Что предлагаете? я вежливо кивнул ей, и подсознание уже гораздо быстрее с готовностью подсказало мне имя. Марта Рудольфовна, судьба культуры Андроповска в ваших руках.
Вы наверняка знаете, что стартовал новый театральный сезон, воодушевленно принялась рассказывать товарищ Мирбах, в мое время, к сожалению, уже покойная театральная журналистка, уехавшая из Любгорода в Санкт-Петербург еще в лихие девяностые. Черт, вот ведь легендарных людей подкидывает мне мое подсознание! Так вот, в нашем районном доме культуры будут ставить Чехова. Гастроли Калининского драматического.
С вас полоса, дорогая Марта Рудольфовна, тепло улыбнулся я. Формат на ваше усмотрение.
Благодарю, Евгений Семенович, тетушка даже растрогалась. Неужели реальный Кашеваров и вправду такой сатрап? Я напишу критическое эссе.
Осмелюсь вставить свои пять копеек, раздался бархатный голос толстого. Вы не забыли о обязательных полосах партии и правительства? Решения местных советов, почта профсоюза, вести с полей
Вот вы, Арсений Степанович, этим и займитесь, я широко улыбнулся.
Но это ведь шесть полос! толстый чуть не выпрыгнул из подтяжек.
Возьмите помощников, отмахнулся я. Что вы, в самом деле? В первый раз, что ли?
Раздался смешок. Поначалу неуверенный, но потом, после моей еще более широкой улыбки, уже осмелевший и громкий. А когда рассмеялся сам Арсений Степанович Бродов, весь коллектив прямо-таки грохнул. Но от моего взгляда не ускользнуло странное выражение лица толстого он хоть и улыбался, но глазами сверлил меня, будто хотел протереть дыру. Надо будет, пожалуй, к нему внимательно присмотреться.
Так, ладно, товарищи, я показал, что уже можно перестать смеяться. Этому номеру не хватает сенсации. Что у нас на повестке дня? Тысяча девятьсот восемьдесят шестой год Кто поедет в Чернобыль? Или в Афган?
В кабинете воцарилось гробовое молчание.
Глава 4
Евгений Семенович, первой нарушила тишину Клара Викентьевна. Мы все-таки районная газета, пишем о родном крае. Это в союзном центре затрагивают такие темы, вы же понимаете
И что? я не сдавался, потому что это был мой сон, и никакие парторги не должны его портить.
А то, что наших журналистов туда просто-напросто никто не пустит, Клара Викентьевна всплеснула руками. В Чернобыле работают ликвидаторы, там опасно И еще я не уверена, что нам выдадут допуск. А в Афганистане
Она вздохнула, и я немного попридержал коней. На дворе тысяча девятьсот восемьдесят шестой, перестройка лишь недавно началась, а гласность еще не заявила о себе в полную силу. Да, именно чернобыльская катастрофа во многом станет ее катализатором, но пока Пока парторгша Громыхина права. Информация из Афганистана и Чернобыльской зоны проходит десятки инстанций, и журналистов районки туда точно не допустят на пушечный выстрел. А ведь вторая половина восьмидесятых, время излома это просто рай для репортера из будущего вроде меня. Непосредственные участники тех событий, которые еще молоды и полны сил, могут столько всего рассказать! Они пока еще полны энтузиазма, никто из чиновников не вытирает о них ноги, как это будет в лихие девяностые. Ни у одного облеченного властью язык не поворачивается сказать, что «лично он их туда не посылал». А ведь я знаком с несколькими такими людьми в будущем. Слышал от них самих о тех унижениях, которым их подвергали особо ретивые функционеры на местах. Помню, как им было обидно, сколько боли звучало в голосах этих потерявших здоровье людей И все же главред я или не главред?
Да, я не доктор и не физик-ядерщик. Я не знаю, как лечить лучевую болезнь и радиационные ожоги. Не могу ускорить строительство проекта «Укрытие» и не в силах остановить мародеров. Но мы, журналисты, недаром называемся четвертой властью. И в те времена, когда печатному слову верили безоговорочно, у меня есть шанс воспользоваться гласностью. Рассказать о проблемах тех, кто вернулся из зоны отчуждения. Сделать так, чтобы о них узнали, услышали их голоса. И помогли бы гораздо раньше.
Хорошо, подумав, сказал я. Наверняка в нашем городе есть вернувшиеся ликвидаторы. Они смогут нам рассказать кучу интересной фактуры, а мы осветим их подвиг. Клара Викентьевна, ваша задача найти побывавших там земляков и пробить в райкоме разрешение на материалы
Что сделать? выпучила глаза Громыхина.
Тьфу ты, опять сбился на разговорный сленг двадцать первого века. Надо быть внимательнее.
Разузнайте, пожалуйста, поправился я. И добейтесь разрешения на разговоры и публикации.
Поняла, кивнула Клара Викентьевна. Товарищ Краюхин, хочу напомнить, ждет вас сегодня по поводу слета комсомольских поэтов. Можем пойти к нему вместе, вы доложите ему о решении вопроса со статьей о молодежной культуре, а я Я попробую уговорить его дать нам возможность пообщаться с ликвидаторами аварии на атомной станции.
Спасибо, я искренне поблагодарил парторгшу. Буду очень признателен, Клара Викентьевна. А теперь, коллеги Я бы все-таки попросил вас подумать о сенсации в номер.
Сектанты, подала голос неприметная до этого девушка в темном платье, худенькая и черноволосая. На городском кладбище начали орудовать сектанты.
Так-так-так, подбодрил я ее. Напомните, пожалуйста, как вас зовут?
Соня Кантор, с готовностью ответила девушка. То есть Извините, София Адамовна Кантор. Корреспондент.
Кантор. Знакомая фамилия. Точно! Вот ведь я дурень, сам же недавно вспоминал портреты известных сотрудников, висящих в коридоре нашего холдинга. Иосиф Кантор военный корреспондент «Любгородских известий», отец Адама Кантора, спецкора по криминальной хронике А эта скромная девушка с типичной семитской внешностью его внучка. Тоже, к слову, из старой гвардии, ветеранов районной журналистики. Только если Марта Мирбах потом уехала в Питер, то София Адамовна Кантор в те же приснопамятные девяностые репатриировалась в Израиль. И возрожденные «Любгородские известия», занявшие место «Андроповских», потеряли вместе с ее отъездом отличного журналиста-расследователя. Но все это в моем интересном сне пока еще не наступило, и молодая София Кантор сейчас у меня в подчинении. Эх, нам бы в две тысячи двадцать четвертый год этих фанатов своего дела! Кажется, я начинаю совсем по-другому относиться к нашим пожилым корреспондентам
Спасибо, София Адамовна, все это пронеслось в моей голове за считанные секунды, и я вежливо кивнул будущей звезде журналистских расследований. Извините мою забывчивость, скоро все придет в норму. Так что вы там говорите про сектантов на кладбище?
Вся редакция с неподдельным интересом повернулась к Соне, и та тихим, но уверенным голосом принялась рассказывать.
Это было одиннадцатого октября, на прошлых выходных. В этот день отмечается Покровская родительская суббота, и одна семья пришла на кладбище убраться на могилах
От меня не укрылось выражение лица Клары Викентьевны, когда она услышала о церковном празднике. Как парторг товарищ Громыхина этого, разумеется, не одобряла, однако благоразумно промолчала. И это прекрасно, потому что от истории Сони уже веяло чем-то таинственным. А еще жареным[5].
Так вот, продолжала девушка, они заметили, что могила их родителей и еще несколько соседних подкопаны. В чужие эта семья, разумеется, не полезла, но из захоронения родственников достали кости животных, черепа. А рядом, в мусорной яме, нашли зарезанную белую козу.
Ох-х! по кабинету разнесся тяжелый вздох.
А что милиция? сосредоточенно спросил я, удивляясь, почему все остальные слышат об этом впервые.
Насколько я знаю, они приезжали, составили протокол, пожала плечами Соня. Но больше мне ничего не известно А что самое жуткое я ведь еще не все рассказала Рядом с могилами валялись миниатюрные гробики с фотокарточками людей.