Этот завтрак повторялся каждое воскресенье, хотя были попытки бунта со стороны мамы и бабушки. Бабушка говорила:
Я это не ем, а только картошку с капустой.
На это папа возражал:
Вот поэтому у рязанцев косопузых брюхо на сторону газами свернуло.
Мама же жирного не ела, боясь растолстеть и пытаясь соблюдать диету. На это папа шутил:
Мы женщин полных любим, а не еле-еле душа в теле.
А мы, дети, всеядные были и папин завтрак с удовольствием ели, и от бабушкиной капусты не отказывались. И брюхо у нас от нее на сторону не сворачивало. А потом перед обедом ели рыбу с таким аппетитом, что я всегда удивлялась, почему палка оставалась, а не съедалась тоже.
До обеда ходили гулять, весной или осенью в какой-нибудь садик или по улицам папа нас водил. Как говорил, с городом нас знакомил: рожденный в нем должен знать его историю наизусть. Сначала сам рассказывал, а потом мы ответ держали, как на экзамене. Зимой на катке на коньках катались, потом после обеда творчеством занимались.
А иногда день продолжался так. Мама нам давала задание: разобрать этажерку и вытереть пыль. Все это под руководством папы, а сама уходила на кухню готовить обед. Уборка начиналась с самодеятельности: мы с Олегом читали стихи, плясали, разыгрывали сценки. Папа играл на мандолине или балалайке, а иногда на расческе с бумагой.
Начиналась пляска матросский танец «Яблочко» с картинками:
1. Вытягивали якорь.
2. Ставили паруса.
3. Впередсмотрящие глядели в бинокль.
4. Управляли: «Право руля!», «Лево руля!».
5. Гребли веслами и т. д.
Дальше шла сценка про Ерему и Фому, и пели, кто-то за Ерему, а другой за Фому.
В перерывах бегали на кухню раздобыть втихаря что-нибудь на троих, когда блины, когда котлеты. Потом плясали лезгинку с пением.
Ну, вот. Мама уже приготовила и обед и ужин, а у нас еще конь не валялся. Хором отвечали:
Пыль никуда не денется, полежит до следующего раза.
Вечером с таким же концертом собирали папу в театр или кино. Он играл, а мы под музыку натягивали на него рубаху, пристегивали запонками к ней воротничок и манжеты, повязывали галстук, искали его носки и баретки. Мама его, а не он ее, водила в кино или театр. Так что с горем пополам собрали на выход, и готов. И когда двери за ними закрывались, бабушка их вслед крестила, и сама крестилась, и, облегченно вздохнув, говорила, не зло, а с любовью:
Вот ведь трепач ярославский!
Мы начинали реквизит убирать, порядок наводить и на завтра в школу портфели собирать. Я еще гладила одежду. Это я описала один воскресный день, а они были разнообразными. Так мы жили и папу с мамой очень любили.
2.3. Праздники
2.4. Дачи довоенные
1927 год, Стрельна.
Из жизни в Стрельне помню лишь один эпизод по рассказам взрослых. Мне тогда было восемь месяцев. Гуляя как-то, я начала требовать:
Лени, лени!
Что это она хочет?
Да она хочет сесть на оленя, пояснила Ольга Редькина, которая была лет на семь-восемь старше меня. Я сажала ее.
Когда взрослые увидели этого оленя, то ужаснулись. Мало того, что он был высоким для ребенка возраста Оли, он еще и помещался на каменном постаменте. Поэтому удивительно, как она меня не уронила. А где же были взрослые, когда Оля сажала меня?!
* * *
1928 год, Мартышкино.
О том, что мы провели здесь лето, я узнала в 1939 году, когда мы приехали сюда, чтобы арендовать дачу. Родители хотели снять ее в том же доме, что и раньше. Но место уже оказалось занято, и мы поехали в Новый Петергоф. Мне было жаль, что не удалось остаться в Мартышкино, поскольку там, открыв калитку, сразу выходишь на берег Финского залива.
* * *
19291931 годы, Красные Струги.
На даче в Красных Стругах мы жили три сезона. Сначала снимали у базарной площади, а потом у Надежды Савельевны. На базарной площади по воскресеньям устраивались ярмарки, на которые крестьяне из соседних деревень привозили на продажу свои продукты: молоко, сметану, творог, яйца, телятину, свинину, кур, кроликов, а также овощи. Все свежайшее, натуральное и вкусное. Мы перепробовали все, поскольку цены были доступные и можно было торговаться.
Особенно яро и занудно торговалась одна еврейка, снимавшая дачу по соседству. Обычно она торговала и покупала кур. Однажды она так достала продавца, что он схватил курицу одной рукой за обе лапы и стукнул ею еврейку по голове. Крику было!
У Надежды Савельевны жили две дочери Ольга и Соня, уже взрослые. У меня был друг Алик, мой ровесник, который говорил:
Я буду тебя защищать.
Но на деле это мне приходилось защищать его от местных мальчишек. Кажется, он приходился племянником Соне, которая его привозила на дачу. С местными мальчишками я дралась успешно, раздавая им подзатыльники и зуботычины. Иногда доставалось от меня и Алику, на помощь которому тогда приходила Соня.
Поскольку Красные Струги были далеко от Ленинграда, то родители на выходные не приезжали. Свой отпуск здесь проводил папа, а потом его сменяла мама. Во время пересменки, когда родителей не было, я жила в комнате у Сони. Продукты из города не завозили, а покупали на неделю на рынке. Хранили их в леднике, который был практически у каждого дома. Озер там было много, поэтому хозяева заготавливали на них лед, загружали в ледник и застилали соломой. Лед сохранялся все лето.
В жаркую погоду мы купались в озере. Папа оборудовал для нас свое место, которое никто не занимал. Песок был мелкий и мягкий. Окружал озеро молодой сосняк. Папа ловил рыбу, а по крутым склонам у озера росло множество белых грибов. Мы с папой собирали их в большую бельевую корзину с двумя ручками. Набирали целую корзину, и только одни отборные белые.
* * *
1932 год, Поповка.
Мы снимали помещение на втором этаже. Грудной братишка Алик так осточертел своим плачем и криком, что у меня возникло сильное желание выкинуть его в окошко. К тому же, когда мама уходила в магазин или еще куда-нибудь, мне приходилось сидеть с ним вместо того, чтобы гулять.
* * *
1933 год, Девяткино.
Папа устроился в Девяткино на работу, и поэтому мы провели лето там. В Девяткино была ненормальная женщина с очень маленькой головой, очень злая. Раз она почему-то погналась за нами, ребятами, и, спасаясь от нее, мы спрыгнули в песчаный карьер. А вылезти не смогли, поскольку стенки у ямы были высокие и крутые. Там мы и просидели до вечера, когда обеспокоенные нашим долгим отсутствием родители нашли и вытащили нас.
* * *
1934 год, Елизаветино.
На даче я жила с бабушкой Фаней, братом Аликом и няней Зоей. А через несколько домов от нас снимала дачу моя крестная Александра Павловна Редькина с дочерью и внуком Аликом. С ними мы общались каждый день.
В бывшей барской усадьбе разместилась опытно-селекционная станция Института растениеводства место очень притягательное для детворы. Туда лазили за горохом, очень крупным и вкусным. Ели и горошины, и стручок. А когда полезли за яблоками, появился сторож с ружьем. Удирая, я спрыгнула с забора, но неудачно зацепилась платьем и повисла. Платье было новое и крепкое, я задергалась и отцепилась, разорвав его. Платье мне очень нравилось, как было жалко его! Говорили, что на станцию приезжал сам Мичурин, поэтому яблоки там росли мичуринские.
Когда мы играли в прятки «Двенадцать палочек», я решила схитрить и пробраться по канаве, заросшей сверху крапивой. Чтобы попасть на дно канавы и не обжечься, я на голое тело завернулась в простыню и прыгнула через крапиву. Но на мою беду простыня зацепилась за забор, и я проломилась через крапиву практически голая. Увидев волдыри-ожоги, моя бабушка перепугалась, решив, что я подцепила какую-то заразу. Я успокоила ее, однако сама была не рада. Еще раз волдыри у меня, а также и у моей няни Зои появились после того, как нас покусали пчелы. Пострадали мы невинно, ни за что, просто проходили вблизи пасеки. Когда напали пчелы, то стали отбиваться, а напрасно вышло еще хуже.