Ее отец Германик действительно был прекрасным благородным человеком, но его здравствующий дядя Клавдий был глупым и почти слабоумным и одновременно с этим славился своей безнравственностью, а его сестра, тетка Агриппины Ливия, благодаря своим адюльтерам докатилась до того, что в конце концов совершила убийство.
И все это вместила в себя родословная ее нерожденного ребенка с ее стороны. А что хорошего можно было сказать о его отце? Гней был из Агенобарбов, семейства, известного своей неуравновешенностью, распутством и склонностью к предательству. Он никогда не делал вид, что верен ей, а его вину в отношениях со своей сестрой Домицией Лепидой едва ли можно было извинить молодостью и неопытностью, как ее вину в таких же отношениях с Калигулой.
Тогда каков шанс, что ребенок, которого она ждала, вырос бы достойным членом общества? Оставалась только одна слабая надежда, что он пойдет в ее отца Германика. «Все соглашались с тем, пишет Светоний, что Германик обладал всеми самыми благородными качествами тела и разума в большей степени, чем выпадало на долю любого другого человека». Он был честным, обходительным и скромным, исключительно добросердечным и гуманным, но вместе с тем очень храбрым в бою, эффектным и вдохновенным, романтиком и идеалистом, поэтом, который одинаково хорошо писал стихи на латыни и на греческом, проницательным ученым и красноречивым оратором; страстным защитником бедных и угнетенных.
Вопреки всем противоположным отзывам о его семье, у новорожденного все же оставалась эта последняя надежда, и далее будет показано, что эта надежна была не совсем тщетной.
Глава 2
15 декабря 37 года, рождение Нерона. Младенческие годы при императоре Калигуле. Изгнание Агриппины, 39 год. Январь 41 года, смерть Калигулы. Воцарение Клавдия и возвращение Агриппины
Ребенок это был мальчик родился с восходом солнца 15 декабря 37 года. Он пришел в этот мир ножками вперед, что расценили как очень дурной знак, но, когда это произошло, на него упало солнце, и это было воспринято как хорошее предзнаменование. Но когда домочадцы пришли поздравить его отца, рассказывая, какой у него родился прекрасный сын, Гней только рассмеялся и заметил, что от таких людей, как они с Агриппиной, могло родиться лишь нечто отвратительное и представлявшее опасность для общества. Он был беззастенчивым прямолинейным человеком, прекрасно сознававшим свои грехи и ничуть не смущавшимся ими.
Спустя девять дней мальчик в присутствии императора Калигулы получил официальное имя Луций Домиций Агенобарб, поскольку всех его предков по отцовской линии звали Луций Домиций или Гней Домиций. Однако позднее он стал известен под именем Нерон, и с учетом этого будет более правильно говорить о нем в этой книге как о Нероне.
В это время Калигула, как уже было сказано, открыто жил со своей сестрой Друзиллой, в которую был страстно влюблен. Но поскольку он, по словам Светония, «жил в привычном инцесте со всеми своими сестрами», то, вероятно, был готов к тому, что мог сам оказаться отцом и этого ребенка. Но даже если так, интерес Калигулы к мальчику, несомненно, угас, когда он заметил на его головке нежные волосы ярко-рыжего цвета как у всех Агенобарбов. Маленький Нерон определенно был Агенобарбом, и этот факт привел в некоторое замешательство Калигулу, у которого еще не было детей и который, таким образом, увидел в этом малыше старшего кузена и соперника любому его собственному будущему сыну. В его мрачном подозрительном сознании начало расти недовольство Агриппиной, Гнеем и их ребенком, и вскоре это недовольство обернулось неприкрытой враждебностью с обеих сторон.
Через несколько месяцев Друзилла внезапно заболела и умерла. Калигула был вне себя от горя. Неделями он отказывался бриться и стричь волосы. Мрачный и неистовый, он метался из одного города в другой, нападая, а иногда обрекая на смерть каждого, кто недостаточно убедительно демонстрировал сочувствие его горю. Некий сенатор, вероятно желая заслужить его благосклонность, заявил, что у него было видение, в котором Друзилла возносилась на небеса в компании всего пантеона. После этого Калигула издал декрет, предписывавший отныне поклоняться ей как богине, и на Форуме была установлена ее статуя из золота.
Вскоре после этого его восемнадцатилетний кузен Гемелл встретил свой конец. Юноша страдал от навязчивого кашля и однажды явился к обеду, источая сильный запах микстуры от кашля. Калигула обвинил его, что он принимает лекарство не для того, чтобы облегчить свое состояние, а чтобы защитить себя от яда. В то время в Риме было обычным делом, когда человек, собиравшийся отобедать с врагом, принимал перед едой антидот.
Гемелл стал возражать против такого обвинения, и возникла ссора, в результате которой после обеда Калигула послал Гемеллу записку, предписывая ему убить себя. Посланец передал юноше меч, но Гемелл, плача и кашляя, сказал, что никогда не видел, как совершают самоубийство, и с трепетом попросил совета, как лучше это сделать. Посланец, видимо, объяснил, что нужно приставить острие меча к сердцу между ребер и затем упасть на него. Несчастный юноша сделал, как ему велели, и замертво упал в лужу крови.
Обнаружив, что его приказ был так быстро исполнен, Калигула начал развлекаться тем, что приказывал самым разным людям совершить самоубийство, и очень радовался, когда они один за другим убивали себя. Это заставляло его чувствовать себя похожим на бога, распоряжающегося жизнью и смертью людей, и вскоре он начал заявлять, что он и есть бог. Калигула говорил, что постоянно общается с Юпитером, и иногда его можно было видеть со сдвинутыми бровями и приставленной к уху рукой, словно он прислушивается к какому-то божественному замечанию, после чего он важно кивал и что-то шептал в ответ. Когда на небе светила луна, он называл ее своей возлюбленной и мог вслух потребовать, чтобы она шла к нему в постель.
Калигула приказал поставить в храмах свои статуи, чтобы им поклонялись, и требовал, чтобы ему в жертву приносили только самых прекрасных птиц: павлинов, фламинго, фазанов и тому подобных. Следующим его шагом стало, конечно, возведение себя в ранг верховного жреца, что может показаться парадоксом, но при ближайшем рассмотрении оказывается вполне логичным, так как являлось теологической нормой на Древнем Востоке земное воплощение божественной сущности отдавало дань уважения самой себе. Но иногда Калигулу приводил в замешательство вопрос: должен ли он одеваться как верховный жрец, чтобы возносить молитвы самому себе, или ему нужно, нацепив фальшивую бороду, как у Юпитера, забираться на пьедестал и в качестве бога принимать поклонение смертных, собиравшихся в храме. У него была установлена машина, издающая звуки грома, которая при повороте ручки издавала рев и грохот, когда он стоял и, подобно богу, смотрел сверху вниз на толпу. Иногда Калигула вызывал Юпитера на дружеское состязание, но если случалась настоящая гроза, то он обычно сам так пугался, что прятался под кровать.
Однажды, когда он, прицепив фальшивую бороду, изображал в храме бога, какой-то старик-рабочий расхохотался. Калигула велел подвести его ближе и воскликнул: «Глупец, разве ты не знаешь, кто я?!» «Знаю, ответил старик, продолжая смеяться. Ты забавный дурак!» Ошеломленный император в страхе оглядел собравшихся вокруг людей. «Кто этот человек?» выдохнул он. Один из людей объяснил, что это один из тех кельтских невежд с севера Галлии, или из Британии, или откуда-то еще. К всеобщему удивлению, Калигула отпустил старика, даже не наказав его.