Когда останки убиенного царя вывозили из Москвы, то поднялся такой бешеный ветер, что на воротной башне Скородома сорвало деревянный шатёр. Потом пришли небывалые холода, такие, что морозом побило всю зелень. А крепостица близ Нижних Котлов была сожжена вместе с останками царя Димитрия и Басманова.
* * *
Волга блистала мириадами солнечных бликов в мареве яркого майского дня и слепила глаза людям, озиравшим приречные дали. Птицы пели в ветвях дерев, и всякая мелкая живность суетилась в молодой траве и в густых кустарниках бузины старого, большого полузаброшенного погоста на окраине Углича.
По погосту, выискивая что-то, бродила небольшая ватага могильщиков с лопатами. Во главе их были три представителя священнического сословия и трое чиновных, по виду родовитых и знатных. На поясах у троих последних были сабли. Люди ходили меж поросших травой могил и крестов и что-то искали уже второй час.
Яко же так, отче Савватие, что не упомнишь, где положили убиенного отрока? спросил солидный и властный иерарх, повадками и статью скорее похожий на именитого боярина или на воеводу, чем на старца.
Да уж пятнадцать годов миновало, владыка. Да и стар я стал, и очи мои уж не так зорки, отвечал священник, которого звали Савватием.
Нешто не совершали молебнов или иных служб не правили на могиле убиенного? вновь спросил тот, к кому обращались, как к владыке.
Не совершали, владыко Филарет! Не было на тот случай не указов государевых, не повелений каких, ни при царе Феодоре Иоанновиче, ни тем боле при государе Борисе Феодоровиче. Да и никто из сильных мира сего не приезжал и могилки тоей, верно никто не посещал.
Кто ж из священства-то углицкого отпевал убиенного, кто земле придавал? вновь спросил Филарет, ибо это был он.
То ж был покойный настоятель собора Спасского. Да тот уж лет десять, как почил в Бозе. И аз многогрешный при отпевании и на похоронах сослуживал ему, но с тех пор не бывал на могилке, да запамятовал. Тем же днём и иных ни то пятерых, а то и шестерых отроков хоронили, кого в замятне тоей изгубили. Разве упомнишь?! оправдывался Савватий.
Ты, отче, мне зубы не заговаривай! Мне нужна могилка того отрока, на которой по слухам, исцеления случалися! строго произнёс Филарет.
Поди, кто-то из сродников, иль родителев посещал ту могилу? спросил один из чиновных мужей, к которому Филарет обращался по роду и имени «князь Алексий» (А.И. Воротынский).
Мыслю, матушка одного отрока покойного вдовая жёнка Туренина Ефросинья приходила. Но жива ль оная ноне, не ведаю, начиная понимать в чём дело, но с опаской отвечал игумен Савватий, приглядываясь к могилам и покосившимся крестам.
Вот что, Савватие, езжай-ко со служкою моим отцом-диаконом Иоанном на посад, да найдите двор Турениных, да выспросите, кто про могилу сию знает, да показать может. Аз зде пожду пока, со товарищи свои велел Филарет.
Надо ль, владыко, оглашать дело сие расспросами посацкого люда во Угличе, дело-то по Угличу тайное? спросил с тревогой ещё один чиновный человек, сопровождавший Филарета.
Верно глаголеши, Пётр Никитич! согласился с Шереметевым Филарет.
Ты, отец игумен, ничего про поиски наши никому из посацких не сказывай. Спрашивай только про двор Турениных. А что, да по какому делу расспросы ведёшь даже и Турениным не ответствуй. Молви только, де слово и дело государево! А как обрящеши свидетеля, немедля сюда его и вези, вновь наставил Савватия владыка.
Игумен и диакон выслушали и с поклоном удалились. А Филарет присел на пенёк в тени берёзы со своими товарищами и повёл тихую беседу. Прилегли и присели на земле поодаль между кустов и могильщики.
Мыслю, ведал ты и ранее, владыко, о Турениных? тихо, так чтобы не слышали вопроса могильщики, спросил Филарета Шереметев.
Отчего помыслил тако, Никитич? тихо вопросом на вопрос отвечал Филарет.
От того, что как только молвил игумен Савватий о Турениных, ты словно вспомнил что-то и сразу согласие свое дал, отвечал Шереметев.
Верно подметил, Пётр Никитич. Про Турениных мне ещё на Москве Василий Шуйский тайно баял. Де, как буду во Угличе, а могилу убиенного отрока не обрету, то искати мне на посаде Ефросинью Туренину. А ежели уже и ту Господь забрал, то кого-то из сродников ея. Оне точно ведают, где покоится отрок, убиенный во Угличе маия 14 дня 7099 году. Покажут! уверенно отвечал Филарет.
Страшное и тайное дело сие, владыко, с некоторым содроганием произнёс третий собеседник князь Долгорукий-Роща.
Да, князь Григорий! согласно кивнув головой, отмолвил Филарет. Ох, и многое раскопал Шуйский, тем летом, когда по этому делу сыск вёл. Да только тайное дело сие с ним в могилу и уйдет. Мне-то он только намёками всё и передал.
Мыслю, что Шуйский тогда не толико допросы чинил, да раскапывал. Верно ведал он и ведал о многом, заранее, прежде, чем случилось всё во Угличе, прошептал князь Алексей.
Потому и был приставлен Годуновым к сыску и суду сему! без тени сомнения произнёс Филарет.
Да, страшен, хитёр и жестоковыен Шуйский по всей сути своей и естеству своему! тихо, но твёрдо и с чувством ненависти промолвил Шереметев, сжимая темляк сабли.
А как ухищрился-то Годунов! Да только сам себя и перехитрил, произнёс князь Григорий.
Все молча и с пониманием посмотрели друг другу в глаза и склонили головы в знак согласия.
Через три четверти часа возок, в котором ездили на посад Савватий и Иоанн, возвратился. В возке с ними была пожилая, исхудалая женщина с седыми прядями волос, выпадавшими из-под платка. Это была сама Ефросинья Туренина. Она уверенно повела Филарета и его сопровождение по погосту, и минут через десять все они оказались на другом его краю, возле небольшой могилки со старым дубовым крестом. Тут Туренина торопливо раза три подряд сотворила крестное знамение и сделала поясной поклон. К удивлению многих, могила была убрана, и у подножия Креста стояли два небольших образа Богородицы, святителя Пантилеймона и несколько потухших свечей.
Никак молится зде люд православный? с интересом спросил Шереметев, узрев это место.
Молятся люди. Увечные, немощные притекают. Бают, помогает Заступница и святитель. Даже иные болящие исцелялись, отвечала женщина, смахивая слезу, навернувшуюся на глаза.
Сама и зрела сие, али со слов баешь? строго спросил владыка.
Сама, сухо отвечала женщина.
Спаси тя Христос, жено! Ступай же домой, вкрадчиво молвил игумен Савватий.
Тем временем к указанному месту подошли могильщики с лопатами. Филарет тихо запел Трисвятое. Савватий вторил ему.
Туренина, словно опомнившись и поняв, в чём дело, вдруг затряслась всем телом. Опустившись на колени, она с мольбой в очах подползла к Филарету и взмолилась:
Владыко, не попусти поругания! Не тронь чадо мое. Ни в чём невинен сыночек мой. Не вели этим людям разорить юдоль сына моего!
Глаза её наполнились слезами и она, стоя на коленях, всё продолжала умолять Филарета, протягивая к нему руки. Владыка же, отстранившись, лишь творил молитвы. Могильщики, было смутились, но князь Алексей грозно прикрикнул на них и те, крестясь и поплёвывая на ладони, взялись за дело. Работали дружно и споро. И тут женщина, словно впав в безумие, рванулась к разрываемой могиле и всем телом упала на неё.
Не дам, супостаты! Не пущу, изверги! Не троньте сыночка мово! в исступлении кричала она.
Прервав молитву, Филарет негромко молвил Савватию:
Отче, уйми и успокой жену сию. Поясни ей, что ничего недоброго и непотребного не свершим. Но по слову и делу государеву с молитвой, как велит Церковь Христова, исполним вся. Да с этим и отвези жену страждущую домой.
Савватий, со вниманием выслушал владыку, поклонился ему в пояс и стал уговаривать женщину. С помощью копателей он поднял её на ноги и отвёл в сторону. Та была не в себе. Её трясло, глаза были наполнены ужасом, лицо побелело. Савватий неспешно повёл её к возку, оставленному у другого конца погоста.