У одного из макушки росли рога: длинные, почти сходившиеся на концах, как сложенные в молитве ладони. Другой был немного выше Сайона, но горбился так, будто шея у него росла не из плеч. Третий, показавшийся, когда подвинулся первый, по силуэту походил на человека, только его кожа блестела там, где ее касался звездный свет, ее дымчатость напоминала поднимающийся с городских улиц в летние дни жар.
Я подошла настолько близко, насколько могла. Не покидая укрытия, я вытянула шею, пытаясь расслышать их беседу. Эхо колотящегося сердца усложняло задачу.
Может быть скомпрометирован, говорил Сайон. Она когда напали
Забрать вас обратно, сказал самый низкий, тот, что с мерцающей кожей. Но ваше состояние
Вы бы ограничены тихо проговорил рогатый божок, и я мысленно обругала его за невнятную речь.
Опустив лампу на землю, я подставила ладонь к уху и затаила дыхание.
Дворец разрушен, сказал высокий божок, голосом даже ниже, чем у Сайона. Тем не менее у меня возникло отчетливое впечатление, что голос был женским.
Я останусь на Матушке-Земле, ответил Сайон. Так им будет сложнее меня найти. Если нужно выставить охрану, выставляйте, но как можно меньше. Я не желаю привлекать внимание к или к помогающим мне смертным. Он помолчал. Сейчас мне слишком рискованно путешествовать.
В его устах слово «смертным» прозвучало так, будто речь сейчас идет об иных существах. Я подозревала, что он к таковым не относится, тем не менее от услышанного кровь под кожей забурлила так, словно я перебрала со спиртным.
Слишком много лунного света, сказало рогатое существо, насколько я поняла. Я медленно, спокойно выдохнула, прежде чем вновь задержать дыхание.
Меня заботит благополучие этих смертных, повторил Сайон.
Я вспомнила о том, как его пальцы обхватывали мои несколько минут назад, и невольно задумалась: как именно заботит?
Заговорил мерцающий божок, но так тихо, что я не разобрала и слога. Ответ прозвучал столь же невнятно.
Решив, что больше мне ничего не услышать, а также из-за страха себя раскрыть, я осторожно отступила и, прихватив незажженную лампу, побрела к кукурузному полю, проскользнув в слабую тень между рядами ограды.
Кукурузные стебли с трудом держались прямо. Впрочем, будь Луна обычной, они бы уже погибли, так что, полагаю, грех жаловаться. Тем не менее даже столь яркого лунного света недостаточно, чтобы посевы созрели. Сжимая в руке вялый лист, я вздохнула.
«Ну почему ваша война не могла повременить до сбора урожая? Мы бы успели хоть что-нибудь спасти».
При мысли о войне я вновь оглянулась туда, где вдалеке, скрытый от моих глаз, Сайон совещался с небесными созданиями.
Значит, он был солдатом на той самой войне? Быть может, его сбросили с небесной колесницы? Но тогда почему он не мог вернуться на небеса?
Я покачала головой. Ну почему, чем больше я узнаю, тем меньше понимаю?
Я повторила про себя слова божков, не желая ничего забыть, затем пересекла кукурузное поле и подошла к сараю, чтобы проверить скотину. Там я зажгла лампу. Лоза заржала и замотала головой.
Знаю, знаю. Я провела рукой по ее вытянутой морде. Энера сегодня собиралась ее выгулять настолько, насколько мы отваживались во тьме, то есть провести по тропинке к реке и обратно. Бедная кобылка беспокоилась. Как и весь домашний скот.
Сайон утром убирался в стойле даже мысль о том, как божок убирает навоз, смехотворна, поэтому я просто проверила, есть ли у животных вода и пища и прошептала слова успокоения. Одна из овечек позволила мне погладить ее по голове.
Вот увидите, свет вернется. Пустое обещание, но нужно было хотя бы надеяться. Он не может просто исчезнуть.
Руки замерли. Я отстранилась и потерла большой и указательный пальцы друг о друга, вспоминая исчезающую с них кровь из света.
Из света.
Я взглянула в сторону дверей. Сайон точно не мог быть тем самым светом, однако свет тек по его венам возможно, именно поэтому он был таким сияющим, таким золотистым. Тогда кто же он? Упавшая звезда? О подобном я никогда не слышала впрочем, последние дни полны сюрпризов.
Я потерла ноющую шею и вспомнила о Кате, поэтому поспешила обратно в дом, не утруждаясь даже скрыть свои шаги. Задув лампу, взяла масло из бабушкиной комнаты, отыскав его в темноте по памяти.
Ката с Энерой по-прежнему сидели на кухне перед камином.
Ты решила вздремнуть по пути? проворчала бабушка.
Я загладила свою вину тем, что скользнула ей за спину и, разогрев масло в ладонях, осторожно размяла узлы у нее на шее и плечах. Больше она ничего не добавила по поводу моей нерасторопности.
Когда я закончила, щелкнула входная дверь. Я бы не заметила, если бы не прислушивалась к звукам в ожидании Сайона. Серебристый отблеск на окне говорил о том, что из-за гор вновь выглянула Луна.
Сайон предпочел провести свободное время с нами в доме, а не в сарае с животными. Это вселяло какую-то уверенность.
Мама подавила зевок.
Заварю чай. Она поднялась со стула. Уже неделю мы пили чай для сна. Даже придерживаясь обычного распорядка, мы не могли отдохнуть как следует. В темноте умы и тела слабели. Но именно благодаря возникшей в результате бессоннице мне и удавалось рисовать по ночам.
Я взглянула на маленький столик, где по-прежнему стояла кастрюля с ужином.
Сайон поел?
Энера пожала плечами.
Взяв тарелку, я зачерпнула остатки похлебки и отрезала кусок хлеба, после чего вышла в коридор. Гостиная пустовала, а в комнату Каты и Энеры Сайон ни разу не ступал, поэтому я проскользнула в свою. Разумеется, там он и был: стоял у окна, глядя в темное небо. Хотя Ката отвела ему сарай, с появлением Луны он прятался в доме. Никто не возражал.
Я поставила тарелку на маленький столик у кровати и зажгла почти догоревшую свечу.
Насколько хорошо ты видишь в темноте?
Он оглянулся с таким видом, будто не слышал моего прибытия, хотя я не пыталась соблюдать тишину.
Достаточно хорошо, ответил он. Заметив еду, добавил: Я не просил.
Иногда просить не обязательно.
И вновь на его лице появилось это благоговейное выражение.
Спасибо.
Опять ты уклоняешься. Я скрестила руки на груди. Насколько хорошо ты видишь в темноте, Сайон?
Его плечи расслабились, хотя сам он, похоже, остался напряжен.
Очень хорошо.
Я указала на кровать.
Присядь.
Он повиновался. Я дотронулась до его груди повыше раны.
Как заживает?
Достаточно хорошо.
Я усмехнулась.
Других слов не знаешь?
Мгновение он смотрел на меня, затем на платье, разложенное сушиться на узком комоде.
Я не хочу присваивать твою комнату.
Я пожала плечами и расстегнула первую пуговицу на его рубашке. Он меня не остановил. Я принялась его раздевать из вредности: потому что не позволяла себе зацикливаться на физической стороне дела.
Что в этом такого-то?
Не хочу, чтобы ты спала на кухонном полу.
Я улыбнулась, вызвав в нем недоумение, если судить по слегка приподнявшейся брови.
И откуда ты знаешь, что я сплю на кухонном полу, если тебе полагается спать в сарае? Я говорила уверенно, но в действительности пыталась вспомнить, не оставила ли в кухне один из рисунков.
Вдруг я осознала, что не видела Сайона спящим с тех самых пор, как он пришел в себя.
Расстегнув последнюю пуговицу, я стянула рубашку с перебинтованного плеча. Сайон терпеливо и молча сносил все мои манипуляции. Я заглянула под повязку.
На горячей золотистой коже не осталось и шрамика. Впрочем, похоже, ничего в нем не способно меня удивить. Больше нет.
Этого уже не надо. Я начала убирать бинт, наматывая на ладонь. Он наблюдал за мной, и я ему позволяла, ничуть не смущенная с какой стати мне смущаться?
Когда я закончила, Сайон провел рукой по гладкой коже, которую всего три дня назад проткнули ножом. Я повторила за ним не потому что не могла удержаться, а потому что уже не хотела.