Инна Фидянина
Толстая книга авторских былин от тёть Инн
Ты не привык отступать, ты не привык сдаваться, тебе и с бабой подраться не скучно, но лучше всё же на князя ехать, руками махать и брехать: "Один я на свете воин!"
Я и не спорю
Емеля еси на небеси
Было дело,
лежал на печи Емеля,
а что делать теперя
он не знал.
Ходил, в кулак собирал
свои прошлогодние мысли:
В доме чисто,
хата побелена
не чужая, Емелина!
И на селе дивились:
На Емелю б мы матерились,
да не за что, вроде.
Был Емеля уродом,
а теперячи Емельян!
Глянь, мож во дворе бурьян?
Мы во двор к Емеле заглядывали,
бурьян да репей выглядывали,
но ни крапивы, ни чертополоха,
лишь капуста да репа с горохом!
Но что же это такое?
Дело есть непростое
у меня до тебя, Емельян,
сооруди-ка мне эроплан!
царь-батька пристал к детине
и план той махины вынул.
Долго тёр ус Емеля
и промолвил: «Дай токо время
да наёмных работников кучу
и самый быстрый получишь
ты, царь-батюшка, аэроплан!»
Хороший у тебя план!
Но Емеля, он не дурак,
чтобы думу думать за так,
поэтому речь зашла о целковых.
Ну ты кумекать здоровый!
лоб почесал царь-батька.
А не легче тебя сослать-ка?
И выслал Емелю в Сибирь.
Эх, после поговорим!
А в Сибири народец дружный:
топориком самых ненужных
и закопать ближе к речке,
чтоб поалкать сердечней.
Вот в тако душевно село
Емелю на печке несло.
А там его уже ждали:
строганину строгали
да колья вбивали в землю,
чтоб ссыльный не бегал
далече отсюда,
царь кумекал покуда.
Встретили с плясками, хороводами,
заговорами и обводами
по осиновому кругу:
Да кто ж его знает, паскуду?
Емеля ж не удивлялся,
лежал на печи, ухмылялся
и знал ведь, собака,
что хошь не хошь, будет драка!
А как ему карму почистили,
так за стол посадили и выпили,
а затем закусили слегка:
вкусна свиная кишка
набитая кровушкой!
Повёл Емельянушка бровушкой
стукнул в грудь кулаком
и повёл разговоры о том,
как он был повелителем щуки,
а селяне его, то бишь, слуги.
Не понравилось это сибирякам,
хвастуна напоили в хлам
и с суровыми кулаками:
Дни коротать будешь с нами!
Дальше всё пошло по накатанному:
больше всех доставалось невиноватому.
А Емеля устроился писарем:
сидел и описывал
свою жизнь приключений полную,
и сдавал их в школу церковную,
там их слегка подправляли
и за свои выдавали.
Вот такие людишки таёжные:
и не то чтобы сильно сложные,
а в массе своей хамоваты.
Мол, климат злой, не виноваты!
***
А тем временем царь пригорюнился,
над планом своим задумался:
Не построить мне эроплан!
И пошто я Емелю сослал?
Но верстать его гордыня мешала,
да и царские сказки читала
вся Рассея, купцы да бояре,
которые щедро клали
золотые червонцы в казну.
Я, царь, тебе подмогу!
сказал звездочёт Аристарх.
Вот жили бы мы впотьмах,
да оракулы народились,
а народившись влюбились
в звёздные эти силы,
и судьба за судьбой красивой
натальной картой легла.
Ты сам знаешь где у меня?
Царь-батюшка уже знал:
и звездочёта сослал
на далёки сибирские руды
выспрашивать у Гертруды
направление местных комет
да передать Емельяну привет.
Ну, сибирь не была бы зла,
ежели б ни пригрела даже козла!
А нашего звездочёта
обожали там и без счёта.
Бесконечное количество раз:
Аристархушка, с крыши слазь,
золотишечко мы намыли,
барыши сосчитай нам, милый!
И звездочёт наш слазил,
кряхтел, считал. И вдруг сглазил
все полезные ископаемые:
перечисляли ему по названиям
облагаемые оброком камни
золото, платина, сланцы
Аристарха в итоге сослали
к Емеле на печь: ведь знали
полезно ссыльным быть вместе.
Им приглядели в невесты
бабу Ягу с подружкой,
так нужно.
Но Яга быть смерду женой отказывалась.
И у ведьмы, подруги её, не складывались
отношения с звездочётом:
то бишь, орден почётный
на бабьей груди, как седло,
к земле тянуло оно.
***
И придумали ссыльные братья
над царём продолжать насмехаться,
а сибирь так и вовсе покинуть:
Ну, смогём ароплан тот осилить?
Заказали кузнецу скелет машины,
тот кивнул и молот вынул.
А двигатель паровой
делал местный мастеровой.
Бабы крылья шили,
новосёлов материли:
Шоб вы не вернулись обратно,
хватит в тайге разврату
и без ваших наук мудрёных!
Но Емеля, он опалённый.
А звездочёт Аристарх
и вовсе в Иисусах Христах
не разбирался,
он на небо глядел, не сдавался!
Поэтому наша дружина
села в конструкцию, двинула
не куда-нибудь, а на Луну:
там воля вольнее! Угу.
На Луну они долго летели,
а прилетев, обомлели:
там безоблачно, серо и сухо,
в кратере спит Плакса-скука,
а рядом летают Печали:
Вы бабу Ягу не встречали?
Смутились наши герои:
Баба Яга в загоне,
пыхтит в таёжной заимке,
числится в мамках у Инки,
её сватали даже к Емеле,
но он ноги унёс еле-еле!
А зачем вам баба Яга?
Да как-то сдохла здесь она
и призвала Степного духа,
он ей шептал чего-то в ухо,
а потом унёс отсюда на Землю.
Вот и мы бы хотели ейну
судьбу развесёлу такую.
Печали, вас не пойму я,
дык, вроде у нас аппарат,
вас завсегда буду рад
доставить в родную Рассею,
седлайте сюда скорее!
зареготал Емельян.
Печали за словом в карман
не полезли,
на аэроплан залезли.
И вот рулевой звездочёт
Печалей на Землю прёт.
***
А на земле без них было грустно:
в огородах весёлая брюква
и на ярмарках смех да пляски,
а в руках у детей раскраски.
Вот такое большое горе:
плескайся себе на море
и не жди беды ниоткуда,
Печалей несёт покуда
нелюбимый людьми Емеля.
Вот и теперя
потеря грядёт за потерей?
А, впрочем, сиди и жди!
Царь, в небо сине гляди!
кричал ему писарь Яшка.
Но за тучкой не флаг-разукрашка,
а аэроплан летит:
Емеля на нём сидит,
звездочёт Аристарх и бабы.
Не, это не бабы, а жабы!
царь-батюшка сжался в комок.
Никак Емеля беду приволок.
А Печали сорвались и вниз,
уселись на царский карниз,
свесили ноги, поют:
Баю-бай, баю-бай, баю
Уснуло все государство.
Емеля взобрался на царство.
Звездочёт починял эропланер.
Хорошо каторжанин правил:
народ вповалку лежит.
Дух Степной к Печалям летит.
Прилетел и спрашивает:
Чего вы не накрашены?
Хохочут печали: «Ох,
кабы царь наш батька издох,
вот бы было на Руси счастье.
Протеже у нас есть» Участливо
дух Степной на Емелю взглянул:
Красавишнам помогу!
И навалившись на царя
вынул дух его: «Зазря
я к вам что ли прилетал?
Другое заданье давай!»
Вздохнули Печали тяжко:
Хочется нам, бедняжкам,
стать настоящими бабами
и замуж пойти нам надо бы!
Дух Степной покумекал,
облетел спящий люд, нагрехал
четыре души из старух
и запустил их дух
в безобразных Печалей,
те сразу стали
румяными девками-плаксами,
которые тут же заквакали:
Хотим женихов себе справных!
Да хоть самых на свете славных!
вздохнул дух Степной, улетел.
Звездочёт на девок глядел
и непривычно крестился.
Емельян в царя превратился,
и издал свой первый указ:
Найти женихов для плакс!
А так как песня печальная смолкла,
проснулся народ и толком
не понял причин смены власти,
поклонились Емеле: «Здрасьте,
а что делать с телом царя,
может, рыбам скормить? Зазря
жрал что ли он щи да сало!»
Этого ещё не хватало!
нахмурился грозный Емеля.
Ложите его в мавзолею.
Но нахальный народ
сделал всё наоборот,
скормили царя медведям
и к Емеле: «На печке поедем?»
А Емеля, он не дурак
щуку гонять за так,
за поездку брал по рублю:
Скоко ж смердов ещё подавлю!
И опять невзлюбил народ
Емелю, ведь печка ж прёт
по бабью, мужичью и детям!
И неважно, что на ней едет
не новый царь, а свои
родные, честны мужики.
Но народ не Емеля,
знал что делать теперя:
Посадить самозванца на кол,
нечего трон наш лапать!
Завидя такое дело
девки-плаксы не захотели
лишиться батюшки-царя
и сама смелая пошла
белой грудью на крестьян:
Ну-ка, кто из вас Иван?
А Иваны это мы,
стоим, ковыряем носы
да чешем репу:
Нам бы хлеба!
Но хлебов мы давно не едали,
их бесплатно не раздавали,
нас дразнили лишь оплеухами
да тыкали дохлыми мухами
на барском столе, а во сне
нам мечталось о деве-красе.