Ульдемир кивнул снова.
Сейчас, наблюдая уже реальную звезду, мы оказались вынужденными внести в программу действий некоторые коррективы.
Он помолчал, словно еще раз мысленно проверяя то, что хотел сообщить.
Вы ведь помните, на какое расстояние нам надо подойти, чтобы иметь полную уверенность в успешности воздействия?
Порядка двух миллионов
Совершенно верно. То есть вплотную. И там, выйдя на орбиту, ударить. Так вот, звезда ведет себя не совсем по теории. И нельзя гарантировать, что в самой первой стадии процесса не произойдет нежелательных явлений типа выброса вещества, скажем таких выбросов, которые смогут помешать нам отойти на безопасное расстояние. Вы понимаете?
На языке доступных мне понятий, вежливо ответил Ульдемир, это значит, что мы можем сгореть вместе с кораблем.
Да, это то самое, что я хотел сказать.
Но задачу мы выполним?
В этом мы уверены. Не так ли, коллега?
Гм, сказал Аверов. Мы ее погасим. Потому что остальные стадии процесса пойдут так, как мы и предполагали. Вот только самое начало Но там, на Земле, мы не могли этого предположить.
Мне все ясно, сказал капитан Ульдемир.
Мы немедленно прекратили бы выполнять задачу, если бы от этого не зависела жизнь миллиардов людей в Солнечной системе. Вы ведь понимаете
Этого даже не нужно говорить, сказал Ульдемир.
Мы просим вас собрать экипаж. Мы сообщим всем людям то же самое, что только что сказали вам.
Ульдемир пожал плечами.
Вы думаете, экипаж взбунтуется, узнав, что риск оказался больше, чем предполагалось?
А вы не боитесь этого? спросил Аверов резко.
Капитан повернул к нему голову и ответил:
Нет.
Дело не в этом, сказал Шувалов с оттенком досады в голосе. Поймите, капитан. Мы, я и Аверов, люди той Земли, того человечества, которому грозит гибель. Так что для нас здесь проблем не возникает. Но вы шестеро Ваше человечество в любом случае давно умерло. И вы вправе не жертвовать своей жизнью ради чужих.
Не знал, произнес Ульдемир, что вы произошли от марсиан или кого еще там
Аверов нервно рассмеялся.
Отцы и дети пробормотал он.
И все же, сказал Шувалов. Мы прекрасно понимаем, что если для нас Земля милый дом, то для вас это ну, не совсем так. Конечно, проживи вы у нас лет десять, двадцать Но сейчас разве я не прав?
Правы.
Ваш дом корабль. Верно?
Правы и тут.
В нем можно жить долго, долго десятки лет. И вы вправе захотеть этого. Потому что если та степень риска была приемлемой, то эта чрезмерна.
Вы упускаете из виду одно, сказал Ульдемир. Все мы мертвые люди, в отличие от вас. Но если хотите, я соберу экипаж.
Они входили в научный салон странно: каждый по-своему, но было и что-то общее, неопределенное входили словно в чуждый мир. Усевшись за свой стол, Шувалов смотрел, как они возникали тут в раз и навсегда определенном порядке: видимо, была у членов экипажа какая-то своя, всеми признанная иерархия, хотя нельзя было понять, по какому именно признаку они оценивали самих себя и друг друга.
Первым вошел Иеромонах, остановился в двух шагах от двери, привычно повел глазами в правый, дальний от себя угол салона там ничего не было, поклонился, сел в конце стола, сложил руки на животе и замер. За ним вступил Питек быстро и бесшумно, мгновенно окинул салон взглядом можно было поручиться, что ни одна мелочь не укрылась от взгляда и запечатлелась в памяти, шагнул вперед (казалось, ворс ковра даже не проминался под его шагами) и сел ярдом с Иеромонахом. Затем появился Рука; момента, когда он вошел, Шувалов не заметил: вдруг возник, сказал, не кланяясь: «Вот я», упруго подошел к столу и сел напротив Никодима, Иеромонаха. Грек пересек салон, не останавливаясь у двери, лишь поднял приветственно руку, серьезный и сосредоточенный, сел, обвел взглядом всех и опустил глаза. И наконец, Уве-Йорген: остановился у двери, резко нагнул голову, здороваясь, и щелкнул каблуками. Улыбнулся, как показалось Шувалову, чуть вызывающе, но, возможно, на самом деле это было и не так, и сел, отодвинув кресло от стола, закинул ногу на ногу, поднял голову и стал глядеть в потолок. Капитан Ульдемир кивнул Шувалову: можно было начинать.
Я попросил бы вот о чем, друзья мои: пусть каждый не только сообщит свое решение, но и по возможности мотивирует его.
Никодим, сказал капитан. Прошу.
Иеромонах усмехнулся.
На все есть воля, сказал он.
Наступила пауза. Потом Шувалов сказал:
Ну, пожалуйста, мы ждем.
Я все сказал, ответил Иеромонах.
Ах да, понял проговорил Шувалов, смутившись.
Второй пилот! вызвал Ульдемир.
Смелый рискует сразу, сказал Питек, трус уклоняется. Трус гибнет первым. У меня все.
Инженер?
Гибкая Рука встал.
Не надо думать о себе. Надо о племени. Он смотрел на Шувалова. Это твое племя. Думай. Мы выполним.
Штурман, твое слово.
Мы стоим там, медленно молвил спартиот, откуда нельзя отступать. Иначе люди будут смеяться, вспоминая нас. Даже если их не останется будут смеяться.
Кто же? не понял Аверов.
Однажды я уже погиб, сказал грек. И я тут.
Уве-Йорген?
Я рыцарь, ответил тот. У меня может быть только один ответ, профессор. Но мне хотелось бы слышать мнение нашего капитана.
В молодости, сказал Ульдемир, не обидевшись за некоторое нарушение этикета, я прочитал у одного писателя хорошие слова: что бы ни случилось, всегда держите в лоб урагану.
Уве-Йорген удовлетворенно кивнул.
Несколько секунд продолжалось молчание. Потом Шувалов поднял голову.
Капитан, в таком случае прикажите начать монтаж установки. Сейчас же, а не тогда, когда предполагалось.
Гибкая Рука резко повернул голову.
Еще до торможения? Опасно, профессор! При перегрузках
Шувалов покачал головой.
Понял! воскликнул Уве-Йорген. Перегрузок не будет, не так ли? Атакуем с ходу?
Так будет лучше, сказал Шувалов. Если мы сохраним теперешнюю скорость, выбросы могут и не зацепить нас. Если только вы обеспечите точность наведения при движении по касательной.
Чему-то ведь мы все же научились, сказал Питек.
Разговоры! сказал капитан Ульдемир. Приступить к монтажу! Хвалиться будем потом.
Ощущение опасности, как ни странно, придало людям бодрости. И в первую очередь экипажу: опасность это было что-то из прошлого, из молодости, из той жизни, которую они (каждый про себя) считали единственно настоящей. Для ученых чувство непрерывной угрозы явилось чем-то совершенно новым: переживать такое им не приходилось. В первые дни непривычное ощущение их тяготило; потом, неожиданно для самих себя, они нашли в нем какой-то вкус. Им стало казаться, что новая жизнь, жизнь в опасности, отличалась от прежней, спокойной, как морская вода от водопроводной: у нее был резкий вкус и тонкий, бодрящий запах, заставлявший дышать глубоко и ощущать каждый вдох как значительное и радостное событие.
Вряд ли ученые признавались даже самим себе в том, что такое отношение к жизни возникло у них под влиянием шестерых человек из других эпох людей, относившихся к жизни именно так.
Работали быстро, даже с каким-то ожесточением. На звезду Даль поглядывали теперь с опаской. Красивое светило оказалось коварным. Хотелось поскорее сделать все и оказаться подальше от него если удастся.
Но с тем большим усердием велось наблюдение за светилом.
Ну как она там сегодня, Питек?
Нормально, Уль. Звезда как звезда. Пахнет медом. Ты когда-нибудь ел мед?
Не меньше твоего. Но при чем тут звезда?
Желтая, как мед. Хочется зачерпнуть. И еще что-то было, что мне напомнило. Погоди, дай подумать Да! Пчела!
С тобой не соскучишься. Еще и пчела?
Она ползла. Понимаешь: мед, и по нему ползет пчела. Медленно-медленно
Прямо идиллия. А цветочков там не было по соседству?
Извини. Цветов не было. Только пчела.
Наверное, пятно, сказал капитан Ульдемир. На звездах, как тебе известно, бывают пятна.