Слышь, Валек! Щас дрова оставшиеся доложу, наруби новых и принеси. Чаю попьем! С вареньем! Ага! Из ягод и грибов с засоленной свеклой! Ой! Иди уже! Что?! Ты что так глазеешь?
Красивая ты! буркнул Валька.
Дурак! Устала я от твоих этих дружеских поклонов! Иди, прошу тебя, Христа ради, дружище!
Правильно бабка Тыльза, когда плакала сегодня утром у меня без кадки, говорила: «Будь Катька настороже! Потому, как петух нынче, тьфу! Мужик дерзкий пошел, в любви толка не понимает. От него прям бяда! «Куд кудах!» Пойду к своему Анафрему. Люблю заразу!» И че? Не пошла побежала. Нет, полетела к измывателю своему. Она же его выбрала, нет, он ее. Тьфу! Выбрались! Даже кадку не взяла! Пролила мне реки слез и сиди, Катька в своей дружбе с Валькой. Молодец бабка Тыльза! Будь здорова и дай Бог нам всем здоровья!
Катя! Катюша! Катенька!
Ты че Валек?
А че? Все Катька да Катька! Екатерина!
В общем, села я от обморока прямо на коврик из шитых и связанных лоскутов. Цветной такой. Хорошенький, как Валька. Че-то в груди сперло, дышать не могу, кричать не хочу, помираю
А он, Валька, друг мой, подошел, дрова в ноги мне положил и в глаза смотрит. А я?.. Нет меня
Екатерина! Хочу тебе новую дружбу предложить! За триста верст со всех сторон ехать не надо. Вот я, вот ты, а давай жить вместе! Уж очень дружба мне наша нравится, и ты, как человек и,.. как женщина.
«Кукареку! Кудкудах, кудкудах!» Бабка Тыльза, дед Анафрем, держите меня!
Валя, ты чего? То есть Валентин? Та неужто я ведра сама не донесу или кадку по любви не выкачу? Ой! Валька! То есть Валентин! Пришел ушел, дружим. Че плохо?
Ага, плохо. Мы же не дед Анафрем и бабка Тыльза. Мы же этидрузья.
И поцеловал меня в щеку. Тепло,.. а потом, взял за руки, зараза, будь он здоров и мы все с вами, и все! Бац!.. Какая разница?..
Да, как прижался, весь такой большой и сильный, а внутри, как воробышек. Сердца стук его даже слышала. «Кудкудах!» Да, как петушок курочку придавил, притиснул, даже крикнуть не успела зацеловал. Да так крепко, аж дурно стало. В глазах потемнело, ничего делать не могу, таю и все. Жарко
Уста его сладкие, нежные, и вообще хорошенький! Ну и что, что друг! Поживем, как друзья! Пущай знают, что и так бывает. Валя Валечка
Катя, еле переводя дыхание, сказал Валька. Кого-то нелегкая принесла. Открыть? Скребется кто-то в дверь.
Валюша! Да, ну их всех для здоровья!
И не успев, договорить Валентин Екатерину, взял на руки и понес.
Она полуживая промолвила:
А дрова?
Валька весь вне себя от счастья, красный, целуя ее на ходу ответил:
И дрова, конечно!
Так и понес к дровам Катьку, а потом дрова вместе с Катькой. Друг!
А там, за дверью бабка Тыльза и дед Анафрем пришли в гости, чаю попить. А тут как на дворе, все что хочешь, и дружба, и любовь. Дела
Че че? Хорошо И тепло, и холодно, причем одновременно. А что лошади? Были и промчались, словно жизнь, оставив чей-то след в прошлое.
Хорошенький мой Валька! То есть Ва лен тин! Пускай с любовью у него плохо, зато с дружбой все в порядке. Та поживем себе и другим на радость. Нравимся мы друг другу, как человеки. Вчера приходил, а сегодня остался Добрый!
Пошел снег. Ручей жадно заглатывал белые хлопья своими водными потоками. Его хлюпанье становилось до неприличия громким. Земля отдавалась с женской покорностью зиме. От вдавленного следа ничего не осталось. Ни ямы, ни лошадиного копыта, один белоснежный с искрами пушистый ковер. Не осень декабрь. А трава? Да нет ее, сошла в ледяных разбитых лужах. Обычная простота удивляла своими просторами. И вдруг стало тихо Уметь дружить ведь тоже надо! А что любовь? Капризная этакая штука, что с человеками, что с курицами, что с петухами
Парное удилище
«Лапа» это моя корова. Обычная, рыжая, с рогами и с человеческими смазливыми глазами. В нашей деревне таких много. Почти в каждом доме есть. Животина! Интере-е-е-сная! С характером! Молока дает по настроению, но нам хватает. Нам это моей младшей сестре Лидке, старшему брату Федьке и матери. Отца нет. Ушел. Как увидал, как мать местный шоферюга под утро со смены привез, так и пошел со двора в трусах и в ватнике, босой. И где он сейчас?
А Лапа вообще ничего. Мы из ее молока и творог, и сметану, и масло делаем. Ага! Еще, и ряженку по настроению. Все всегда свежее и жирное. Лидка, вон, один раз молока, как обпилась, чуть в больницу не свезли. Оказалось молоко козье. Перед ужином тетка Зинка заходила, а крынки-то одинаковые. Мать ей отдала коровье, а она нам козье. Тетка Зинка родня из Щебелиных. По-отцу. Он ведь тогда, когда мать под утро с шоферюгой приехала, покурить на порожки вышел. И все! Покурил Так и пошел с папиросами, не оборачиваясь. Дааа,.. а тетка Зинка говорливая, вот мать и заболтала, что та крынку на стол поставила, а не на подоконник. Потому, как все дети в нашем доме знают, что на столе всегда крынка с коровьим молоком, а на подоконнике с козьим. А Лидка, четыре года от роду, схватила и выпила. Бедная! Живот скрутило, и так стонала, все отца звала папка да папка! А папка-то до сих пор курит. Но все, слава Богу, обошлось. Намаялись весь вечер с ней. Отмучилась и в ночь заснула. А мы Лапу ругали. Позже разглядели, что в крынке. Вечно эта тетка Зинка, как придет, так страсти одни. Хотя добра всегда желает.
Один раз, иду я с рыбалки, наловил карасей в свою руку. А что? Кормилец! Ничего, что для кошек. Их тоже кормить надо. Все равно довольный! Красота кругом. Воздух чистый, аж скрипит. Цветов, будто краски пролили. Одна дорога в ямах и рытвинах. Идти, что болеть, как Лидка с этим козьим молоком. Лучше босым, но целым. Вон, папка ушел, словно колесо по полю. И как он там? А навстречу грузовик летит, я в сторону. Страшно! Вдруг собьет! А кто помирать хочет, мне девять лет, че видел? Болтовню мамки и тетки Зинки, да Лапино «му-у-у». А кругом, поля ведь. Неужто думаю, места грузовику мало. Пыль столбом, ж-ж-ж по тормозам, остановился. А оттуда тот шоферюга, что мать утром привез со смены, Любомир зовут. А в простонародье Любик. Говорит: «Привет, пацан! Ты Шуры сын будешь?»
А я ему и отвечаю: «Че надо?» А он: «Не кипятись! Да или нет?» А отец еще с нами жил. Лапу утром к пастуху выводил за калитку. У нас пастух Темка. Взрослый, на нем пахать можно, а он коров пасет. Выведет, поест, заляжет в сон, потом, поест, приведет в дома, заляжет в сон. И так каждый день. Работяга! Но как коровки идут, мычат, зовут друг друга, банки на шее с железным прутиком брынчат стоишь, как вкопанный. Красота-а-а Простая Деревенская Из любви и жизни! Нет, из жизни по любви. Тьфу! Для любви из жизни! А Лапа знает и ждет Темку. Конечно, он же ее кормит, как я наших трех кошек. Так вот, этот Любомир Любик забодал. Ответил я ему: «Да, Шуркин, средний сын». И еще добавил: «У нас папка во! Он такую машину в два счета кулаком прихлопнет!» А Любик улыбнулся и говорит: «Ты че, дурак пацан?! Просто так спросил. Нужен ты мне больно со своими никудышными карасями!» И вжих-х-х, поехал. Ага! Я-то не нужен, а мать моя Шурка, как оказалось нужна. «Сам дурак!» осмелев от того, что остался один на дороге, крикнул я ему вслед.
Лапа корова хорошая, душевная. Голубушка наша родная. Не то, что эти Щебелины. Лапа она, не то, чтобы желает добра, а безвозмездно его делает. И мы все здоровы. Мать моя Шура красивая. Очень видная и фигуристая. Волосы все завитками в цвет солнца. Так она их в пучок собирает и под платок прячет. А после бани, как распустит, глаз не оторвать, даже женщины наши деревенские глазеют. «Хороша! говорят, повезло Савке с женой!» Савка это мой папка, то есть наш. Мамка моя и песни поет хорошо, и хозяйством справно занимается. У нее глаза голубые, как васильки. Нет! Как море! Я ни разу не был на море, а все от того, что Лапу не с кем оставить. Папка-то ушел. Но думаю, что как море. Васильки-то тоже ничего, но море это, наверное, что-то неповторимое, немного грустное и бесконечно новое, как мамкины глаза. Мама моя, то есть наша, хорошая, и папка тоже. Он ведь за мамкой бегал похлеще, чем дядьки Васькин бычок. В душу запала она ему крепко. Даже во сне стонал: «Люблю тебя, Шурочка!» Мы же в одной комнате с Лидкой, а Федька в своей, а мамка с папкой в третьей. Один коридор, посередке печка для отопления, как рубашка папкина. Но все слышно. Мы тогда к Федьке прибежали, ему восемнадцать было. А он и говорит: «Быстро спать, неугомонные! Че уши растопырили? Скрутить в трубочку?» И нагнал нас. Ну, мы с Лидкой в комнату вернулись и поняли, что Федька, хоть и умный из нас троих, но дурак. Потому, как папке от любви к мамке даже во сне плохо, а он воды пожалел! Мы бы с Лидкой принесли ему. Может тогда бы и не ушел вот так босым с папиросами. Федька сейчас в армии. Все хозяйство на мне: и мамка, и Лидка, и Лапа. Не получается на море съездить. Хоть бы глазом поглядеть на другие мамины глаза. Вода видать в нем особенная. Ух!..