столько обаяния?
Голодный?
Всю ночь не ел.
Значит, я была права, все-таки ночь.
Для настоящей любви мало одного обаяния, нужно как минимум два, и чтобы в унисон.
* * *
Мы живем душа в душу, а все потому, что разделили обязанности: я делаю кофе по утрам, он последний выключает свет. Вечером я снова влюблялась в него, влюбленной засыпать было легче.
Кроме того, я научилась разговаривать с ним молча. Ментально. Характер у меня, у Шилы, своеобразный: вечером она с ним разводилась, чтобы ночью почувствовать себя невестой и провести первую брачную ночь, а утром вновь выскочить за него замуж. Целый день она могла жить только тем, что вечером вернется к самой себе домой. Тогда Артур находил свою любовь раздраженной, печальной, голодной. Именно ее дикий голод позволял ему вернуть все на свое место: положить ее на кровать, добыть сок из апельсина, привести в чувства. Все больше он склонялся к тому, что женщина его создана была не для работы, а для любви. И это было не позой, это было разнообразием. Вот и сейчас ее тело, словно трещина в темноте, раздвинуло ночь. Занавес упал с плеч. Ночь стала трогательной, теплой и вкусной. Комедия и драма, плач и смех перемешались с частями наших тел в лугах хлопка.
Утренний макияж вместо главного хобби. Кисточки, краски: тени, помада, румяна. Надо было привести в порядок холст и заломить за него такую цену, чтобы все понимали, что полотно бесценно. Я давно заметила, что утром время летит быстрее: его запросто можно проспать, а если ты даже вовремя встанешь, то его катастрофически не хватает. Вечером другое дело время растягивается до таких размеров, что никогда не удается пораньше лечь спать. Покончив с живописью и перебирая в голове платья, она сидела в одном халате перед собой, и ей уже хотелось налить на себя красное.
* * *
В это время он варил ей кофе. Нет, не готовил, а именно варил, чтобы тот, вздохнув в турке корицей, сам отдал весь свой шоколадный аромат. Самоотдача вот что отличало настоящего мужчину от растворимого. Марс разлил кофе по чашкам и посмотрел в окно, требуя взаимности. А что требуется от окна? Хорошей погоды. Если погода хорошая, то и видимость не важна. Котировки настроения идут вверх. Ты чувствуешь прибыль в душе. Радость налицо. Наличный счет пополняется. Ты богат, ты счастлив и даже щедр. Ты готов уже делиться добром этого утра с другими, если они возьмут, если они не посчитают это взяткой. Он подошел к окну и глянул ему прямо в глаза. Погоды и след простыл.
С кем ты разговаривал? пришла на кофе Вика.
Сам с собой.
Не пугай меня.
Да нет, Артур звонил, кажется, она его простила.
Это все слова. Женщина никогда никому ничего не прощает. Говорю тебе как женщина. У нее нет этой функции. От этого мы и страдаем.
* * *
Артур снова сидел в их любимом кафе, в котором они часто отмечали свои личные праздники, будь то дни рождения или какие-то священные даты первого поцелуя, объятия, соития или день первый их жития совместного. Сегодня не было никаких дат, просто выходной. Он ждал по обыкновению за той же непременно клетчатой скатертью, что являлась одним из атрибутов этого заведения. Делать было нечего, кроме того что посматривать то на время, то на посетителей. Именно они составили мне партию в ожидании Шилы. Фигуры разбросаны по всему полю. Здесь были и ладьи, они сидели напротив и пили мартини, что-то нетерпеливо обсуждая, порой перебивая друг друга, в нетерпении рассказать нечто из ряда вон выходящее, внезапно пришедшее на ум. Одна из них была худа и легка, другая напротив, в теле, суровость захватила ее лицо, прочертив границу у переносицы, разделив жизнь на «до» и «после»; даже когда девушка улыбалась, суровость не хотела никуда уезжать. «Откуда в ее-то годы?» В квартире у нее наверняка пахло разочарованием. Чтобы вывести эту вонь, нужен был особый ароматизатор. Нужна была новая влюбленность.
До меня долетали обрывки напомаженных фраз:
Зачем он тебе?
Он богат.
Деньгами?
Воображением.
На это можно что-то купить?
Все.
Их губы то и дело смачивались мартини, будто без этой смазки механизм их беседы мог забуксовать:
Я считаю, что пока ты молода, надо нагуляться как следует.
Мне считать нечего, мне достаточно одного.
Впрочем, одна из них сейчас поднялась и двинулась, как и положено ладье, прямо, никуда не сворачивая, в сторону выхода, скорее всего в туалет, вторая осталась щипать салат, который ей только что принес официант. До этого взгляд ее был прикован к коню за столиком напротив, взгляд его давно уже заинтересовала пассия на ладейном поле. Он тоже был не против пощипать травки. Мужчина действительно был хорош собой: стройный, сильный, с гривой кучерявых волос и гордым взглядом, он ржал всякий раз, когда его друг, тоже, по-видимому, конь, но другой породы, больше похожий на конька-горбунка, выкладывал нечто смешное. Потом стал показывать что-то на экране своего телефона, наверное, жену.
Красивая у тебя жена.
Еще не жена.
А чего тормозишь?
Знал бы ты, как она ревнива, весь мозг мне уже выела.
Думаешь изменить по-настоящему?
Зачем? Просто сяду в баре, отправлю эсэмэску «Задерживаюсь по личным делам» и смайлик. Пусть сидит дома драматизирует.
Ну ты даешь. Находчивый! ответил конек-горбунок, а про себя подумал: «Вот тупой».
А ты? посмотрел он на ладью.
Кони пили крепкое и почти не закусывали. Несколько пешек, что обслуживали все мероприятие, незаметно подходили к столикам, интересуясь, не угодно ли чего остальным фигурам, всякий раз добавляя, что королева вот-вот появится. Короля пока тоже не было. Какой король без королевы? Артур вспомнил Шилу:
Мужчина не может быть совершенным без женщины. Не комплект.
А женщина может?
Да, она может и без, но смысл?